По тонкому льду

С утра за окном шёл снег. Появлялся из темного неба, сверкал в желтом свете фонаря и укрывал собой грязные тротуары, бордюры и газоны. Даня еле-еле разлепил глаза, потянулся и отключил визжащий голосом пожарной сирены будильник. Сощурившись от бьющего прямо в глаз фонарного света, с надеждой уставился в окно — ну, что он рассчитывал там увидеть? Пальмы? Горный пейзаж? Снег — это уже неплохо. Как минимум, не дождь. Кошка, по обыкновению, по очереди перебирала зубами каждый палец на его правой ноге. — Юки, я клянусь тебе, завтра лягу спать в шерстяных носках… — сонно пробормотал мужчина, легонько отпихивая ее от себя. — Мр-ряу! — возмутилась питомица и, ничтоже сумняшеся, подвинулась обратно, продолжив свой утренний «массаж» с того же самого пальца, на котором ее прервали. — Как тебе не лень вставать в такую рань? — продолжал отчитывать любимицу Даня, — Ты же кошка, Юки, ты должна спать по шестнадцать часов в сутки! За нас двоих! В этот момент будильник заистерил во второй раз, кошка вздрогнула и пребольно ухватила его за большой палец. — Ауч! — взвыл он, — Сейчас без завтрака останешься! Даня повернулся на другой бок и поджал под себя ноги. Юки лениво пыталась зацепить когтями исчезающие под одеялом конечности. — Мрряу! — недовольно протянула она, когда оцарапать или прикусить одеяло у нее не получилось. — А вот нечего зубы показывать! — фыркнул Даня, устраиваясь поудобнее — подальше и от пушистого агрессора, и от противного желтого света за окном. Вставать ему не хотелось. В квартире было не то, чтобы тепло, при мысли о холодном кафеле в ванной так вообще в дрожь бросало. Так что он уткнулся в смартфон — проверить почту и мессенджеры можно и в кроватке. Юля Анина мама: Все ок, Алене полегчало Так. Одной проблемой меньше. Аня не писала ничего, после того, как отправила сердечко в ответ на его пожелание спокойной ночи. А заходила почти в три часа. «Одной проблемой больше!» — ехидно подсказал внутренний голос. Тьфу ты! Даня отложил телефон, оставив остальные диалоги нетронутыми. В рабочем чате Этери что-то скидывала аж в четыре утра, но читать это уже не было никакого терпения. Как и лежать спокойно он попросту больше не мог. Быстро напечатал: Д.М.: Доброе утро, солнышко Д.М.: Позвони мне, как проснёшься И вскочил на ноги. Аня бы сейчас сказала — «паникер», Этери — «пингвин», а Дудаков, с видом философа посоветовал бы ему побольше спать и поменьше нервничать, а то и облысеть недолго. Не успел мужчина дойти до ванной, как телефон зазвонил. — Привет, — по утрам ее голос всегда отдавал хрипотцой. Безумно нравилось. Аж мурашки по спине побежали. — Как ты? Как ночь прошла? — Хорошо… — он уловил секундную паузу, последовавшую сразу за этим «хорошо», как будто она спешно соображала, к чему вообще был вопрос, — Долго не могла уснуть. — Ты чем-то расстроена? — забеспокоился Даня. — Нет… — она чуть захлебнулась в этом осипшем «нет». Мужчина проклинал все на свете, крепко прижимая к уху телефон обеими руками — глупость какая! Точно так он мог обнять ее. Лучше расслышать. Усилить своё присутствие. — Ты сможешь забрать меня? Успеешь? — сонный голос звякнул надеждой. Он этого, конечно, не планировал. Хотел собраться спокойно, немного поработать дома до выезда на тренировку… К черту. — Конечно, родная, — сразу же согласился он, — Буду через час максимум. — Спасибо, — выдохнула Аня и добавила, — Для меня это было важно. — Я знаю, — мужчина улыбался, — Ты ни о чем не попросишь просто так. — Мяу? — вопросительно уставилась на хозяина Юки. Этот кожаный ее удивил: носился по комнате, как оголтелый, отобрал у неё мягкое волосатое нечто, так сильно напоминающее Барсика с дачи, потом начал разъяренно мяукать, стряхивая с «Барсика» ее шерсть. — Ничего оставить нельзя! — возмущался Даня, — Любимый свитер! Тебе лежанок мало, пушистая? Юки поняла, что дело пахнет пустой миской и виновато потерлась о нижние лапы кожаного, покрытые редкой кудрявой шерстью. Тот продолжал сердиться и что есть силы сотрясал бедного «Барсика». — Мррррр, — заурчала кошка, укладываясь на спинку и демонстрируя ему свое пузико. Ради еды она готова была стерпеть любые унижения. — Да ты подлиза, — довольно размяукался хозяин, присаживаясь и запуская свое переднее щупальце в ее пушистую шерсть, — Думаешь, помурчишь немного и ты прощена? — Мррррр, — настойчивее повторила Юки, вытягивая вверх лапки. — Бессовестная! — рассмеялся Даня, — Так и быть, пошли завтракать! *** Аня выскочила из подъезда на удивление быстро, он не успел даже сориентироваться и выйти из машины ей навстречу. Отсутствию Косторной он не удивился, если не сказать, обрадовался. Во-первых, все еще хотелось ее прибить, во-вторых, не для того он мчался на всех парах, чтобы потом проводить утро в ее компании. — Доброе утро, — угрюмо поприветствовала его девушка. Бросила, по обыкновению, спортивную сумку на заднее сидение, расстегнула пуховик и замерла на переднем, почему-то избегая смотреть ему в глаза. — Привет, солнышко, — несколько растерянно ответил он, — Что такое? С Аней определённо что-то было не так. Обычный тренировочный хвостик выглядел иначе: просто завязанные в узел волосы на затылке, без пробора, косы и ее любимых заворотов по бокам. В противовес небрежности причёски, лицо было заштукатурено со всем старанием, как будто она что-то пыталась скрыть. Глазки припухшие — заметил Даня. Белки с полопавшимися капиллярами. Простой черный костюм-оверсайз с этим боевым раскрасом тоже не вязался, к тому же, Аня вся сжалась под ним, скукожила плечики, руки собрала в кулачки и спрятала в объемные рукава. — Что? — нервно переспросила она. — Ты не заболела? — наугад предположил Даня. Надо же было с чего-то начать разговор. Конечно, сразу она ничего не расскажет — это какой-то прикол у неё, секретный ритуал: сначала потребовать доказательств любви, провести проверку его безграничного терпения и только потом довериться. Как будто нельзя сразу начинать с последнего. Все равно же выложит все свои карты на стол. — Это завуалированный способ сообщить мне, что я плохо выгляжу? — взъерепенилась Аня. Мужчина проглотил улыбку — ну, вот, началось. Ершится. Точно кошка, которую гладят против шерстки. Если подумать, это могло уже надоесть за столько лет, какая-то дурацкая игра: докажи, что принимаешь меня любой, докажи, что не отвернешься, если я буду противной колючкой… С другой стороны, он мог ее понять, разговоры по душам — не совсем Анин конёк. Она большую часть себя держит за семью замками, особенно, если дело касается проблем, переживаний, злости… Это очень тяжело: быть настолько эмоциональным человеком и практически не давать воли чувствам. Она могла расплакаться после тренировки, но не могла, как другие девочки, грубить и возражать старшим. Она расстраивалась, грызла себя за неудачные выступления, но к соперницам и журналистам выходила с лучезарной улыбкой. Для чужих — то есть для всех, не считая его и семьи, она была образцом самообладания, рассудочности и порядочности. Так что, в некотором роде, даже ее шипы и колючки были для него своеобразным проявлением любви, и, как бы ни бесили иной раз, а без них это была бы уже не та Аня. — Иди сюда, — ласково позвал ее и, не дожидаясь согласия, ухватил под мышками и перетащил девушку к себе на колени, — Это мы снимем, — стянул с девичьих плеч пуховик и кинул обратно на сиденье. Аня не очень-то сопротивлялась: сразу прижалась к нему, завозилась, усаживаясь поудобнее, обнимать не стала, но уткнулась лицом в плечо и несколько раз глубоко вдохнула. — Нравится? Новый парфюм, — улыбнулся на это Даня. — Кто подарил? — тут же нахмурилась девушка. Он аж прибалдел: — Что за вопрос такой? — Такие вещи обычно дарят, — ревнивица, блин! — Тебе чек показать? — смотрел на неё смеющимися глазами. Аня смутилась, конечно, но виду не подала — перевела тему: — Ты вообще весь в шерсти! — показательно сняла с его свитера несколько пушинок, — И меня обшерстил! Вот! — на ее чёрной кофте и правда красовались белые волоски. — А это привет от Юки! — расхохотался он, — К ней тоже будешь ревновать? С сердитым видом она легонько ударила мужчину по груди кулачком. Отвернулась. Обиделась! Ну, хоть ожила — румянцем горели не только перемазанные розовой штукатуркой щеки, а ещё и кончик носа, уши, которые она, кстати, забыла выкрасить своим светлым тональником. — Ну? — Даня уже улыбался во весь рот, искренне наслаждаясь всем происходящим, — Чего мы такие воинственные с самого утра? Что случилось? — Аня неопределенно дернула плечами в ответ. — Я же вижу, что тебя что-то беспокоит, — настаивал он, крепко обнял ее обеими руками, развернул и прижал к себе, оставляя осторожный поцелуй на макушке, — Расскажи мне, как вчера закончился вечер хотя бы. — Мы опоздаем на тренировку, — заметила она. — Быстрее сдашься — быстрее поедем. — Ты ушёл, и я почти сразу поругалась с мамой, — вздохнула девушка. — Почему вдруг? Брякнул, не подумав. Аня резко вывернулась из кольца обнимающих рук, оттолкнувшись обеими ладошками от его груди. — Ты так смотришь, как будто с ней вообще не о чем ругаться! — в праведном гневе упрекнула она. Глаза сверкали. — Тише, Анечка, — кажется, короткую программу про укрощение стихии надо было ставить самому себе. Неудивительно, что у Ани с ней не сложилось — ей же не приходилось себя укрощать! — Все хорошо. Ты права, с любым человеком может случиться конфликт. Я с этим спорить даже не собирался. — Мама тоже решила мне выговорить за Алёну, — продолжила она и вдруг хихикнула: — А ещё сказала, что будет жаловаться тебе, что я ругаюсь матом. — Та-а-к, — шутливо нахмурился мужчина, — Мне ждать официальной жалобы или можно прямо сейчас начинать тебя ругать? — он не удержался и последние слова выдохнул ей прямо на ушко, легонько цепляя его зубами. — Ай! — Аня, по обыкновению, дернула головой и смешно приподняла плечики, точно рассчитывала спрятать в них стратегически важные объекты: уши и шею, — Тихо ты! — возмутилась она, уворачиваясь от ещё одной попытки поцелуя, — Ну, ты меня отвлекаешь! — наконец, взмолилась о пощаде. — Ну, рассказывать можно и там, — с невинным видом оправдался Даня, указав глазами на соседнее кресло, — А я — соскучился. Он наклонился было, чтобы поцеловать ее губы и встретил неожиданное сопротивление. Девушка снова выставила вперёд свои неуемные ручки и яростно его отталкивала. — И не поцеловал меня вчера, — обиженно пояснила в ответ на воспросительно приподнятые брови. Даня чертыхнулся про себя. Он-то, было, решил уже, что вчерашнее недоразумение ему простили — зря, получается. Женщины в принципе существа злопамятные, а если женщину зовут Анечка, то ещё и мстительно-коварные. Ведь, наверняка, задумала свой облом ещё вчера. И сидела сейчас, ерзала у него на коленях, дожидаясь того самого сладкого момента возмездия. — Прости, малыш, — он изобразил на своём лице самое искреннее раскаяние, — Честное слово, очень хотел. И сейчас хочу, — и снова облом. — Алена на утро с трудом вспомнила свое имя, — сердито выговаривала ему коварная мстительница, крепко удерживая оборону, — Мог бы и поступиться педагогикой. — Хорошо, я виноват, — продолжил каяться он, — Я обязательно заглажу свою вину, — Аня усерднее надавила ему на грудь, — Ты же знаешь, я это умею… Не сводя с любимой раскаянных глаз, полных вины и мольбы, мужчина незаметно потянулся рукой ей за спину, к рулю и… Б-и-ип! — завыл клаксон. Секундного замешательства, в которое она отпустила руки, хватило, чтобы быстро прижаться губами к губам и положить ладонь ей на затылок. — Подлец, — пробормотала девушка. Она улыбалась прямо в его губы. Каждую точку этой улыбки хотелось отметить, попробовать на вкус, мало, мало было просто видеть. Было жарко от работающей на полную мощность печки, но внутри все плавилось не от этого сухого тепла — оттого, как осторожно она приближалась, потерлась своим носиком о его: — Так эскимосы здороваются, знаешь? — Знаю, — смеялся Даня, расцеловывая линию ее улыбки, — Привет. Сплетались губы, но казалось, что и сердце выбралось наружу и крепко соединилось с ней. — Здесь, с тобой мне всегда кажется, что ничего другого просто не существует. Словно мы одни и ничего больше нет… — А что еще есть, Анюта? Что еще могло быть? Снаружи снег повалил стеной, дворники на лобовом стекле шатались как бешенные. Началась самая настоящая метель: ветер выл, снежинки, поблескивающие в свете включенных фар, закручивались в крошечные торнадо. Москва просыпалась медленно и неохотно. Воскресное утро. Редкие пешеходы казались до крайности несчастными: прятались в шарфы и капюшоны, шли вперед головой против ветра, никого и ничего не видя, кроме своих собственных ног, вязнущих в нечищенных тротуарах. В машине же было светло, тепло и сухо. Уютный островок мира на двоих. На переднем зеркале в такт покачиваниям дворников бултыхался белый мишка. Аня подарила — очень-очень давно. Еле слышно играла музыка из динамиков за задними сиденьями. В подстаканниках стояли две термокружки из Старбакса. В Аниной вечно что-нибудь тухло, у нее была дурацкая совершенно привычка не допивать свой кофе. Чаще всего потому, что она пила из двух кружек сразу — его напиток всегда казался ей вкуснее. Даже если он брал какой-нибудь неудобоваримый американо без молока и сахара. Все равно. Они и помещались в одном кресле вдвоем как-то уж очень ладно, привычно, совсем не чувствуя тесноты или неудобства. Даня давно думал о том, чтобы сменить машину и никак не решался. Здесь все начиналось. С первых совместных поездок с одного катка на другой. С ее непременного желания ездить впереди, рядом с ним. С маленькой спортивной бутылочки, которую она принесла однажды и неизменно потом доливала в нее воду. С белого мишки на лобовом стекле. С термокружек, которые они подарили друг другу в один и тот же Новый год, не сговариваясь. — Давай, когда все закончится, поедем куда-нибудь далеко-далеко? — за эти огоньки в родных карих глазах он готов был душу продать, честное слово. — На море полетим? — с улыбкой уточнил Даня. На самом деле, он ждал, когда она о чем-нибудь таком заговорит. — Нет, мы поедем, — нетерпеливо возразила Аня и затараторила так быстро, так вдохновенно, что он еле успевал слушать и разбирать слова, — Неважно куда. Просто сядем в машину и будем ехать долго-долго, слушать музыку, разговаривать… Только вдвоем. Ты и я. Никого не позовем. — Можем до Питера доехать. Или дальше, в Финляндию, там домик снимем… В лесу. Где-нибудь на озере. Он обнимал ее крепко, с какой-то особенной нежностью и даже с благоговением. Перед глазами уже стояла длинная дорога, лето, проносящиеся за окном поля и леса, потом ночь — мелькающие фары на встречной полосе, Аня, обязательно с подушкой на шее, сладко посапывающая во сне. Домик у озера. Костер или камин, обязательно живой огонь. Музыка. Они совершенно точно будут танцевать. Она будет визжать, как резанная, когда он потащит ее купаться в озеро. Будут греться потом, обнявшись, в горячем душе. Заниматься любовью — наверное, это будет по-другому, совсем иначе, если знать, что никуда не нужно ни сегодня, ни на следующий день. — Только очень маленький домик, — она жалась всем телом, тесно, точно так лучше чувствовалось очарование мечты, — Чтобы там нельзя было отойти от тебя дальше, чем на вытянутую руку. — Вытянутую мою или твою? — Даня, смеясь, взял ее руку и выпрямил, прикидывая размер. — Маленький получится домик, да? — следом рассмеялась девушка. — С таким же успехом можем жить в конуре Сэнди. Неважно, какого размера дом, Анют. Я все равно от тебя ни на шаг не отойду. Я тебе еще надоем. Будешь думать, как от меня избавиться. — Не буду, — Аня сомкнула обе руки у него за спиной, так сильно, что дыхание сперло, — Будь надоедливым, как комар, который жужжит под ухом ночью и не дает заснуть. Вот примерно такой уровень навязчивости меня устроит. — Тогда мне придется кусаться, — он снова смеялся. Чуток отстранился от нее, оглядел, делая вид, что примеривается, куда бы покусать. — Т-шш, — захихикала она, — Спокойно. Кусаются только самки, а комарики-мальчики едят нектар с цветочков. — Ну, ты вполне себе цветочек. Красивая. Вкусно пахнешь. Может, тут даже целое соцветие. Вот, смотри, Анютины глазки, — Даня потянулся и поцеловал чуть выше сомкнувшихся трепещущих век, — Анютины ушки, — нарочно сделал паузу, прежде чем попробовать подобраться к ним. — Нет таких цветов! — взвизгнула девушка, уворачиваясь от него. — Ну, как нет? — наигранно удивился он, — Если есть глазки, то должны быть и ушки! — Тихо ты! Садовод-любитель, блин. Один Бог знал, как ему хотелось растянуть это утро на несколько часов. Мечтать, смеяться, сочинять разные глупости. Все еще было тревожно за нее, никуда не ушло это ощущение недосказанности и желание вывести ее на разговор. Но конкретно сейчас ему это делать расхотелось. В конце концов, они были счастливы, от той несчастной девчушки, которая села в машину, почти и следа не осталось: Аня улыбалась, на щеках играл настоящий, не нарисованный, румянец, глазки, хоть и были заплаканы вчера, сегодня светились счастьем. Это было главным, наверное. Он все еще мог сделать ее счастливой одним своим присутствием.