Энвер

      Чонгук возвращается с утреннего обхода территории, теперь он ходит на них сам, и лезет обниматься, заползает горячими ладонями под свитшот омеги, покусывает за ухо, упирается бёдрами и своим огромным членом в его зад. Тэхён не реагирует на вылизывания шеи, и останавливает мускулистую руку, с выступающими венами, уже находящуюся у собственного паха, постукивающую пальцами по его плоскому животу.       — У меня сегодня много дел. Давай потом, — он говорит спокойно, смешивая тесто для оладьев, но Чонгук всё равно взбешивается.       — Интересно, как другие успевают? — разворачивает омегу к себе за плечи и приближается, больно не делает, однако, словно он игрушка, беззащитный, явно уступающий в силе, — Папа никогда ни на что не жаловался, и стоны из родительской спальни каждую ночь слышались, — тон не злой, но очень и очень недовольный, — Я иду тебе на уступки, не хочешь щенков сейчас — пожалуйста, хочешь продолжать ходить к шаману — пожалуйста, общаться с семей — на здоровье, тащить в наш дом эту хрень — да ради лесных богов! — указывает рукой на миксер и тостер, — Но и ты пойди мне на уступки, неужели это так сложно — раздвинуть ноги?!       Тэхён чувствует, как у него открывается рот, тупо моргает, смотря сквозь альфу. Он терпит подобные высказывания раз за разом, иногда огрызается, но это ничего не меняет. Папа советует смягчать углы постепенно, от Чонгука уже никуда не деться, мизерное количество альф захотят взять себе помеченного другим омегу. Это уничтожает морально. А его альфа — немыслимый засранец! Каким бы «хорошим и понимающим» не был, всё равно имеет в себе вот такие качества характера, которые Тэхён понять просто не может. Но и Энвер тоже уже недоволен, начинает остервенело тявкать всё сильнее. А сам омега толком и не понимает, откуда и как в нем зарождается этот ураган злости, он будто покрывает его сердце и душу чернотой, словно Нифльхейм распахнул свои жуткие, застывшие иглами ледяные врата и посылает ему свои тёмные волны. И физически ощущает, как глаза загораются зелёным, это видит и Чонгук, смотрит удивлённо. Энвер вопит, долбит хвостом, и оскаливается. В первый раз они так чётко понимают друг друга, так схожи в мнениях и животных инстинктах.       Альфа считает себя неуязвимым, потому продолжает стоять расслабленно, но Тэхён отдаёт бразды правления лисице и она, со всей имеющейся в тельце злостью, кидается вперёд, тянет его за собой, наполняет дикой страстью и яростью. Он удивляется, как ловко, быстро, мгновенно проскальзывает к незащищенной шее альфы и впивается в неё без раздумий об этичности подобного. Прокалывает острыми клыками кожу, они растут в те секунды, как погружаются в мягкую плоть. Оставляет метку. Челюсть сводит от бьющего фонтаном феромона альфы, а нервные окончания в клыках чешутся и входят глубже, он чувствует, как уже трясётся, сжимает рёбра Чонгука руками, прокалывает его одежду выросшими когтями, и высасывает кровь. Энвер сияет, искрится, скалится, наслаждается. Да и сам он не может оторваться, это сильнее его, животное начало взяло верх, чувствуя, как связывается по руками и ногам с волком, потихоньку успокаивается, а в голове как одинокая мошка лишь единственная мысль — «мой».       — Ты что творишь? — Чонгук отталкивает его, наверное, со всей силы, отскакивает, чуть не сшибает комод, держится за шею, из которой хлещет кровь, — Сдурел совсем? — и орёт, нервно, обиженно, озирается и всхлипывает, — Я тебе что, омега с меткой ходить? — но поздно, Тэхён слышит и чует как по крови альфы бежит его сладкий, едва уловимый запах, но смешиваясь, меняясь и от того становясь ярче. Вплетаясь, впитываясь, а между ними натягивается прочная красная нить, окольцовывая запястья, и плотно затягиваясь. Чонгук трёт шею, кровь остановилась, но четыре дырки от клыков никуда не исчезают, — Блять, я ведь и так твой! — он кидается к зеркалу, и в ужасе, во все широко открытые глаза, смотрит на себя. Форс обиженно скулит, прижимает уши и утыкается носом в передние лапы, преклоняется перед своим омегой, который подчинил его себе. Фигурально, конечно. Физически подчинить дикую волчатину невозможно. Чонгук же хмурит брови и зыркает чернющими глазами.       — Я никогда не прощу тебе, что вцепился мне в шею, бросившись со спины, — фыркает омега, отворачиваясь, потому что смалец на пустой сковородке уже шипит, она достаточно разогрелась, чтобы наливать тесто для оладушков. Если бы Энвер мог, отвесил бы пять, так он счастлив и вертится довольный.       — Так делают все, то что ты спиной к зверю повернулся, только твоя проблема, — рявкает в ответ Чонгук, плюхается на диван, руки на груди скрещивает, отворачивается к окну обиженный. Потому что от метки не избавиться и смирение единственный верный выход. С природой-матушкой лучше не спорить.       — А теперь и твоя, — хихикает Тэхён. Маленький волчонок Чонгук недоволен, что теперь оказался в похожей ситуации, показал омеге слабость в виде незащищённой шеи, так ему и надо! От завтрака не отказывается, но показательно ест руками, мажет рот в сметане и пальцы облизывает, хлебает из чашки. Животное.       Друзья Чонгука, как только тот подходит к ним ближе, чтобы отправиться по важным делам вожака, отшатываются, трут носы. А потом резко отдёргивают высокий ворот чёрной куртки по фигуре и в ужасе замирают. Омега наблюдает за ними в окно, протирая полотенцем чистую, мокрую посуду. И даже не сдерживает смех, когда опустив голову, вожак начинает объяснять сородичам, почему пахнет иначе, а те, выслушав, тут же кидаются к их дому. Бедный альфа Чонгуки не может сам за себя постоять.       — Эй, ты! — орёт Сокджин у ступеней веранды. Тэхён может и не умеет защищаться, но берёт кочергу и разминает ладонь, чтобы пустить стоп искр в глаза своих обидчиков, как только выйдет за порог. Он уже хорошо этому обучился, даже спичками для камина не пользуется.       — Что? — рявкает в ответ, открывая с ноги входную дверь, и показательно, удобнее перехватывая чугунную кочергу, начинает медленно спускаться, элегантно и развязно, голыми ногами по ступеням, задрав подбородок и смотря свысока. Энвер готов к сражению.       — Как ты посмел? Метку на альфу можно поставить только с разрешения, — рычит Сокджин, вцепляясь когтями в перила.       — Да? И кто это такое сказал? — ехидно усмехается Тэхён, останавливаясь на последней ступеньке, чтобы быть максимально близко, смотреть в горящие жёлтым глаза, но и на одном уровне.       — Я, — цедит альфа.       — А ты кто такой? Что ты из себя представляешь-то? Без Чонгука ты никто, — Сокджин кидается на него столь резко, что если бы не Энвер, то шлёпнулся бы задом об ступеньки, а это больновато было бы. Но ни он, ни Тэхён не из робкого десятка, сам же начал, он отскакивает назад и со всего маха, пока альфа не успел дотянуться, ударяет кочергой того в бок, бросает её со звоном о камни клумб перед домом, и кинув искры в глаза, обращается лисицей. Быстро подныривает под летящего со ступеней Сокджина, подпрыгивает и вцепляется зубами тому в плечо, рычит и тянет. Чонгук вырисовывается на краю зрения уже в обличье волка, застывая с открытой по-человечески от удивления пастью. Он же болтается, вытянув задние чёрные лапки и рыжий хвост, ухватившись клыками за чужое плечо. Сокджин орёт. Не ожидал, наверное, что могут дать отпор или и не собирался сражаться с омегой своего друга, хотел показательно, мерзко и унизительно припугнуть, но в любом случае оплошал. Тэхён не лезет в конфликты, но он далеко не трус, и такой же зверь.       Все прихвостни тоже стоят ошарашенные. Начинают сбегаться жители деревни, образуют круг, охают и ахают. У Тэхёна немеет пасть и отпустив альфу, он летит на четыре лапы на землю, тут же отбегая. Сквозь мощные тела альф протискивается и Чимин, но не кидается на помощь, только нервно тянет одну сторону рта в подобии ухмылки. Между его ног лезут его же волчата. Сокджин оборачивается волком, рычит, скалится, когтями землю крошит. Тэхён не боится, рычит в ответ, долбит хвостом грунт, взметая стоп пыли. Поднимается ветер, в глаза волка летит песок, забивается в нос, тот мотает головой и фыркает. Но понять, что происходит и кинуться враг не успевает, лапы обволакивает туман, и в эту секунду сам омега бросается вперёд, проезжается по земле под его огромным телом, вытягиваясь в ниточку и ухватив за мохнатую ляжку, впивает клыки в шерсть. Сокджин тут же отскакивает, боится, что его за жопу цапнут и тогда позор ему как бойцу, подпустил к самому больному месту, но омега не столь жесток, Сокджин альфа его друга. Который сейчас улыбается, смотря как издеваются над его альфой.       Да и Форс так же скалится, следит жёлтыми глазами, как за шоу по телевизору. Толпа начинает гудеть, кто-то подбадривает Сокджина, что скулит, дёргая ногой, пытаясь отбросить Тэхёна, и кружится в попытке дотянуться зубами. И отвлекшись на секунду, со всего маха ударяют своей бурой мохнатой лапой, маленькое, по сравнению с волком, тело лисы тут же отлетает. Сейчас адреналина больше чем мозгов, Тэхён валится на землю, чуть скользит по ней, но в миг, не чувствуя боли, подскакивает на лапы и вдруг слышит из толпы и своё имя, оборачивается, Чимин машет ему.       — Хватит, — вдруг грозно, словно раскат грома, раздаётся Чонгуком, — обращайтесь.       Тэхён не смеет ослушаться своего вожака, даже если сейчас волчара накинется со спины и он проиграет. Тут же предстаёт перед всеми нагой, не стесняясь больше, по груди продолжает течь чужая кровь, во рту, правда, привкус тошнотворный: солёный, металлический, да ещё и волчья противная шерсть, альфы пялятся на него, а он на них, и строит глазки. Те расплываются в улыбках и сальными взглядами водят по его телу, но как только кто-то присвистывает, Чонгук в бешенстве подхватывает его зелёный кардиган и бросает в лицо, чтобы прикрылся. Он больше сражаться и не планировал, проиграл бы в 110% из 100. Рассчитывал лишь, что Чонгук вмешается, так и случилось.       — Твой сучёныш дерётся нечестно, — шипит Сокджин, вставая рядом и толкая его локтем в бок очень сильно, что нога с камешка соскальзывает. Ну по крайней мере, Чимин вряд ли страдает из-за «маленького» достоинства своего альфы.       — А ты не заметил кто я? Хочешь честно драться с лисицей? Да ты ещё тупее, чем я думал, — хохочет омега, чтобы никто не обратил внимания, как он пялится на причиндалы своего врага, запрокинув голову, обхватывая себя руками, потому что ещё и Энвер рвётся наружу, недовольный, что ему не дали сражаться до победного. Какая самонадеянность.       — Да я тебя! — уже кидается к нему Сокджин. Сейчас, немного прояснив мозги, он чует, что альфа пахнет как утренний лес: росой и свежей хвоей.       — Ну давай, посмотрим, что ты сделаешь с омегой вожака, — а Тэхён даже ни на шаг не отступает от подлетающего вплотную альфы, что ещё чуть и соприкоснётся с его своим носом. Глаза пылают, клыки торчат изо рта, тяжело дышит, грудь быстро вздымается, но он ничего не делает. По толпе тут же прокатывается шёпот, альфы смотрят на Сокджина, зовут к себе.       — Если сейчас нападёшь на него, я тебе зад надеру, — раздаётся вдруг справа. Это Юнги, держит арбалет на прицеле, лицо его сосредоточенное, а губы поджаты. Стрела идеально и на пределе натягивает тетиву, и он точно не промахнётся. А рядом Чимин, вращает в руке уже меч самого Сокджина, готовый замахнуться и будь, что будет. К ним сзади подходят и другие омеги, кто-то даже в волка уже обратился и скалится, рычит. Альфы отшатываются, омеги же ликуют.       — Да ты охуел что ли? — обращается Сокджин к Чимину, не веря и мотая головой, ища поддержки в глазах своего омеги. Тот в ответ лишь усмехается:       — Спи с открытыми глазами, твоя шея следующая.       Все альфы от взгляда жёлтых глаз их омег отпрыгивают ещё дальше, и Сокджин тоже наконец сдаётся, тянет вдруг ему руку, с раскрытой ладонью, резко и смотря в глаза. Тэхён не гордый, жмёт её, еле сдерживая гримасу боли на лице от того, как волчья мозолистая от меча лапища сжимает её. Ещё чуть и хрустнут косточки, но тот отпускает и тут же уходит. Свора бежит за ним.       Папа Чонгука, что тоже всё это время был в толпе, фыркнув, разворачивается и так же уходит. Ну и плевать, омега вожака тут Тэхён.       — Да, лисичка моя, — вздыхает Чонгук, подходя ближе, — ты истинный сын и омега вожаков, однажды отберёшь у меня стаю, — вдруг усмехается, коротко, по-доброму, принимается вытирать с его груди кровь.       — Больно надо мне с этими якшаться, — кивает в сторону то и дело оборачивающихся альф Тэхён. И тут до него доходит, что бок, по которому получил от волка, болит, но раны нет. Форс чует это и скулит в поддержке, Энвер фыркает на него и общаться не желает, поболит и пройдёт через полчаса. Оборотень же в конце концов! Тем временем у амбара он замечает облокотившегося на изгородь альфу, что пристально смотрит на них. Седовласый, даже борода искрится серебром, выглядит очень суровым и меч в ножнах на поясе в этом убеждает.       — Это мой отец Гёнхи, познакомься, — представляет его Чонгук, когда тот подходит ближе.       — Здравствуйте, я Тэхён, — омега склоняет голову.       — Он охраняет границы, потому его часто не бывает в деревне, — Чонгук жмёт отцу руку.       — Потому мой омега и такой злой. А ведьма-лисица вовсе не жуткая тварь, что охомутала нашего сына и вызывает лишь уважение, — Гёнхи обнимает сына за плечи и нагло уставляется на Тэхёна.       — Ну уж кто охомутал, так это точно не я, — изгибает бровь Тэхён. Отец Чонгука очень красивый альфа, и выглядит беззлобно, точно не как его омега.       — Нет сомнений, Чонгук давно в тебя влюблён, — подмигивает Гёнхи, треплет сына по макушке.       — Отец, прошу…— Чонгук хватается за переносицу, опустив стыдливо голову. Сейчас выглядит волчонком, а не главой их стаи.       — Ну да, конечно, он же не должен показывать никому своих слабостей. Никому, кроме тебя, — подмигнув, отец так же склоняет голову перед сыном-вожаком и перед Тэхёном, это повиновение вождям видят многие альфы, и по взглядам понятно, что мотают на ус, уходит. Чонгука зовут прихлебатели, и как только он отходит на пару шагов, на омегу сзади налетают другие.       — Так ему! Тэ, ты наш герой! — Чимин хватает его руки в свои, целует в лоб громко и от всей души.       — Наконец-то он получил по заслугам. Извини, Чимин, — Юнги тоже не менее счастлив, крепко обнимает его, прижимаясь щеками.       — Он ещё дома получит. Только теперь будет знать, что это всё не шутки, — гордо заявляет Чимин. К ним подходят и другие омеги, кого-то он уже знает, о ком-то слышал, но видит впервые. Чимин и Юнги знакомят его со своими братьями. Все его хвалят и сообщают, что давно кто-то должен был альф на место поставить.       Чонгук поодаль слушает их восхваления ловкостью, стойкостью и крепкими каменными яйцами, получше, чем у альф, с нечитаемым выражением какого-то блаженства на лице, вытянув ноги на скамейке рядом с домом, в окружении множества, уже отцветающих, но всё ещё прекрасных, фиолетовых и розовых, длинных, пикообразных люпинов, которых почти целое поле.       — Вводить смуту в стаю не хорошо, нужно знать своё место, — слышит Тэхён днём позже, на рыбалке, за своей спиной от Сабина.       — Это бывшие любовники Чонгука, папа мечтал, что Якён станет его омегой. Но ради лесных богов, — хихикает ему на ухо Чимин, которого папа и не замечает. Тот общается с довольно красивым, но скорее, просто очень статно себя держащим омегой, на деле не таким уж крутым. Вокруг вьются и гордо задравшие головы другие. Они кидают в их с Чимином сторону недовольные взгляды, и наверняка обсуждают и осуждают. Ведь как бы Тэхён не относился к Сокджину, тот ближайший друг вожака и предводитель отряда патруля у границ. Так что лучших альф, что у них с Чимином больше нет. Конечно, есть и Хосок — руководит охотниками, но он тоже занят, громила Намджун войнами, что защищают стаю от врагов-оборотней других стай. Вот он ещё свободен, но так же как и его друзья, лишь пользуется наивностью некоторых, много о себе мнящих омег.       Шаман говорил, что нельзя использовать магию во вред, но разве это кому-то навредит? К тому же — практика. И он, лишь пошевелив пальцами, создаёт для рыб в воде иллюзию, в виде камней у тех мест, где рыбачат Сабин и Якён. Караси мудро камни оплывают и оказываются на крючке бордового спиннинга Тэхёна, хоть эта рыба и не хищник. Ведро быстро заполняется жирненькими рыбёшками, а в голову приходит ещё одна идея. И вот, поплавок деревянной удочки Сабина дёргается, а это значит, он тянет улов, тянет и тянет, а вытянуть не может.       Хрусь!       Удочка ломается пополам, а кусок бревна, за которое зацепился крючок под водой, всплывает, пока никто не видит, и удаляется от берега. Тэхён тут не при чём.       Чонгук доволен жаренными рыбой и картошечкой на ужин, хвалит его и в этот раз нежно, медленно, пристаёт. Не рявкает, что у него уже яйца звенят, а тихонько всё ближе и ближе подползает по кровати к читающему новый рецепт в планшете омеге.       — Ох, лисичка, как давно я не был в твоей норке, — и если бы альфа был котом, то уже мурчал бы во всю, а так только пушистым хвостом по ногам проходится, — Обожаю тебя! — и вылизывает его живот, скидывая последнее, что осталось на них из одежды, — Твоё идеальное тело, — кусает за выступающие тазовые кости, медленно вставляет в омегу пальцы, но особо долго с этим не возится, — И твой дерзкий нрав! — проходится шершавым, поистине волчьим языком по его члену. Тэхёна подбрасывает на кровати, но крепкие руки вожака возвращают обратно, — Всего без остатка обожаю, — в перерывах, отрываясь от его кожи, продолжает смущать альфа. И снова возвращается к члену: кружит языком по головке, толкает за щёку и урчит, одновременно растягивает его, широко разводя пальцы. У омеги искры перед глазами от столь сильного зажмуривания. Мышцы внутри послушно тянутся, и посылая заряды наслаждения, он всё больше начинает течь, — Как ты меня заводишь, — с чпоком Чонгук выпускает изо рта головку и пристраивает свой член между разведённых ног омеги, — Ты мой, мой, Тэ. А я только твой, теперь это знают все леса наших земель, — и под стон, разносящийся по спящей деревне, быстро и плавно входит.       — С тобой так хорошо. Как жаль, что ты так редко даёшь потрахать себя, — Чонгук водит когтистыми пальцами по низу живота Тэхёна, нажимая на бугорок, который создаёт его член, оттопыривая кожу, когда полностью погружается в тело, — Но от этого ты ещё слаще, — и шепчет это всё таким низким голосом, что мурашки по телу бегут. Энвер с высунутым языком валяется на спине, задрав лапы. Член у Чонгука всё такой же огромный, иногда он улавливает, как постепенно начинает набухать узел, но они никогда не доводят этого до конца.       Секс — это оказалось ещё прикольннее, чем он себе представлял. Такое удовольствие, от которого трясутся ноги, в прямом смысле, и контролировать это невозможно, как и вырывающиеся изо рта крики, иногда, совершенно бесконтрольно, переходящие в лисье тявканье. В такие секунды, Чонгук и сам по-волчьи рычит.       — Ты такой нежный, такой мягонький, — и лижет оставленную собой метку, продолжая до скрипа шатать кровать и шлёпаться своими влажными бёдрами о его ягодицы.       Но особо между ними ничего так и не меняется. С грядок убирается оставшийся урожай: весь картофель и кабачки, капуста, редька, свекла, чеснок, последний лук, перец. Перепахивается земля для следующего урожайного года. Юнги запрещают ходить на патрули, Чимин готовится к родам, потому что, если бы люди узнали, что оборотни носят своё дитя не девять месяцев, а всего шесть, то точно бы их изничтожили всех. Нет ничего странного, что волчица вынашивает щенков чуть меньше трёх месяцев, а вот, что оборотень чуть более, но и чуть менее чем двуногие, оказывается, есть. Уроки с шаманом так же продолжаются, он управляет водой, заставляя замерзать её прямо на лету, в потоке, в неспокойных, извилистых волнах, от которых летят капли, крошащиеся как хлебные крошки, когда застывают. Управляет землёй, постепенно выращивая в глиняном красном горшочке лилию. Он уже гораздо увереннее и даже дольше контролирует все стихии, великолепно варит разные снадобья. Шаман доволен.       Но несмотря на разлад с Чонгуком, тот продолжает ему помогать познавать себя и соглашается расчесать его лисью шерстку. Омега доверительно обращается, запрыгивая на колени сидящего на диване в гостиной альфы, но едва не валится с них. Он всё-таки не кошка. Чонгук вовремя ловит и укладывает удобнее, принимается проходиться щёткой по слишком пушистому меху.       Энвер воет, скулит, кряхтит, может, даже мяукает. Так приятно, настоящий массаж. Звуки из него выходят ни разу не благородные. Шевелит чёрными усами, и тычется мокрым носом в коленку альфы. С хвостом он разобрался, тот болтается при беге, но он закручивает чёрный кончик и за ветки не цепляется, так что теперь нужно заботиться и о его красоте, это важно. Чёрные пушистые уши тоже слушаются, сгибаются, а лапой может протереть морду. Но вот вылизывать себя, а главное — зад, как Чонгук, это уже слишком, он на такое смотреть не может, просто уходит.       — Это делает Форс, а не я, — возмущается тот.       — Ты говорил, что вы одно целое, не пудри мне мозг!       Психика после подобного точно не восстановится. Тэхён довольный спрыгивает на четыре лапы и бежит, виляя жопкой непроизвольно и чуть подпрыгивая, а идеальный хвост, как продолжение его спины по толщине, извивается как уж вслед за ним, словно мантия.       — Ты не должен отталкивать его. Если бы вы хорошо сблизились, мы бы обзавелись поддержкой. На моё место придёт кто-то новый, это неоспоримо. Я уже больше двухсот лет вожак, а появляются новые поколения. И тогда с тобой и папой так любезны и терпимы уже не будут. Не сбегай от него, иди в его стаю и его дом добровольно, — и, кажется, он уже достал родителей своим нытьём… Но Чонгук лучше не становится, считает, что подстраиваться должны под него. Кинул кость терпимости со своей стороны в некоторых аспектах и был таков.       — Отец! Ты видел его? Его заинтересовать может только молодая сочная косуля на охоте. Я боюсь его, что однажды тоже стану сосудом, — папа у раковины даже тарелку в мыльную воду роняет и смотрит на него, будто Тэхён глупость сморозил.       — Значит стань косулей, — подытоживает отец.       — Отец!       — Ты уже достаточно взрослый, ты и без этого всю жизнь избегал каждого альфу, который проявлял к тебе внимание, с Чонгуком так не выйдет, ты поставил ему метку. Так чего же теперь хочешь? — разводит руками Мёнджи.       — Он не тот кого я хотел, — а Тэхён обиженно опускает голову и утыкается взглядом в свои сложенные на бёдрах ладони.       — Альф из твоих фильмов в нашем мире нет. Потому что они люди, а Чонгук волк и он вожак, с ним ты навсегда в безопасности, — папа же укладывает руки ему на плечи и трётся щекой.       — Я и так в безопасности, — Тэхён обводит взглядом родителей.       — Отец будет вожаком не вечно, это не шутки, — и вдруг до него доходит. Конечно, он и сам не идеален, много хочет — мало получает, Чонгук это видит, и почему-то терпит, хотя очевидно, что они очень разные. А тот мог бы обзавестись хоть тремя омегами сразу, если прокормить сможет.       — Это ты уговорил Чонгука меня поймать?...— шепчет он, глядя отцу в глаза. Тот изгибает бровь и тут же громко хохочет:       — Глупости какие! Уже не знаешь что придумать, чтобы убраться от него.       — Ты увиливаешь от ответа, — мотает головой Тэхён. Всё ведь безумно логично. По какой причине Чонгук не стал ловить его на их первой совместной Ночной охоте. Почему был так обходителен тогда и сейчас (временами).       — Лисёнок, о чем ты говоришь?! Отец заставил другого вожака тебя поймать? Как тебе это в голову пришло! — возмущается папа. Но они всё так же не дают прямого ответа, смеются над его предположением, вполне адекватным. Не думал он, что родители способны на подобную подлость! В этом мире все против него.       Тэхён плетётся домой медленно в ночи, у реки протяжно и заливисто, каждая на свой лад, расквакались лягушки, сверчки в траве стрекочут, то и дело замолкая. Он никому не нужен. Надумал себе всякого. Омега вожака, такой желанный и красивый. Чонгук его всему научит и он станет частью стаи. Ага, конечно. Он выродок и всегда им будет. Этот спектакль с волками, там у камней на Ночной охоте, был разыгран, а вот Богом, наверное, и правда его любил. Сейчас не показывается особо, грустит, проиграл в схватке за омегу и опозорен. А Тэхён идиот! Он урод! Он позорище! И Чонгук наверняка своим друзьям ноет, как теперь ему с таким уродом жить, да ещё и с меткой. Он только подумал, что действительно интересен своему альфе, хотя бы как Энвер, после всех нежных для лисицы слов, а всё это был обман.       Он долго сидит на заднем дворе дома, смотря на иногда проходящие мимо парочки, что гуляли в лесу. Разжёг уже щелчком пальцев огонь в каменном, уложенном по кругу кирпичами очаге, и уселся с ногами в деревянном кресле. Его вожак возвращается уставший, тащит тушки нескольких зайцев, связанных вместе за лапы, в другой руке держа подаренное омегой копьё. Чонгуку можно самому и не ходить на патрули, охоту, сражения, но он делает это для поддержания статуса лучшего волка в стае, ведь по сути это и означает — быть вожаком. Жаль на Тэхёна эти лучшие в нём качества не распространяются. Конечно, дома уже и ужин, и стол накрыт, вещи постираны, постель чистая, стерилизуются банки для закатки овощей на зиму. Но альфа есть не садится, переодевается и выходит к нему, накидывает на его голубую джинсовую куртку тёплый плед.       — Что ты получил за меня? — под оглушающее своей периодичностью кваканье лягушек выпаливает омега. Чонгук явно не понимает, что от него хотят, вытягивает губы трубочкой и заставляет уставшие шестерёнки в голове вновь вертеться.       — Что отец тебе отдал за мою поимку, за метку?       — Ты…— и Чонгук хохочет, откинув голову назад, обнимая его одной рукой, притягивая к себе столь крепко, что вырваться не удаётся. Форс уже лижет Энверу ухо в жесте примирения, — ты правда думаешь, что существует хоть что-то, заставившее бы меня словить чьего-то сына-омежку не по своей собственной воле?       — Отец отдаст тебе территории? — не унимается Тэхён.       — Я и сам их могу забрать, но не буду, — вытягивает перед его носом указательный палец альфа.       — Тогда что?       — Я не собираюсь ничего доказывать. Но если тебе нужны ответы, спроси свою лисичку, она точно будет знать правда это или нет. А вот как понять её, уже твои трудности, — продолжает посмеиваться альфа, и так нежно вдруг целует его в макушку, откидывает голову на спинку скамейки и закрывает глаза. Расслабляется рядом со своим омегой и всё-таки доверяет.       Тем временем Форс нарезает круги вокруг Энвера, тот, предатель, быстро виляет жопкой и хвостом, пасть в удовольствии раскрыл и предлагает спариваться, прогибая спинку. Это что ещё за новости?