Энвер

      Энвер бежит по лесу, шубку ласкают спутавшиеся травы, низкие ветки елей, чует, что за его виляющим задом и колышущимся пушистым хвостом наблюдает Форс, которому нравится прятаться за деревьями и выскакивать внезапно на пути у лиса. Это тоже часть обучения, так Тэхёна учат быть единым целым и позволять животному тоже жить как тому хочется. Например, спариваться с самцом.       Несколько недель удавалось уносить ноги от волка, но тот так обиженно скулил и укладывался чёрной мордой на передние лапы, смотрел столь молящими глазами, и даже Юнги узнав, что Тэхён не позволяет Энверу спариваться с Форсом очень удивился, потому что так делали все, и как-то так, он поддался на всё это. Энвер был практически обычным лисом, без репродуктивных омежьих органов, и выносить щенят не мог, хоть и зазывал самца текущей, как и у омег дырочкой, манил своим запахом кувшинок, а значит, это развязывало Чонгуку руки. В общем-то поэтому Тэхён и не давал. Но их отношения нельзя было назвать хорошими и в один день, решил, что всё же стоит попробовать.       Ему до сих пор бывает сложно контролировать тело лисы, ещё непривычнее выгибать спину, оттопыривая зад и задирать хвост, но глаза Чонгука загорелись таким огнём, что идти на попятную уже поздно. Потому что у чёрного демона течёт слюна… животное.       На осенней полянке много оранжевых листьев, и немного ярких разноцветных фиалок, тёплый ветерок, солнышко греет последними лучами, Форс нарезает вокруг него круги. И сделать с собой Тэхён уже ничего не может, чувствует, что сам превращается в Энвера уже даже не физически, и продолжает вилять высоко задранным хвостом, ложась белой грудкой на землю, продолжая зазывать. Его тело просто реагирует на самца к которому привыкло, оно рассчитано на вынашивание щенят, а не на секс ради удовольствия. Бедняга Энвер не знает, что сколько бы альфа не старался, он не сможет понести, ведь из него уже течёт, а значит готов принимать член. Но они не звери, как бы Чонгук этого не отрицал. Альфа останавливается, шебуршит лапами по листьям и тихо воет, облизывается, долбит себе по бокам хвостом. И наконец омега чувствует, как пристраивается позади, встаёт на задние лапы, укладываясь шерстяным пузом на него, тушка Форса тяжеленная, ведь в три раза больше обычного волка, и хоть Тэхён тоже, однако такую махину на себе трудно удержать. Альфа, высунув язык, дышит над ним будто загнанный долгим бегом и виляет бёдрами, омега чувствует, как с напором, раздвигая поджимающуюся дырочку, в него входит волчий член. Из собственного рта вырывается стон, точнее… он тявкает, хрипит, утыкается своим мокрым носом в листья, раздувая их, а задние лапы разъезжаются. Прижимает уши к голове, жмурится, стараясь расслабиться, но сложно что-либо сделать, когда огромный волчий член распирает его так сильно. Головка скользит внутрь легко, смазки для этого вполне достаточно. Форс над ним начинает тихо утробно рычать, переминается на задних лапах, трясётся и толкается дальше.       Он слишком большой для лисьего тела, входит трудно, медленно, растягивая нетронутые до этого момента сжатые мышцы ануса, даже несмотря на какое-то безумное количество смазки. Энвер вертит мордой, скулит, рвёт листья под лапами. Часть Тэхёна же в нём теперь мечется по кругу, он даже сжаться не может, так много в нём альфы, собственный член дёргается не переставая. А огромный орган альфы, распирает, входя всё глубже, и растягивает стенки до предела. Энвер фырчит, скалится, а Форс кусает его своими клычищами в загривок, грозно рычит, чтобы прекратил копошиться, прижимая морду к земле огромной лапой и дёрнувшись в последний раз, полностью проскальзывает членом в тельце лисы, воет на всю округу. И тут же начинает долбиться. Быстро, резко, без предупреждения, с трудом выходя и толкаясь обратно, потому что тело под ним совершенно к этому не подготовлено, анус совсем узкий, пока не растянутый под волчьим членом. Животное!       Никаких тебе поцелуев, нежных слов, просто прижали пузом к земле и трахают. Но несмотря на всю унизительность его положения, Тэхён продолжает протяжно тявкать и по-лисьи подвывать, скалить зубы и извернувшись время от времени, рявкать на забывающегося Чонгука. Ещё немного и глаза у того станут красными, в них и так вся человечность пропадает, и на секунду омега даже пугается, но его вожак не перестаёт удивлять и трётся своей мордой об его, тоже прижав уши. Петрикор режет нос, словно всё вокруг покрывается альфьим феромоном. Да и сам он кутается в собственный запах, сейчас его водяная лилия пахнет ярко как никогда прежде. Сладко и нежно.       Он забывается, сам высунув розовый язык от ощущения безумной заполненности, от быстрых, ярких толчков, что он аж скользит по земле, тонет в наслаждении и вытянув передние лапы вперёд, просто отдаётся чувствам. Всё что ему нужно, чтобы этот невообразимо большой член не переставал тереться о нежные стенки ануса, он урчит, извивается, и уже не считает сколько раз сам кончил, содрогается, жмурится, изливается и без передышки, снова чуть расслабив сжатые в оргазме мышцы, позволяет Форсу набирать прежний дикий темп. Но когда наконец-то чувствует, как трясётся над ним мощное тело, разогнав толчки до бешеной скорости, визжит на всю округу.       Он соображает, что происходит слишком поздно, пытается выползти из-под волка, скребёт землю коготками, остервенело тявкает, но поздно, узел слишком огромный, связывает их. Всё увеличивается и увеличивается очень быстро. Энвер визжит, да и Тэхёну страшно, кажется, что лисье тело сейчас действительно порвётся. Он широко распахивает глаза и замирает, когда чувствует, что нежная кожа дырочки растягивается до предела, от наливающегося ещё больше узла члена. Боится глубоко вдыхать и шевелиться, Форс тоже замирает, тяжело дышит над ним, слюну на рыжий мех льёт, а его член продолжает набухать. Хочется наорать на Чонгука, что о таком стоит предупреждать, но ни за какие сокровища мира он не обернётся сейчас человеком. Энвер наконец принимает сцепку как данность и распластывается по шебуршащим листьям, оглядывается, облизывается, видя блаженную морду волчары. Тот плюхается сверху, член внутри дёргается и лисица орёт, потому что… Потому что огромный узел так давит на чувствительные стенки, что этого достаточно для оргазма. Форс лижет холку, довольный, словно всё-таки поймал косулю.       Через тянущееся как липкий мёд время, вожак переваливается на бок, и даже не тянет его за собой лапами, их сцепка всё делает сама. Огромный узел в основании члена так сильно распирает дырочку Энвера, что слезть с него просто невозможно. Но он всё же принимает попытки, дёргается, ползёт по земле, бьёт волка хвостом и постоянно оглядывается, чтобы тот помог как-то. Но даже зная, что звери не улыбаются, видит наглую ухмылку приходящего в себя вожака. Который посадил его на свой огромный ствол и на пару часов точно к себе приковал. Лисица не оставляет попыток удрать, трепыхается, тянет член за собой, от чего нежные распалённые стенки ноют, тут же ловит очередной оргазм, что даже лапы трясутся и вскоре выдыхается, валится рядом. Волк принимается вылизывать его между ушей, тянется, зевает, раскрыв широко пасть, аж все клыки видны, ему бы с пастой их почистить. Энвер фыркает и недовольно рычит в перерывах между оргазмами.       Солнце двигается по небосводу, омега замечает обострённым животным чутьём, как заинтересованное ими семейство белок притаилось на ветке ближайшей сосны и наблюдает, прячась за шишками. Волк, приоткрывая жёлтый глаз, со всего маху роняет на него свою гигантскую, когтистую лапу и притягивает ближе к себе, дремлет, не собираясь обращаться обратно. А Энвер уже чувствует, как начинают неметь мышцы от этого узла, потому что никогда прежде так сильно не растягивались, его несчастное тело просто тянется следом, прицепленное, когда Форс решает вновь перевернуться, подминая его под мохнатый, горячий бок.       Делать нечего, и кажется, что прикрыв глаза всего на секунду, омега пробуждается от ощущения, что член наконец-то покидает его тело, с хлюпаньем и пошлым чпоком в конце, оставляя после себя пустоту и горячую сперму, которая булькнув и запузырившись, тут же начинает вытекать. И продолжает течь из него пачкая мех даже спустя время, когда они развалились на полянке под уже редкими вечерними лучами закатного солнца, что окрасило напоследок небо в ярко-малиновый. А Тэхён просто боится, вдруг это всё останется внутри после обращения. Тогда уже даже отсутствие матки у лиса не поможет ему не забеременеть. Его альфа настоящее животное! Когда же голыми наконец возвращаются в деревню, от него так несёт петрикором вожака, что все сворачивают головы, и ухмыляются, зная, что его только что хорошенько оттрахали в лесу.       После этого, Энвер окончательно влюбляется в Форса, тянет Тэхёна постоянно быть рядом со своим альфой, нежится, ластится, толкает чаще обращаться, давать ему возможность быть с волком не только невербально, но и физически, и переплетая хвосты, бегать по пока ещё тёплому для зверей и не уснувшему лесу, укрывшемуся уютной, красно-оранжевой простыней уже опавших или облетающих листьев.       — Лисёнок… я не лезу с советом в твою стаю, но всё же, как омега вожака, омеге вожака. Не нужно таких радикальных мер. Ты укусил того альфу за лапу… И я не за него переживаю, ты же не умеешь сражаться. А что, если он нападёт на тебя, когда Чонгука не будет рядом? — папа волнуется, но соблюдает теперь дистанцию в разговорах постоянно, Тэхён не просто его сын, он омега вожака соседней стаи. И какие бы хорошие не были отношения у их кланов, они не просто соседи, они ещё и соперники. Потому, что Тэхён никак не обзаведётся поддержкой сильнейшего волка и альфы в их лесах. А вот Энвер мог бы это провернуть, но он животное и не нуждается ни в каких поддержках. В первый раз Тэхён задумывается, как хорошо бы было просто стать зверем, без интриг, ложиться под своего вожака и вынашивать ему потомство. Без страданий по несбывшимся мечтам об идеальных отношениях.       Не до конца пробудившееся солнце лежит на вершинах гор, словно рассвет и не собирается наступать, тянется нехотя. Светает всё позже и позже. Холод забирается под одежду, заставляя дрожать, трава с первой корочкой инея морозит ступни, туман стелится под ногами, потому что их обнимающихся разбудил стук в дверь и теперь они стоят в ещё не уступившей права ночи, слушают доклад Гёнхи о новых двуногих у границ. Те обнаружили ловушки и идут прямо к их деревне.       — Люди подошли к самой границе, промедлим, придётся убить всех, а так…— это означает, что кто-то из волков нападет, загрызёт одного, отвлечёт на себя внимание, остальные уведут дальше в чащу, к оврагу. Но двуногие тоже не идиоты, они вернутся, и вернутся с собаками, те учуют их следы и найдут. Теперь это просто вопрос времени. И Тэхёну страшно, тут его дом, его лес, его мир.       — Я могу помочь, — потому он выступает из-за спины вожака, обнимая себя руками, и перебивая старших оборотней, — нашлю на них морок и иллюзии, затуманю их голову, что вокруг одни болота, — Чонгук сначала закатывает глаза от его наглости, но потом тут же прислушивается, хмурит брови.       — Шаман хвалит его, — так же грозно смотря говорит Хосок, словно надевший маску на своё вечно счастливое лицо и став ужасающим демоном ночи. Все воины и патруль оборачиваются на Чонгука, и вожак кивает.       Нахлестываемый приближающимся циклоном лес трепещет от ветра, точно холка дикого шерстяного зверя. Тэхён собирался в спешке, но сконцентрировано, альфа его не торопил, ждал вместе с отрядом на крыльце, но времени не было, это понятно и без лишних разъяснений. Они движутся по совершенно неизвестным омеге, почти скрытым в траве тропам, перескакивая через поваленные деревья, овражки и кажется, что непроходимые буреломы. Все сосредоточены, даже вечно развязный Сокджин открывается с новой стороны, он быстро кидает взгляды по сторонам и его каменное лицо совсем не выражает ни доли насмешки. Тэхён еле-еле поспевает за всеми, Чонгук сказал одеться в то, что не будет мешать передвижению, то, что мало бросается в глаза в лесу и главное, хорошую обувь. Шнурованные чёрные берцы жёсткие, но не скользят на мокром мхе старых пней и таящему в росу инею на траве. Он утягивает ворот коричневого анорака, и снова закидывает на плечо сползшую лямку рюкзака со своими травами и пиалой. Спешит за тренированными альфами, которые переговариваются буквально парой фраз, и старается держаться на своём месте в группе: только впереди сейчас не старые и больные, как обычно бывает, а опытные и более зрелые из патруля, за ними пара охотников, которые могут попасть во врага на расстоянии, в середине он, как главная ценность, которую сейчас охраняет вся стая, далее прикрывают тылы вооружённые до зубов воины, и на некотором отдалении от них движется вожак. Тэхён иногда смотрит на напряжённую спину Чонгука под серой курткой с множеством карманов, обвешанного оружием, когда тот оборачивается, чтобы проверить нет ли за ними никакого преследования.       — Если они заметят нас, лисицей ты будешь представлять больше опасности, это могут быть охотники с псами, помни об этом. Но спокойно справишься с их живностью, их звери маленькие, а вот они сами могут ранить, потому убегай и уже потом расправляйся с псами. Будь ты альфой, не было бы нужды обращаться, а так… кто знает, что они могут сделать с омегой, — ровняясь с ним, говорит на ходу один из воинов. Тэхён не возражает, просто кивает, он не Юнги, и не собирается спорить с опытными оборотнями, особенно, когда ему оказали такое доверие.       Они чуть спускаются с горы, ловко хватаясь за ветки деревьев крутого склона, Чонгук спрыгивает первым и оборачивается в желании помочь, но омега не хочет выглядеть совсем беспомощным, к тому же, он тоже оборотень и немного ладит с лисом, тот даровал ему свою ловкость. Потому спокойно и относительно тихо, стараясь не шуметь опавшими листьями и не хрустеть старыми ветвями, не споткнуться о вылезшие наружу валуны, спускается в овражек, и все двигаются вдоль него, только теперь вожак впереди. Альфы осматривают его не просящего передышки, хотя они прошли чуть больше восьми акров, но оказались в таком густом бору, что стало ещё темнее, тут деревья пока что не видят рассвет.       Чонгук замедляет шаг, поднимает руку и останавливается, они все тоже замирают. И тут омега слышит голоса, Энвер настораживается внутри, прижимает уши и принюхивается. В этот момент и сам Тэхён ощущает всех окружающих его волков, те застывают как лежащие рядом валуны, но эти живые, готовые к сражению сию же секунду.       — Сначала пусть Тэхён попробует, если не выйдет, действуем по плану, — Чонгук, жестом руки созвав их в круг, говорит почти шёпотом.       — Я нападу, — бесстрашный Намджун стоит совсем рядом и Энвер боится его светлошерстного волка. Его семья единственная такая среди всех стай, предки спустились с гор, изгнанные своими кланами, но жить в их лесах не смогли, остались лишь деды Намджуна.       — Ты слишком запоминающийся, — противится Чонгук, — они могут захотеть твою шкуру, а ты мне нужен живой и покрытый ей, — Тэхён хватается пальцами за рот в ужасе. Альфы ухмыляются смотря на него.       — Такой уж мир двуногих, лисичка, — хмыкает Сокджин, — Я нападу.       Омега берёт себя в руки, некуда уже больше тянуть. Он никогда не защищал двуногих, лишь то, что они создают, признавал удобным, но не думал, что те столь жестоки. Тихо садится на землю в бурые листья, скрестив ноги, и быстро достаёт из небольшого рюкзака защитной расцветки: травы в мешочке, пиалу, деревянные руны и нож в кожаном чехле, где чёрным выжжены гальдраставы. Альфы стоят вокруг него, высокие, сильные, плечистые, явно насмехающиеся над этими действиями, но Чонгук заткнул всех одним взглядом и те молчат.       Он просто подносит руку к сосуду и травы в том вспыхивают искрами, тут же начинают дымиться, уносясь белыми струйками вверх и на много акров вокруг. Кидает маленькие деревянные дощечки с рунами в разные стороны, призывая духа помощника — ᛈ ᚨ — устанавливает с ним связь; ᚢ ᛋ ᛏ — просит того прийти в их материальный мир; ᚠ — и наконец молит о поддержке его собственных сил. Режет руку ножом с рукояткой из кости поперёк ладони, принося жертву, не морщится даже, так сильно нервничает, сосредоточен и наконец прикрывает глаза, концентрируясь.       Вокруг разливается тьма, а по оврагу, из провалов в земле, стелется белый туман, настолько беспросветный, что альфы щурятся, принюхиваются, теряя ориентацию в пространстве. Голоса людей становятся слышнее, и вот туда этот белый морок, словно обретя разум, начинает ползти. Волки и Энвер слышат, что шаги двуногих замирают, голоса стихают, и Тэхён глубоко вздохнув начинает своё представление.       Нет времени растягивать ужас на главы, начиная с малого, потому он сразу, словно выпуская свои жуткие образы из кончиков пальцев, создаёт рогатых, висящих в воздухе демонов в чёрных лохмотьях, с пустыми глазницами. Оборотни пугаются в миг, отступают пятясь к нему за спину, лишь один вожак не двигается с места, другие же позади него почти пищат, толпятся, шумят, потому что эти чудища висят в белом тумане прямо перед ними, задевали бы подолами тряпок, если бы были настоящими. Чонгук не трясётся как лист на ветру, но сглатывает, и чудовища, глянув на всех последний раз, летят к двуногим.       Визг разносится эхом по чаще, но она не просыпается от ужаса, а неумолимо погружается в зелёную тьму, и уже на смену старым, растворяющимся в воздухе монстрам, имея вместо ног корявые ветки, на смену ползут мохнатые комки по земле. Чонгук не выдерживает и тоже отступает Тэхёну за спину, люди орут, ломают суки, падают, зовут на помощь. Небо в маленьких промежутках над макушками внезапно зашевеливших всеми ветками огромных чёрных елей, озаряет молния, словно ослепляет. Волки шипят и прижимаются к земле, кто-то даже обращается, поджимает хвост. И вот с небосвода, светящейся сферой, как брошенный камень, летит шаровая молния, проносится мимо них и скрывается за деревьями. Люди замирают, наверное, знают, что шевелиться нельзя. Тэхён же кружит иллюзией между теми, ощущая страх каждого из них, теперь зная, что там четверо, и пройдясь в воздухе, словно оглаживая шерсть, в след за его рукой, вырисовывается очертание чёрного животного, не волк и не медведь, Кернунн пришёл на помощь, со светящимися красным глазами, тот лижет его руку, тут же оскаливается и кидается к двуногим. Те бегут, несутся сломя голову в их сторону, но новый крик пугает окончательно ещё оставшихся на ветках птиц, перед ними болото, с корягами торчащими словно руки утопленников, зелёное, зловонное, хлюпающее трясиной у самих ног. А позади новые чудища уже с белыми, вытянутыми черепами, тянут за собой клочки одежды, волочащиеся по земле. Он чувствует, как гордый всегда Чонгук опасливо кладёт ему на плечо руку, но не просит ни остановить это, ни сделать ещё страшнее. Потому что страшнее некуда, люди бледные, захлёбываются в слезах, побросали своё оружие, и уносят ноги, падают, скатываются со склонов, ревут и молят своих богов о спасении.       — Опа! — сглатывая отмирает Сокджин, — А я думал, что омеги тупенькие и только зад подставлять могут, — нервно, немного истерично ржёт. Никто защищать Тэхёна не собирается, судя по смешкам, отлегло, больше хвосты не поджимают, ну что ж, он защищает себя сам. Хватает одной маленькой горсточки льняных семян и тмина, брошенных в дотлевающие травы, припрятанной до этого в длинном кармане на животе, и, — Ой, чот живот прихватило, от нервов, наверное, я сейчас, — и наглый альфа убегает в ближайшие кусты. Это тайна их с шаманом, но отныне он умеет и такое.       — Тэ…— мотает головой догадавшийся Чонгук, но не выдаёт этого остальным, чуть сжимая пальцы на его плече, смотря в рассеивающуюся от тумана даль. Туда, куда Тэхён продолжает наводить марево затуманивающее мысли и помутняющее разум двуногих. Те стукаются об деревья, видят каких-то своих личных демонов в этом тумане, думают, что всё же тонут в болотах, и бегут, бегут, бегут от их границ как можно дальше. Раз за разом бегут прочь. Он становится самым ценным оборотнем для всех стай их лесов…       И каждый раз, пока Чонгук несёт его обессиленного домой, он питается его энергией. Знает ли альфа о том, что происходит между ними, позволяет ли это добровольно, или не может представить подобного предательства? Но ничто не даётся просто так, и если вожак хочет сохранить спокойствие в их домах, должен делиться своими силами с омегой. Иначе магия омеги не работает.       Иногда Тэхёна берут на ночные патрули, на всякий случай он отпускает своих, сотворённых чудищ на ходулях из сломанных стволов деревьев, погулять, пугая уже всех подряд, иногда и самих оборотней. И кажется, поток людей потихоньку уменьшается. Потому что, зачем им сюда ходить, тут же сплошные «опасные овраги и жуткие болота». Зато там он знакомится ещё лучше с отцом Чонгука и его волком, и уже даже не стесняется обращаться Энвером на глазах у своего родного.       — Настоящий воин, — гордо заявляет Мёнджи, когда они сталкиваются с патрулём соседней, бывшей стаи, в котором состоят и игнорирующие его братья. И оказывается, отец уже давно дружит с Гёнхи, вместе перекусывают в полночь, травят байки о былых временах. Тот тоже всем вокруг говорит как рад, что Чонгук выбрал себе такого смелого омегу. Всегда в эти патрули рядом и сам вожак, никогда не отпускает одного, но почему же так, выясняется позже, при первых заморозках. И не от того, что не доверяет, просто переживает, ведь у омеги нет оружия.       — Раз ты ходишь с нами на патрули, тебе нужно научиться себя защищать. Иногда, в облике двуногих безопаснее, можно напасть издалека. Для начала, тебе нужно выбрать оружие, которое станет частью тебя и не будет в тягость. Оно должно заменить твои клыки и когти, — Чонгук говорит серьёзно, и создаётся ощущение, что посвящает в иной мир, открывается всё более глубоко. Доверяет и доверяется, ведёт омегу к треугольному вытянутому дому, тёмному, без резных ставень у всего одного окна, с коньком на крыше в виде перекрещенных балок, с вырезанными воющими волками, солнцем из белых рогов оленя над входом, только тех, которые животные отбросили сами, за ненадобностью, и щитами в ряд. Двумя тяжёлыми дверьми и кольцами вместо ручек, вырезанными защитными рунами на балках. Внутри это оказывается вовсе и не дом, одна, большая, длинная комната со скамьями вдоль стен, застеленными шкурами, колоннами с резными узорами хмурых воинов, расставленными потушенными большими свечами на полу, и подвешенными самодельными люстрами под потолком: плоский круглый лист железа на цепях, на котором раньше разжигали огонь, сейчас провели электричество и вкрутили лампочки, а посреди выложенный большими камнями, сейчас не разожжённый, очаг. В углу дровишки и пара приоткрытых тяжёлых даже на вид сундуков. Тэхён знает, что здесь собираются старейшины, воины, охотники, патруль и сам вожак для обсуждения важных вопросов. Сюда же приглашают вожаков других стай.       Но альфа проходит комнату и идёт в следующую, отделённую завешенной шкурой дверью, и вот там, перед взором открывается настоящая сокровищница. По всем стенам красуется блестящее железом от зажжённой лампы оружие их стаи. Колчанами полными запасов стрел, патронами, есть и удочки в уголке, сети, острозубые капканы.       Тэхён невесомо проходится кончиками пальцев по висящим арбалетам, лукам, мечам с кривыми или прямыми лезвиями, утренними звёздами, топорам, трезубцам, копьям. И поменьше — кинжалам, дротикам с пушистыми красными наконечниками, ножам, трогает острые кончики стрел. На полках аккуратно сложены кованые наручи, отполированные щиты с жуткими сюжетами, наплечники.       — Когда я привёл сюда Юнги, он тут же выбрал арбалет, тогда ещё деревянный, потом уже начал пользоваться тем, что сделали двуногие. Так что это всё, что я могу тебе посоветовать. Но выбрать оружие ты должен сам. Я покажу как пользоваться всем, но то, которым ты должен овладеть в совершенстве, всегда только одно, — Чонгук облокачивается на стену, скрещивает руки на груди, от чего мышцы на плечах и предплечьях напрягаются под чёрной водолазкой.       — Почему ты не словил Юнги? Мне кажется, он больше подходит тебе, — Тэхён опирается на тумбочку позади себя, с разложенными на ней кинжалами.       — Потому что меня всегда интересовала рыжая лисичка, — а самодовольный альфа отталкивается от стены и мигом оказывается рядом, обнимает за талию и вжимает в край своими бёдрами.       — Почему сейчас? — от такой атмосферы в этом маленьком, но опасном помещении, омега зачарованно шепчет.       — Прости меня…— отвечает ему в шею Чонгук, — мне было тогда совсем не до омеги. Хоть я и понимаю, что это наоборот помогло бы в обретении авторитета, — заглядывает ему в глаза, — Но я и сейчас не смогу подарить тебе всей нежности, которой ты достоин, я это понимаю. Но тогда, это был бы самый ужасный союз из всех, что ты знаешь, — он хочет добавить что-то ещё, по пристальному взгляду видно, но замолкает.       Ковать собственное оружие для Тэхёна пока рановато, так говорит Чонгук, потому что нужно узнать, что именно ему подходит. И хоть его не торопят, выбор очень сложный. Энвер в этом вопросе не помощник, лишь его невероятная интуиция, которая сейчас немного растерялась. Он понимает важность этого события и видит уже сейчас гордый взгляд своего вожака, когда тот встав позади и уложив руки на мягкий живот Тэхёна, а голову на плечо, объясняет обо всех возможностях и недостатках каждого оружия.