Остржнпстмдрн

– Суть спора... – рассказывал Андрей невидимому зрителю, держа в руках бокал. Бокал брезгливо выплевывал из себя жидкость. Серафим с ненавистью цокнул языком. – Полная глупость. Но я тебе не проиграю, обещаю. – Посмотрим. – Серафим выплюнул жвачку. Канистра в руке выплескивала бензин не хуже, чем бокал выплескивал вино в руках Андрея. Горючая, вонючая жидкость заливала деревянные стены огромного коттеджа. – Ты же боишься огня, идиот. Андрей спокойно пожимает плечами. Снова выплёскивает из бокала кровь на пальцы, дёрнув за ножку. Поднимает взгляд на Серафима и обливает его своим вином. Смеётся, делая шаг назад. Серафим грозится залить бензином. – Это будет нечестно! – качает головой и делает ещё шаг назад. От этого места - очень далеко до людей. Очень далеко, до невозможности далеко, будто людей больше не существует. Снег под ногами хрустит, как собственные кости. Одна из канистр с грохотом укладывается под домом. Серафим берет в руки вторую. – Или залей нас обоих. Давай, чтобы меньше ждать твой белый флаг. – На что мы спорим? – игнорирует чужие слова. Обливает стены, обходя коттедж по кругу - здание огромное. Тянет третью, полную канистру за собой, но пока льет из второй. – Не просто так же. Не интересно будет. – На смерть. – жмёт плечами. – Кто выиграл - может умереть не в огне. – но непонятно, как выиграть в этой игре. Есть догадки. Бокал падает на землю. Снег не даёт разбиться, снег обжигает ноги не хуже огня. Серафим бросает вторую канистру через некоторое время - уже пустая. Заливают только первый этаж. – Ты же уверен, что далеко ехать людям? Что никто не приедет? А то мерзко будет. – морщит нос, смотрит с презрением. Не верит. – Ещё запишут на нас чего. Люди на такое не спорят же обычно, придумают, что мы умышленно жгли чужое имущество. Это было и правда так. Но цель была не сжечь коттедж, а убить себя. – Заткнись уже, мерзко тебя слушать. – резким движением плескает ещё литр девяносто второго бензина на деревянную стену, почти затрагивая второй этаж. Андрей снова хмурится. Правда замолкает. Доходят до входа и Серафим заливает входную дверь под одобрительный взгляд. А под кивок - поливает свою любимую машину бензином. Это больно. Не хочется этого делать, пригодится ещё кому, но Андрей смотрит так, будто его мечту исполняют. Стирает с капота указательным пальцем бензин. Берет палец в рот, смотря на Серафима. Облизывает, выпускает палец изо рта, причмокнув. Будто не бензин, а мед пробует. Или вылизывает член с клубничной смазкой. Серафима косит - пробовать не хочется. Знает, что бензин горький. Соленковатый - лучше снова отсосет Андрею, чем сделает глоток горючего. – Шлюха. – шипит в сторону Андрея. Тот пропускает это мимо ушей. Медленно заходят домой. Полы кимоно Андрея впитывают бензин со ступеней. Замок двери щелкает. Это страшно до чёртиков, но азарт распаляется внизу живота и огнем в глазах. Андрей улыбается и добродушно кивает, будто хочет не смерти их двоих, а ведёт к себе в спальню. Возле окна на втором этаже курят. Андрей за две затяжки способен выкурить всю сигарету, но смакует. Ему не страшно. Ему приятно наблюдать за тем, как Серафим унимает дрожь в руках. Андрей оттягивает момент смерти как оргазм. Будто это одно и то же. Будто умирать приятно. Андрей не дурак - его диплом на полочке помог выбрать бензин, его диплом на полочке гласит о том, что Андрей не конченый дурак. Точнее конченый, но не дурак. Тонкие пальцы сжимают скуренную сигарету. Серафим смотрит - дыхание перехватывает, когда сигарета падает вниз. Но не вспыхивает ничего. Серафим роняет свою докуренную сигарету. А потом вниз летит подожженый паспорт Андрея. Серафим, на условиях договора и доверия - бросает в огонь свой. Они договорились, что сдохнут вместе. Серафим уверен, что Андрей сдастся со своей ненавистью к жаре и теплу, но убьет себя. А сам слово сдержит - до последнего будет сидеть, пока от боли не откинется или не задохнётся в дыму. Огонь вспыхивает. Будто день за окном - горит древесина стен. Но до второго этажа не достаёт. Окно остаётся открытым. Андрей падает на свое место. Забирает бокал Серафима и наливает себе снова вина. Вино похоже на кровь. Взгляд медленно, с мерзкой уверенностью поднимает на Серафима. Трубка кальяна оказывается у Серафима. Пистолет на столе не тронут никем. Полностью заряжен, снят с предохранителя заранее. И в чью руку он ляжет - неизвестно. А ляжет ли? Лёгкие наполняются теплым, сладким дымом. Дым крутится внутри, выходит через нос и через рот, дым пьянит так, что никакое вино не нужно. Андрей громко смеётся и делает несколько глотков крови. – Как же жду момента, когда ты так же дымом захлебнешься, тварь. – сжимает ножку бокала, прикусывает хрусталь. Серафим сжимается весь, смотрит с ненавистью хуже, чем ненависть Андрея. Андрей снова смехом давится. Ему смешно, весело, это не защитная реакция - это тот Андрей, с которым Серафим не первый год общается. – Ну ты же знаешь, как я люблю тебя? Серафим игнорирует снова. Затягивается глубоко - жидкость кальяна булькает, раскалённые докрасна угли напоминают их общее будущее. Дым выходит густыми клубами, долетая до Андрея, закрывающего глаза. Пьянит все вокруг, самолёты над головой летают. Андрей резко подрывается с места, ставит на стол бокал и через этот же стол тянется к Серафиму. Дыма полный рот - Серафим лезет целоваться, кладет руку на щеку. Дым до отказа пьянит обоих, наслаждение друг другом пьянит, но похмелья больше не будет. Трещат горящие поленья. Становится светлее. Никто не приедет. Их спор дойдет до самого конца. Андрей ведёт по языку, нёбу, кромке зубов языком. Отстраняется и садится резче, чем поднялся. Серафим не знает, что им руководствует. Дым кальяна медленно заполняет комнату. – Умрем даже не библейски, считай. – сводит брови к переносице. Изображает сожаление, но сожаления у Андрея нет. – Как грешники. Не христиане. – следует небольшая пауза. Андрей сформулировал речь, но добавляет интриги. – Хотя... – замирает на секунду, с бокалом у руб. – В библии сжигали. – Кого? – дым приглушает голос. Совершенно не интересно, но раз ему хочется - пусть говорит. Андрею мерзко слушать бульканье кальяна, но иначе никак. Серафима вело, начало клонить в сон и тошнить. – Царя... Прости, не помню имени... – тянется снова за бутылкой вина. Почти пустая - плескает себе остатки жидкости и делает пару глотков. Горло пересыхало. Пустая тара с размаху влетает в стену. – Который захватил Египет. Его сжёг фараон, когда вернул власть. Если в общих чертах. – Фараоны умирают. – цитирует чьи-то слова. Андрей добродушно улыбается и кивает. Прикрывает довольно глаза. Начинает вонять горелой древесиной. Древесина щелкает. Андрей съезжает ниже, скатывается на креслу. Молчание наполняет комнату и плескается по венам вместе с алкоголем и дурью, залитой в кальян. Андрей про нее знает. Они оба дурные и без наркотиков, но зачатки адекватности Серафиму нужно выгнать. – Если бы не шел отсчёт до конца, – Серафим будто указывал на треск, который отсчитывал секунды до кончины. По ковровой дорожке на лестнице поднимался огонь наверх. Он красивый. Андрей без особого интереса его оглядел. – Я бы тебя выебал. – Так давай, огонь не запрещает! Смерть только рада! – разводит руками. – И расскажешь мне, кончил ли ты, когда умер. – Не хочу, чтобы меня нашли в тебе. – сладкий дым снова наполняет лёгкие. Наполняет доверху, не оставляя место для дыма от огня. Шелковые занавески вспыхивали. – Особенно в тебе. Ни в жизни. – Повторить возможности не будет. Ты ведь уже не будешь за свой сгоревший труп отвечать, если его найдут. – ерошит ярко-желтые волосы. – Давай. – Какая же ты блядь. – качнул головой. Андрей упивался дымом, который наполнил каждую комнату. – А может умирать всё-таки приятно? – Андрей дует губы. Плеснул немного вина на палас - часть ковра потухла, затем снова загораясь. Потянул руки за новой бутылкой. Серафим подал ее, совершенно не помогая открыть. Андрею это и не нужно. – Ты начал нести хуйню. Может, хлебнешь свинца? – Я буду хлебать винцо. – пожимает плечами. Серафим крепче сжимает трубку кальяна. Огонь ползет будто невыносимо медленно. Не подходит ближе, огибает. Не прикасается. Дым брезгливо огибает их, крутится, туманит все вокруг, но не очертания фигур. – Может, люди кричат не от боли в конце? Может, они кричат и дёргаются от оргазма, – смотрит в бокал. Серафим хмурится и жмурит глаза. – И человек уже не способен держать крик от наслаждения. – Я лучше быстрее сгорю, чем продолжу тебя слушать. – качает головой разочарованно. Его размышления правда не хотелось слушать. Скажи это другой человек - Серафим бы, может, попробовал поддержать диалог. – А если ты начнёшь себя тушить? Это значит, что ты проиграл? Лампочка над головами лопнула. Андрей кивнул, вылавлия из бокала осколок стекла и делая ещё глоток. Серафим затягивается в последний раз. Кальян лучше убрать. Лопнет колба - будет хреново. Андрей смотрит спокойно. Его глаза безэмоциональны, не выражают чувств, ни о чем не говорят, хотя ему есть о чем рассказать. О чем спеть, о чем закричать, но он отчаянно молчит, пока дым кружится вокруг двоих. Мир вокруг замирает в предвкушении чего-то в этом доме. Огонь подкрадывается ближе. Танцует под ногами, кричит на понятном только ему и Андрею языке - Андрей слушает, смотрит завороженно, как полы кимоно загораются, как обжигаются ноги. Волосы на ногах подгорают. – Зачем бабы вообще за депиляцию платят? – смеётся с долькой грусти, поднимает взгляд на Серафима. Штанина его брюк охвачена огнем. Он держится, чтобы не кричать. Как бы ни было больно. Они не чувствуют этого дыма. Глаза закрываются, но Андрей делает ещё пару глотков вина. Оно парадоксально бодрит его. И выливает остальное с настоящей ненавистью на Серафима. Снова тушит немного огня, который проходится по пропитанной вином рубашке несколькими секундами после. Взгляд у Андрея снова пустой. Он закрывает глаза, а Серафим больше не может. Терпеть невыносимо, пока огонь обнимает их. Обнимает крепче, больнее, развратно раздевает от ненужной одежды, волос и кожи. Звучит первый выстрел. А следом за ним - второй.

***

– Не узнал. – с горечью завершает свою мысль Андрей. Сидит на лавочке. Ночь никогда не сменится утром. Луна застыла над землёй. Время идёт дальше, жизнь своим чередом. Серафим курит, сидя рядом. От дотлевающих досок подкуривает очередную сигарету и садится рядом, облокачивается нагло, потом вовсе укладываясь на колени к Андрею. Андреева рука ложится на кудрявые волосы, вторая держит оплавившийся телефон. – Чего ты не узнал? – спрашивает без особого интереса. Развязывает пояс Андрея, распахивает кимоно и ведёт по голой груди. – Что чувствуют люди, когда умирают. Медленно, мучительно. И зачем ты нас оттуда вытащил? – под прицелом взгляда - Серафим не успокаивается. Его руки обводят тело снова. Ещё раз. – Я не просил тебя. Какая же ты сука. – Думаешь? Я всё-таки спас нас. Скажи спасибо. Андрей мотнул головой. Снова листает новости с интересом, пока его обожженое, загорелое в объятиях огня тело ощупывают. Обводят, выцеловывают ожоги. Серафиму нравятся эти красные пятна, которые ещё немного и превратятся в мерзкие волдыри. – Не скажу. Никогда. Луна рассыпается со смехом Андрея. Серафим отрывается от своего занятия и смотрит на него потерянно. С интересом. Андрей смеётся, не успокаивается, но не даёт заглянуть в телефон. Долго успокаивается, вдыхает глубоко. Снова взглядом целится в Серафима. – Угадай, что же о нас двоих написали? – Серафим отнимает телефон из рук Андрея, но тот успевает погасить экран. – Нет, я хочу чтобы ты подумал. – Что мы с тобой несостоявшиеся идиоты-суицидники? – Андрей отрицательно мотает головой. Сложно гадать в целом, лучше бы прямо сказал. Мысли не идут. Ничего в голову не идёт. Воспоминания ускользают. – Геи? Любовники? Про что хоть? – Про смерть нашу. – Андрей улыбается. Серафим распахивает глаза. Поднимается, смотрит на Андрея. Что значит смерть? Они живы. Сидят, смотрят друг на друга. Рядом, вместе, Серафим хочет Андрея на этой лавочке, Андрей хочет вина и обезболивающего. Он чувствует, он думает. Мозг не признает свою смерть, ее нет. А Андрей признал. Он был готов к этому и из-за своей готовности и спорил. – Чё за хуйня? – Не тупи. – хмурит брови. У Серафима сердце не бьётся. Только сейчас чувствует. Они оба мертвенно-холодные. Андрей улыбается снова, его вся эта ситуация забавляет. – Давай, последняя попытка. Самое тупое придумай – Что мы преступление скрывали? Андрей отрицательно мотает головой. А потом снимает с телефона блокировку, открывает новость и даёт в руки Серафиму. Написали много, очень много, соболезнования от всей команды группы, все родственникам и от всех родственников. Если бы Серафим читал все - сам бы расплакался, надо же, такой хороший человек умер. – Да, мы с тобой сдохли. Вместе. В этом доме, Время правильное, молодцы, угадали... – пролистывает ниже, чтобы Серафим не читал полотно текста. Показывает картинку. – Пишут, мы замёрзли насмерть. На картинке окоченевшие трупы в промерзшем доме. Их трупы без ожогов, без пуль в голове, в тех же позах, без каких-либо следов огня вокруг. Приходится увеличивать фотографию - все предательски совпадает, весь интерьер и экстерьер дома. Андрей смотрит спокойно - Серафим перестал понимать его эмоции и чувства. – И? – тяжело выдыхает. Телефон возвращается владельцу. Владелец рукой указывает на дом с распахнутой дверью. Целый, не сгоревший. Промёрзший до каждой щепки. – Что если нам просто снился одинаковый сон как мы умерли? Как защитная реакция. – Серафим почти слушает. Но слушать не хочет, правда. – Пока замерзали, хотели тепла.