Blow job

      Стемнело быстро. Какаши, как и обычно, упустил этот момент. Он не сводил взгляд с надгробной плиты, давно уже изученной им вдоль и поперек. Самая обычая плита, каких много на кладбище, красивая гравировка «Рин Нохара» и годы жизни, по которым легко было определить, что девушка умерла в пятнадцать лет. Такая короткая жизнь, такая трагичная смерть. Такое потрясение для родителей, похоронивших единственного ребенка. Начало конца для Какаши Хатаке, смерть, однажды уничтожившая морального его и его некогда лучшего друга.       Рин упокоилась два с половиной года назад. Какаши не хотел больше воображать, какой бы она стала, если бы выжила, и как бы сложились их судьбы в этом, другом варианте развития событий. Этого варианта все равно нет и никогда не будет. Просто однажды Хатаке был вынужден сделать выбор. И, должно быть, выбор оказался неправильным.       — Все, как обычно, Рин. Никаких изменений.       Могила ничего не могла ему ответить, но Какаши все равно воображал, что он общается с покойной подругой. Помнится, Рин всегда сияла дружелюбием и спешила всем помочь. Она мечтала стать врачом, грезила о престижном медицинском институте и листала какие-то справочники по анатомии, считала, что ее призвание — спасать людей. Какаши — полицейский, Обито — пожарный, она — доктор. Вот так Нохара видела их в будущем. И не понятно, откуда это вообще взялось. Словно они трое изначально подписали пакт, обязующих их посвятить свои судьбы тяжелым и ответственным профессиям в разных отраслях, чтобы по-своему делать мир лучше. Но Рин верила в это, и Какаши всерьез думал, что в принципе все звучит неплохо.       Глупости какие.       Хатаке хотел быть юристом. «Все юристы обречены попасть в ад» — услышал он когда-то. Обито никогда бы не позволили работать в сфере, сопряженной с реальной угрозой для жизни, Мадара Учиха бы такого не допустил. Он наверняка уже подготовил ему теплое местечко в семейном бизнесе, даже обучение в школе — формальность. И только Рин могла на самом деле реализовать свое стремление.       Впрочем, об этом уже никто и никогда не узнает — Рин мертва. И это навсегда, это не изменить. Если бы можно было ее как-то вернуть, Какаши бы сделал это, отдав собственную жизнь, если потребуется. Так закончился бы его персональный ад на земле, а Обито снова стал бы прежним — тем самым улыбчивым и добрым парнем, от которого веяло теплом и радостью, к которому так тянулись люди.       — Я бы хотел сказать, что все хорошо. Честно, я бы очень этого хотел, но ты ведь всегда понимала, когда тебе лгут.       Сердце вновь сдавило гадкое липкое чувство собственной немощности. Ведь не важно, что еще придет в голову Обито сотворить с ним — Какаши не будет сопротивляться вообще ничему. Хотя бы потому, что он честно верил в то, что все это — заслуженно.       — Если бы я только смог тогда… Не вышло бы из меня хорошего полицейского, Рин. Прости.       Стоило уйти, пока еще не наступила ночь. Надо успеть зайти в магазин, ведь элементарные потребности в пище никуда не уходили. Тем более, что Какаши остался без обеда. Он плохо питался и не соблюдал привитый отцом в детстве режим, отчего под глазами залегли темные круги, а тело стало хлипким. Росту он не особо добавил, мускулатуру не развил как надо, в итоге был ниже и более хилым, чем Обито, который приступы агрессии вымещал на партнерах по спаррингу.       У Какаши уже не хватало сил выходить на ринг. А ведь когда-то он побеждал в их с Обито спаррингах.       «Какаши-Бакаши, ну держись! Я требую реванш!»       «Сегодня я выиграю! У тебя нет шансов, Какаши-Бакаши!»       Даже угрожая ему, Учиха задорно смеялся. Ведь угрозы были не со зла. Они соперничали, как друзья, как два верных товарища, желающих роста друг друга.       «Какаши более талантливый. Обито, пойми, одного желания иногда слишком мало, чтобы быть лучше»       «Какаши просто уже родился гением, это не всем дано, Обито»       «У Какаши есть дар, а у тебя только упертость, на которой далеко не поедешь»       Хатаке помотал головой, стараясь выкинуть из нее голоса прошлого. Он уже и не помнил, кто именно произносил эти слова, но точно знал, что Обито на них не обижался. Злился, да, буянил и кричал, полный возмущения, но на друга не обижался.       «Какая разница, гений — не гений. Упорство и труд тоже вознаграждаются. Однажды и я буду таким же крутым, как Бакаши. Я уже почти такой же крутой!»       Прежде Какаши просто закатывал глаза, но в глубине души он искренне восхищался тем, какой Обито стойкий и по-житейски мудрый. Да, он не был ни самым сильным физически, ни самым умным или стойким морально, например, но в нем было то, чего никогда не наблюдалось в Хатаке — истинное человеколюбие и умение смеяться в лицо любым проблемам.       Из них двоих на самом деле лучше был Обито, просто никто, даже сам Какаши, этого не понимал. Понял, конечно, уже опосля, но было слишком поздно. Все лучшее в Учихе было навсегда потеряно.       «Это ты! Ты во всем виноват!»       «Я тебя ненавижу, Какаши. Сгинь с глаз моих долой, подохни где-нибудь в подворотне»       «Ты жив, а она — мертва. Лучше бы ты сгорел, Какаши. Лучше бы ты не жил после того, как она умерла из-за тебя»       Руки задрожали. Хатаке многое бы отдал за то, чтобы потерять память и все забыть, но эти слова всплывали в памяти снова и снова. Голос Обито резал, словно острое лезвие, медленно и мучительно, сдирая плоть слой за слоем. Да, лучше бы Какаши и правда просто умер, чем проживать с таким грузом настолько бессмысленную жизнь.       — Я пойду. Не скучай, ладно?       Возникло ощущение, будто закапал дождь. Хатаке поморщился и смахнул непрошенные слезы. Он все еще мог плакать, все еще чувствовал ту самую горечь. Она осела пеплом на губах в тот день, когда Рин Нохара сгорела живьем в старом деревянном здании, воспламенившемся по проклятой случайности.       Обернувшись, Какаши неспешно зашагал в сторону ограды. Он хорошо помнил, где калитка, где будка пса смотрителя кладбища и где можно купить цветы на могилу. Он часто гладил доброго и нежного пса и постоянно покупал лилии, чтобы положить их на могилу Рин. Она любила эти цветы, он помнил об этом.       Сколько времени он провел на кладбище на сей раз? Три часа? Четыре? Какаши перестал осознавать, как проходит время, когда застывал живым изваянием у могилы. Обычно он приходил сразу после школы, отключал телефон до того, как пересечь территорию кладбища, и просто выпадал из жизни.       Дождя не было, но в воздухе ощущался запах влаги. Хатаке поправил маску на лице и растрепал светлые волосы. Надо было идти вперед, выкинув из головы травмирующие воспоминания. Он упустил момент, когда к нему подбежал пес, хотя и успел машинально погладить его по макушке, и очнулся в тот миг, когда в паре метров от него пронеслась машина. Все еще светло, солнце пока не село. Осмотревшись, Хатаке свернул на тротуар. Сперва — магазин, потом — домой. Надо сделать уроки. Забавно, что мотивация получать образование у него все еще оставалось, при его-то нежелании жить.       Хорошо знакомый магазин встретил его привычной тишиной. Какаши набрал в корзину овощей, отыскал хороший кусок мяса, напоследок закинул пару мандаринов и яблоко. Когда-то Обито говорил, что его раздражает рацион питания Хатаке. Учиха обожал сладости, все вкусное, но вредное. Например, данго.       Какаши поморщился, вспомнив то, что произошло в школе. Он не думал, что мог бы ненавидеть данго еще сильнее. Расплатившись и собрав продукты в пакет, он направился к выходу. Теперь нужно оказаться дома, съесть хоть что-то, сделать домашнее задание и попытаться немного поспать. Еще бы хватило силы воли.       Он остановился, потому как взгляд зацепился за скамейку недалеко от аллеи. До дома оставались какие-то ничтожные метров двести, стоило поспешить, пока не пошел дождь. Но все же…       Они часто проводили время здесь втроем. Рин всегда приносила что-то вкусненькое, Обито то и дело норовил все съесть, а Какаши просто хмурился. Это было такое волшебное, такое простое и светлое время.       «Вот увидишь, Рин — однажды я стану самым крутым человеком в городе, меня все будут уважать»       «Конечно, Обито. Я в это верю. Но ты не забывай — в одиночку ничего нельзя добиться»       «В смысле?»       «Дурачок, у тебя всегда есть мы — я и Какаши. И мы поможем тебе стать самым крутым»       Хатаке так отчетливо помнил, как Учиха краснел, как улыбалась Рин и как он сам отводил взгляд. Жаль, что он не ценил то время.       Послышались раскаты грома, но Какаши услышал их словно через вату в ушах. Он приблизился к скамейке и присел на нее, умостив пакет с продуктами на коленях.       «Да перестань ты так важничать. Хватит уже воротить нос, я знаю, что ты беспокоился обо мне!»       Обито шутливо бил его по плечу и смеялся. Он знал наверняка — да, Хатаке за него беспокоился, да, Какаши всегда старался быть где-то рядом на случай, если понадобится его помощь. И Учиха это ценил, хоть и не говорил об этом вслух. Ведь им было достаточно просто знать, а обсуждать какие-то смущающие вещи они оба не умели. Кажется, в последний раз на этой скамейке они сидели весной, тогда еще шла активная подготовка к походу в лес всем классом. И это был один из последних дней до трагедии, перечеркнувшей все.       Какаши снова ощутил горечь. Он ведь никогда не сможет изменить прошлое, а Обито не даст ему шанса заслужить прощение. Да что уж там — Хатаке и сам не в силах себя простить. Так что же делать, ради чего вообще продолжать жить? Ради Обито и его постоянных издевательств? Ради того, чтобы дрожать от страха каждый день в ожидании очередного пинка от дружков Учихи?       — Привет. Эй, Какаши?       Хатаке встрепенулся и едва не выронил пакет из рук. Проворное яблоко, однако, выкатилось, но потревоживший его покой человек успел его подхватить и закинуть обратно в пакет.       — Что…       Какаши действительно растерялся. К нему никогда никто не подходил ни в школе, ни на улице. Но едва увидев лицо перед собой, он ощутил раздражение. Хоть какая-то новая эмоция была весьма кстати, чтобы забыть хотя бы ненадолго о гнетущем прошлом.       — Опять ты?       Это был Генма. Едва появился в школе и уже стал, словно кость в горле. Ширануи лишь кивнул, не заметив ничего эдакого в чужом голосе.       — У тебя все хорошо? Ты словно под гипнозом сидел.       Хатаке сжал покрепче пакет, чтобы еще что-то не выпало.       — Тебе какое дело? Я же просил отстать меня.       Как вообще донести до этого идиота простую, весьма очевидную мысль — это опасно, потому что Обито без тормозов, он может сделать что угодно. Вернее — он не сделает ничего приятного или безопасного для жизни и здоровья. И ему плевать, кого топить.       — Да что ты грубый такой? — Генма улыбнулся, легко и по-дружески. Давно никто так не улыбался Какаши. — Я просто хотел узнать, все ли нормально. Может, помощь какая-то нужна?       — Не нужна.       Хатаке поднялся с места. Вряд ли, конечно, Обито или кто-то из Акацуки мог оказаться недалеко от его дома и застать их с Генмой за разговором, но Какаши бы предпочел не рисковать понапрасну. Более того, его постоянно преследовало чувство, будто Учиха его видит круглые сутки каким-то мистическим образом, что он способен все о нем узнать, даже будучи в другом городе.       А ведь так и было с Гаем. Какаши это четко помнил. Майто Гай был отличным парнем, хоть и со своими странностями. Он был подающим надежды спортсменом, и Хатаке честно считал, что у него большое будущее. По какой-то неведомой причине Гай решил с ним дружить. Получив угрозу от Обито, он не успокоился, ведь помимо школы они с Какаши пересекались на занятиях по айкидо. И вот там, в компании с ним и еще одним парнишкой по имени Тензо, Хатаке действительно ощущал себя спокойно и умиротворенно.       А однажды Какаши осмелел и пригласил Гая к себе в гости. Они хорошо провели время вместе, но на следующее утро Майто не пришел в школу. Уже потом Хатаке узнал о том, что Гай остался со сломанными рукой и ногой. Все списали на несчастный случай, Гай каким-то образом свалился с лестницы, на которой вообще непонятно как оказался. Он лишился спортивного гранта и вылетел из школы, а Обито не поленился лично сообщить Какаши о том, что именно он во всем виноват.       «Я ведь говорил, что будет с теми, с кем ты решишь дружить. Ведь так, Какаши?»       Хатаке все понял. И теперь на его совести было еще и чувство вины перед Гаем, который точно ни в чем не был виноват и просто стал жертвой по вине Какаши. Все его светлые мечты и стремления были просто уничтожены за один вечер, и Обито явно не испытывал никаких угрызений совести по этому поводу.       С тех пор Хатаке был действительно один, всегда. Он не мог допустить, чтобы что-то подобное случилось с кем-то еще, не мог позволять кому-то приблизиться к себе, а потом сгореть в племени ненависти Обито, который в своих порывах мести не щадил вообще никого.       — В любом случае, — Генма все так же дружелюбно улыбался, раздражая этим все сильнее и сильнее, — мы же одноклассники, ведь так? Нет ничего плохого в том, чтобы помогать друг другу.       Какаши осознал самую главную вещь на текущий момент — нужно как можно грубее послать Генму к черту вместе с его самыми светлыми намерениями и уйти домой. Как можно скорее. Без оглядки. Иначе и этот парень может пострадать, быть может, куда сильнее, чем Гай. Обито ни с кем не церемонился.       — Есть кое-что очень плохое в том, что ты все никак не отвалишь.       Он обернулся и уже было сделал шаг, но Генма вдруг совершенно внезапно схватил его за локоть. Какаши оцепенел, ощутив крепкую хватку — так его держать мог только Обито, должно быть, выработался рефлекс. Благо хватило ума взять себя в руки и вырваться. Он отстранился. Наверное, скрыть противоречивые эмоции все же не вышло, весь ужас отразился в глазах, и Генма стушевался.       — Прости, я не хотел…       Он поднял ладони перед собой и замер в извиняющемся жесте, но предложение не закончил. Очевидно, потому, что так и не понял толком, почему Какаши отскочил от него, словно от языков пламени.       — Не смей меня трогать.       Хатаке сказал это тихо, но твердо, с отчетливой сталью в голосе. Он ненавидел чужие прикосновения всегда, и лишь три человека могли вторгаться в его личное пространство. И двое из них — мертвы, а третий мог в любой момент сломать ему хоть руку, хоть ребро, хоть шею.       — Прости.       Было видно, что Генма действительно сожалеет. Он явно хороший человек, и Какаши не имеет никакого права его подставлять.       — Держись от меня подальше. Я серьезно, парень. Проблемы будут и у тебя, и у меня.       — Из-за этого психопата Учихи? — прямо спросил Ширануи. — В нем причина, да?       Нет, он не психопат — хотел сказать Какаши. Обито в своем уме, просто его однажды сломали, извратили все светлое, что в нем было. Ведь Обито был хорошим, это Хатаке виноват в том, что все скатилось к подобному.       — Просто не приближайся ко мне, не разговаривай со мной и не смотри в мою сторону, если хочешь учиться в школе без проблем.       Это был лучший совет, который мог дать Какаши. Просто не контактировать с ним самим — вот и все. Ведь он каким-то образом уже накликал беду на всех, с кем был близок.       — Я не люблю, когда кого-то буллят. И если я вижу, что человеку нужна помощь — я ее оказываю.       Генма был серьезен. Вот же дурак. Благородный и наивный дурак, не видящий дальше своего носа.       — Мне не нужна помощь. Отвали уже.       Какаши развернулся и ушел, да так быстро, что голова закружилась. Но он не позволил себе медлить и принципиально не стал прислушиваться к тому, что ему крикнули в спину. Подальше, прочь. Домой, в тишину мертвых стен, в тот маленький уголок, где его никто не тронет.

***

      Когда он разбирал продукты, руки предательски дрожали. Мозг подкидывал все новые и новые варианты того, что будет с Генмой, если Обито узнает о том, что они разговаривали. А что он сделает с Какаши? Разозлившись утром, он просто унизил его, ткнув лицом себе в пах и назвав псом. В присутствии другого человека. Не сложно было представить, как Нагато расскажет об этом Конан, а она — всем остальным Акацуки. Будут новые поводы для вульгарных шуток Хидана.       Какаши замотал головой. Не может Учиха ничего узнать, только если Генма не настолько тупой, чтобы пойти и сказать об этом ему лично. А значит, надо успокоиться. Он достал со дна пакета огурцы, ладонь задержалась на одном из них. Чувство голода исчезло, заполнив живот каким-то первобытным страхом и чувством собственной беспомощности.       Хидан паршиво шутил, и всегда прибегал к пошлостям. И вечно в его шутках все сводилось почему-то к оральному сексу. «Ты сегодня уже сосал хер?», «Что молчишь, спермы в рот набрал?», «Это тебе не яйца лизать», «Опять хуй сосал немытый?» и все в подобном роде. Почему вообще Хидан находил это смешным? Почему Обито решил вжать его лицом себе в пах? К чему вообще все это было?       Он машинально достал один из огурцов. Овощ отчего-то показался ему до ужаса смахивающим на мужской детородный орган, и это было странно. А что, если в следующий раз Обито вздумает не тыкать его лицом в ширинку, а…       Какаши сглотнул. Он почему-то это живо представил, и представшая перед глазами картина не вызвала отвращения. Пальцы сжали огурец, воображение разыгралось. Какого это вообще — брать в рот член? Ведь для многих это — полноценный секс, часть прелюдий, нечто, что люди любят и делают охотно. А для кого-то это — способ унизить и растоптать. А где вообще грань тогда? В какой момент это приобретает негативный окрас?       Хатаке вдруг ясно вообразил, что мог бы смоделировать ситуацию, попробовав на огурце. И едва он осознал эту мысль, в ушах отчетливо прозвучал голос из прошлого — «Спорим, Какаши — скрытый извращенец».       Встрепенувшись, Хатаке схватился второй рукой за лицо и зажал рот сквозь маску. Его едва не стошнило, и это при учете того, что он ел только утром, а сейчас уже почти ночь. Сделав два шага в сторону, он решительно бросил огурец в мусорное ведро, а потом, подумав пару секунд, швырнул туда и все остальные огурцы.       Его в самом деле чуть не стошнило желчью. Стало так противно, и есть уже точно не хотелось. Как и спать. Хотелось просто провалиться сквозь землю и исчезнуть раз и навсегда, но вряд ли судьба будет к нему настолько милосердна.