Остржнпстмдрн

Поворот повторяется. Лес заканчивается, начинает брезгливо темнеть. Серафим видит закат зелёным, Глеб красным. Руки непроизвольно тянутся в бардачок за бутылкой воды. Серафим мельком бросает взгляд, слабо улыбается, и, вцепившись зрачками в дорогу, обращается: – И мне воды дай. Глеб послушно кивает. Он не любит говорить, потому бо́льшая часть поездки проходит в полной тишине. Серафим не любит тишину, потому либо врубает на всю музыку, либо отчаянно вытягивает из своего (сейчас) парня - по слову. Глеб не горит желанием разговаривать после сегодняшнего. Деревья правда поредели, уступая небедным домам. Серафим видел их. Видел не раз, не два и не три. Он был тут до того, как возил Глеба. Какое-то деревянное обугленное строение узнает сразу - Глеба тоже дёргает. Отворачивается от зрелища, прячет взгляд в бардачке, перерывая все вещи. – Что ищешь? – влетает в яму, громко матерится. Глеб, понимая, что сам ремень не пристегнет, даже не пытался. На яме подскочил, ударяясь макушкой в потолок. Из бардачка вывалилась старенькая пачка печенья. – Твою совесть. – трёт место удара. Не больно - значит все в порядке. Будто не почувствовал ничего. Хотя, судя по кочке и тому, как подлетел над сиденьем, мог бы и череп проломить. Открывает пачку печенья, на очередной яме крепче цепляется. За крошки Серафим лично расчленит и закопает. Ни разу не озвучивал эту угрозу, но Глеб, почему-то, верит. За окном мелькает только хвоя, под колесами снова яма. Серафим окончательно просыпается, ударившись головой о потолок. – Осторожней, не мешки с картошкой, блять, везёшь. Серафим слабо улыбается и кивает в ответ. С Глебом диалоги вести просто не представлялось возможным - на паре слов все и заканчивалось. Всегда. Но с ним нормально молчать. Нормально сидеть в тишине. Глеб смотрит в зеркала будто вместо Серафима. Ощущение, будто они посыпятся - не покидает. Серафим вылетает на середину дороги, в попытках объехать вдребезги разбитую часто дороги - выходит на пустую встречку. Едет неприлично медленно, Глеб спокойно выглядывает в зеркало. Но видит не дорогу. Не машины, не себя, видит кого-то другого, видит Серафима, который краем глаза выглядывает, видит бесконечные развалины и растерянно моргает. В ответ взгляд смотрит недобро. Длится будто долю секунды - сзади обгоняет какой-то урод, притираясь вплотную и сбивая зеркало. Серафим совершенно не сдерживается - орет и кроет благим матом, сигналя вдогонку. Стопы не горят у мужика, как не сигналь и не моргай поворотами и аварийками. Поддавая газу, неизвестный без номеров уносится в точку. По Серафиму видно, что машинам без номеров он совершенно не доверяет и учинять разборки не намерен, как бы не было обидно за несчастное, ни в чем не виновное зеркало. – Не видел чё там за урод? – Серафим шипит, горбясь и будто лёжа на руле, но опасается. Не принципиально ему совершенно. – Нет. – вспоминает не свое отражение. Не отражение машины. – А нахуй тебе зеркало, если ты в него вообще не смотришь? Правильно мужик сделал. – печенье в глотку больше не полезло. Положил обратно в бардачок. – Смотрю я, блять! – бьёт по рулю агрессивно. Любимая Злата сигналит на всю улицу. Где-то ближайшие дома глушит лай собаки. – Видел этого урода, ну хули я сделать-то должен был? В чьи-то ворота блять уебаться? Вы оба прикольные или чё? Серафим замолчал. Глеб, во избежание конфликта, тоже сидел молча. Ехать дальше в тишине казалось невозможным - руки сами тянулись к ещё заводской магнитоле. – Можешь свою музыку включить. – боковым зрением уловил движения. Расслабился, переставая цепляться за руль как за последнюю надежду. Руки скатились по кожаному чехлу вниз, скорее придерживая. – Блютузом хуярь. Потянулся за сигаретами. В подлокотниках их предательски не нашлось. Сбоку, в кармане в двери - тоже. Уложил руку Глебу на колено, не сводя спокойного, немного уставшего взгляда с дороги. – Чё? – Глеб недовольно отозвался. Перевёл взгляд на руки, потом снова на сосредоточенное выражение лица. – Пачка сигарет в бардачке. Подай. Глеб послушно подаёт. Серафим убирает руку с колена Глеба, подкуривая. Держал сигарету зубами, переключил скорость на более мелкую. Рука просто лежала на подлокотнике. Тем не менее, раскрытое полностью окно подпускало ветер к сигарете. А ветру утягивать дольки удовольствия нравилось намного больше, чем кому-либо другому. – Слушай, – Глеб обращается без прежней уверенности и желания плюнуть ядом даже в Серафима. – Ты мне этой ночью снился. – Надо же. – мельком смотрит на сигарету между пальцев. – И что? – Ну, как тебе сказать... Не знаю, почему мне это приснилось, короче, будто мы играем перед тысячами глаз. По ролям, и.. – Глеб выдыхает. Не спешит продолжать мысль. – Глеб пару секунд смотрел на руку спокойно, потом переложил обратно к себе на колено, плавно поднимая выше. Не переводя взгляда, будто Глеб не достоин, Серафим улыбается. – Если хочешь, могу остановиться. – За дорогой следи лучше. – прикусывает губу. Серафим снова затягивается, заполняет лёгкие дымом. – Давай лучше к тебе. Поворот повторяется.