По тонкому льду

*** Глупое упущение — не купить еду по дороге домой. И Аня, и Даниил - оба голодные после целого тренировочного дня, и понимание этого факта приходит сразу же, как, вдоволь нацеловавшись в коридоре, они перемещаются на кухню. Сыта и довольна только кошка: у нее-то всегда полная миска корма. — У тебя в холодильнике повесилась мышь, — резюмирует Аня, печально осматривая почти пустые полки. Даня заглядывает в холодильник через Анино плечо и почти удивляется: — Что-то я ее здесь не наблюдаю. — Перед этим она себя сожрала, — с трагическим видом отвечает девушка. Он поддерживает этот серьезный во всех смыслах разговор, уточняя один непонятный момент: — Как тогда она могла повеситься? Кажется, вопрос должен поставить ее в тупик — но Аня Щербакова не из того теста (опять про еду): — От отчаяния мыши способны на многое, — в этой фразе столько пафоса, что он уже не может сдержать рвущийся наружу смех. — Давай что-нибудь закажем, — предлагает мужчина, закрывая холодильник, — Я начинаю переживать за тебя… и за себя. Он смотрит на нее с опаской, демонстративно отодвигаясь подальше и объясняя: — Возможно, та мышь перед тем, как сожрать себя и повеситься, съела другую мышь, более толстую. Аня коварно улыбается, облизывая губы: — Ты выглядишь вкусным… Даня смеется: — Так, маленькое голодное создание, держи себя в руках. Или я тебя подержу, — он аккуратно обходит ее сзади и резко заключает в объятия, придерживая обе ее руки, пока Аня пытается вырваться из крепкого захвата, — Вот так. А теперь выбирай себе еду. Он дает ей в руки телефон. — Ого, тренер разрешает Макдональдс? — она довольно листает приложение, и мужчина понимает, что мог бы сделать заказ без нее. Клубничный молочный коктейль. Макчикен. Картошка с соусом Сладкий Чили. Ничего не изменилось с того дня, когда он приехал к ней в больницу. Аппетит тоже не изменился: опять придется доедать за ней большую половину. — Тренер уже мысленно в Канаде, — улыбается он, — А я разрешаю все, что тебя обрадует. Они уютно располагаются на диване в гостиной: он садится, Аня, по обыкновению, укладывается головой на его колени. С одной только переменой: теперь он может перебирать ее волосы не украдкой, а с намеренной лаской. Ждать еду всегда очень утомительно, и они договариваются не смотреть, через сколько приедет курьер — потому что чем меньшее число минут горит на экране, тем больше, почему-то, хочется есть. Так что ненавязчивая, милая болтовня как нельзя лучше подходит для того, чтобы скоротать время. — Вот бы можно было отправить тренера в Канаду, а мне оставить ту часть тебя, которая не тренер, — Аня мечтательно прикрывает глаза. — Как-то так ты от мыслей о съедении меня перешла к желанию четвертовать, — комментирует Даниил, и добавляет с усмешкой, — Доброта всегда была твоей сильной стороной. — Ты приложил немало сил к моему воспитанию. — За что и поплатился, — он довольно улыбается, запуская руку в ее волосы. Кошка, кажется, начинает ревновать и тоже запрыгивает на диван, пытаясь пристроиться где-нибудь в районе Аниной головы. — Господи, Юки, ты серьезно? — кажется, от этих девчонок покоя не будет — и ему приходится второй рукой гладить кошку. — Кстати, кто это там будет играть роль твоего парня? — вспомнив о разговоре в машине, интересуется он. — Ревнуешь? — Аня приподнимает голову, внимательно всматриваясь в его лицо. Он удивленно уточняет: — А надо? — Не надо, — она качает головой, и, расслабившись, снова устраивается на его коленях. — Тогда я просто хочу узнать, кому досталась эта незавидная роль. — Незавидная, значит? — Ну, знаешь, я старый… — Нудный, вредный… — Ты должна была меня переубеждать! — возмущается Даня. — А, ой, простите, Даниил Маркович. Я опять все перепутала, — она ловит его взгляд и именно в этот момент расплывается в совершенно ангельской улыбке. Ему хочется защекотать ее до смерти. Или кинуть в нее подушкой. В конце концов, покусать. — Так кто он? — Марк. — Тебя Трусова гипсом не прибьет? — Она в курсе. — Предусмотрительно. И в чем заключается его роль? — Доехать со мной до дома на такси… — при слове «такси» он начинает хмуриться, и Аня тут же прерывает рассказ, — Не смотри так, мы не поедем на твоей машине. — Почему? — Потому что мама будет смотреть из окна. Она всегда так делала, когда вычисляла, с кем гуляет Инна. — Господи… — Всего лишь мама. Марк выйдет со мной из машины, мы немного с ним пообнимаемся…. — Только не слишком долго. — Десять секунд. — И скажи ему, чтобы не распускал руки. — Если он их распустит, их потом оторвет Саша. По самые плечи. — Как удобно. — Видишь, я все очень хорошо продумала, — довольная собой, она прижимается к его руке щекой. Даня тяжело вздыхает: — Можно я не буду повторять свою мысль, о том, что все это очень глупо? — Где бы мы были сейчас, будь я чуть-чуть поумнее? — пожимает плечами девушка, уже совсем не обижаясь. С этим сложно не согласиться. Как и с тем, что он отвечает ей, немного подумав: — Могу точно сказать, что, если бы я был чуть-чуть поумнее, тебя бы точно здесь не было. Аня смеется: — Хорошо, что мы оба безрассудные идиоты, да? — Хорошо… — эхом отзывается он. *** — Решила примагнититься ко мне? — он пытается как-нибудь разложить еду на подносе, чтобы побыстрее пойти обратно в комнату и успеть посмотреть хотя бы половину фильма, прежде чем наступит тот момент, когда нужно будет прощаться. Аня, кажется, задалась целью ему помешать, обнимая и мешая перемещаться по кухне. — Хотелось бы, — она улыбается и прижимается еще крепче. — Тогда нам пришлось бы кататься в паре, — замечает Даня, невольно представляя себе, как они, слипшись, словно сиамские близнецы, пытаются прокатать какую-нибудь из ее программ. Зато полный синхрон. — Я не против парного, если с тобой, — признается она, приподнимаясь на носочки, дотягиваясь губами до уголка его губ. — А я против, — он шутливо хмурится. — Почему это? — Потому что не хочу отпускать свою лучшую спортсменку, — он, наконец, оставляет попытки что-либо делать и обнимает ее обеими руками. — Правда считаешь меня лучшей? — недоверчиво переспрашивает девушка. — Правда, — вздыхает он, наклоняясь к ней и вовлекая в поцелуй. Получается чуть-чуть более настойчиво, чем нужно: сначала он не удерживается от того, чтобы втянуть ее нижнюю губу и слегка прикусить, потом она перехватывает инициативу и проскальзывает в его приоткрытые губы языком. Он еле-еле отстраняется, тяжело дыша: — А теперь отмагничивайся. Иначе мы никогда не поедим. — Неа. Не могу. — И что мне с тобой делать? — Все, что хочешь, — лукаво улыбается она. — Все-все? — уточняет он. — Все. У неё глаза темнеют от желания — и, кажется, теперь невозможно отличить радужку от зрачка. Это какой-то новый ее оттенок: что-то из глубины души, потаенное, страстное. От ее взгляда все внутри скручивается, воздух кажется спертым — и голова кружится то ли от духоты, то ли от того, что он просто-напросто забывает дышать. Ему срочно нужно вернуть контроль. Сейчас легко сорваться, перейти тонкую грань и сделать то, к чему она пока не готова. Не хочется, чтобы она смущалась. Не хочется, чтобы чувствовала, что чем-то ему должна, обязана. — Как насчет того, чего хочешь ты? Покажешь? Она заливается легким румянцем, отводя взгляд. Он не торопит с ответом. — Хорошо, — девушка переходит на шепот, облизывая пересохшие губы. — Сначала так… — она легко касается его губ своими, и шепчет прямо в них — Сможешь так же? Он следит за каждым ее движением, как заворожённый — и повторяет. Повторяет замысловатые дорожки поцелуев, которые она оставляет на его шее. Пытается повторить движения ее губ и языка — и все равно не получается. Она игриво-нежная, ненавязчивая, и по сравнению с ней он кажется себе жадным, чересчур напирающим. Она дразнит его этой лёгкостью, заставляя почти что выпрашивать поцелуи, путаться ладонями в ее волосах, направляя ее голову, не давая отстраниться. — Ты уверена, что хочешь, чтобы я это повторил? — у него перехватывает дыхание, когда нежные ладони проскальзывают под его футболку. Она смущенно улыбается, но решительно ведёт вверх по рёбрам, и мурашки бегут вслед за ее пальцами волнами сладкой, горячей дрожи. Он не выдерживает: резко выдыхает, хватает ее под бёдра и усаживает на стол. — Я что-то не помню, чтобы я такое показывала, — смеется Аня. Даниил готов к тому, что она попросит прекратить, смутится или закроется. И оправдывается: — Так просто удобнее… — Хорошо, — просто улыбается она и позволяет ему устроиться между своих коленей. Девушка, задержав дыхание, следит за его руками. Он приподнимает край футболки и касается кончиками пальцев обнаженной кожи — чуть выше края резинки спортивных штанов. Она втягивает воздух, шумно, хрипло — и слегка выгибается, подаваясь вперёд. Он скользит ладонями по животу до самой груди — и, кажется, слышит стук ее сердца. Пальцы спотыкаются о кружево лифа, и хочется расстегнуть его или хотя бы просто сдвинуть тонкую ткань слегка вверх, но он пропускает этот рубеж и поднимается выше, почти не задевая грудь — к плечам и дальше — вниз, по острым лопаткам, выступающим позвонкам. Выдох. — Такая ты… Тоненькая, — его удивляет эта хрупкость, точеная невесомость ее тела. Аня молчит, растворяясь в прикосновениях заботливых рук, осторожно ласкающих нежную кожу: вверх по спине — с нажимом, полной ладонью, вниз — по бокам, легким движением кончиков пальцев. *** Это, возможно, самый лучший вечер в его жизни. Сотканный из поцелуев, неспешный, пронизанный радостью долгожданной близости. Особенный, потому что он очень редко принимает гостей в своей квартире. Это родительский дом, и кажется, что случайные люди могут нарушить хрупкую тишину, воцарившуюся здесь, когда он остался один. Но Аня не случайна. С ней хочется делить абсолютно все: и себя, и свою тишину. Она, кажется, все чувствует и понимает: рассматривает фотографию мамы в черной рамочке, стоящую на подоконнике на кухне — и ничего не говорит, не пытается докопаться до его боли, не спрашивает, скучает ли он и других глупых вопросов не задает. Вместо этого, помолчав пару секунд, предлагает: — Хочешь, сфотографируемся? И это лучшее напоминание о том, что он больше не одинок. Потом Даня распечатает эти фотографии, снятые на айфон с помощью таймера. Первое фото — в обнимку. Они улыбаются в камеру, удивительно похожие и очень, очень счастливые. Второе — нежный поцелуй. Она поднимается на цыпочках, потому что иначе просто не может дотянуться до его губ. Для них тоже появятся рамочки — светлые. И место на тумбочке рядом с кроватью. Еще одно признание, которое он не решается произнести вслух: «Ты — часть моей жизни. Ты и есть моя жизнь».