Школа им. Оллара. Излом

Когда матушка ударилась в эзотерику, слово «карма» стало мелькать в её речи частенько и вытеснило лаконичной звонкостью пяти букв часть поучительных сказок. Что было неплохо – от сказочек слегка подташнивало последние года три, они прилагались к каждому второму ужину, вместо хлеба и десерта, и были тем драматичнее и короче, чем сильнее были его, Арно, прегрешения. Он-то сам отлично знал, что ему никогда не переплюнуть старших, Эмиль иногда радовал его историями их с Ли бодрой юности, и вообще-то матушка могла бы считать младшего чудо-ребёнком! Он, можно сказать, тоже был кармой. Наградой. Матушка пережила близнецов и заслужила отдых, но отчего-то совершенно это не ценила. – ПОДЪЕМ, УНАРЫ! – три глухих удара поставили в конце этого крика три жирных восклицательных знака и продолжились мерзким скрипом старых оконных рам, треском осыпающейся краски. Вот он, Арамона – это имитация тромбона, паршивый характер и любовь к свежему воздуху. За минувшую неделю краска должна была облупиться вся, сколько ее там на этих древних окнах? Но ритуал повторялся изо дня в день. Крик, скрип, треск, белая шелуха на полу. Арамона был их кармическим воздаянием. Пять лет назад они чуть не угробили его, а теперь оказались в его власти на две недели – «всего» для оптимистов и «целых» для остальных. Арно был, конечно, оптимистом, но это совершенно не добавляло желания вскакивать и натягивать штаны со скоростью ужаленного в зад. Арамона ударил по косяку еще раз, прямо так, раскрытой ладонью, и рявкнул: – Считаю до шестнадцати, и «один» уже было! Два! Три! – Хоть считать умеет, – буркнул Берто, пряча зевок в ладони и нехотя спуская с кровати ноги. Уже в штанах. Арно состроил скептическую гримасу, Берто развел руками. – Да ну а смысл каждое утро в этом цирке участвовать? Я не пудель, чтоб тут скакать, как идиот. – Арамоне это скажи. – Да запросто! Рыки Арамоны перевалили за шесть, за семь. В дальнем конце спальни, где окопались Эстебан с компанией, возня уже почти прекратилась – Эстебан, задрав подбородок, застегивал последние пуговицы на рубашке с таким видом, будто перед ним стояло золоченое зеркало и восторгалось каждым его жестом. – Свет мой, зеркальце, – пробормотал Арно, узнал материнские интонации и заткнулся. Где этот проклятый кроссовок? – Ты видел мой кроссовок? – оглянулся он на Берто. Тот лениво поправлял уголок подушки. – Понятия не имею. – Да блин… – Двенадцать! – гаркнул Арамона совсем близко: будто истеричная туча подкралась и саданула молнией в кафель. – Унар Арно, если вы намерены сегодня изображать несчастного босяка, вы перепутали заведение, у нас тут не социальный притон! – Да просто кроссовок не могу найти… – пробормотал Арно себе под нос. Вот же зараза! – Под тумбочкой Паоло, – раздалось вдруг. Оглянувшись, Арно уставился на Валентина, педантично застегивающего пуговицы на манжетах. Выглядел он так, словно не спал целую вечность, десять баллов выходцевости из шестнадцати, опасно перевалило за половину. Что это еще за круги под глазами? Арно ощутил себя собственной матушкой: так и хотелось цокнуть языком и состряпать какую-нибудь сказочку про мальчика, или зайчика, который не спал, не ел, не говорил с живыми людьми и очень плохо закончил. Но что этому засранцу сказочки! – Под тумбочкой Паоло, – передразнил Арно и, преодолев две полузастеленные кровати, сонного мрачного Ричарда, созерцающего подушку будто в попытке вспомнить, что это, и уже одетого и выскребающего грязь из-под ногтей Северина, остановился у кровати Паоло. Паоло бессовестно дрых, завернувшись в одеяло как в кокон и уткнувшись лицом в простыню. Арно стукнул по деревянной ножке. – Унар Паоло, восстаньте! Паоло не пошевелился. Арно пихнул его в плечо, опускаясь на колено, и другой рукой пошарил под тумбочкой – и в самом деле выудил оттуда свой кроссовок. И что он там, интересно, делал? А, и Леворукий с ним. Натянув кроссовок под громоподобное «четырнадцать!» Арамоны, Арно наклонился к Паоло и потряс его уже куда ощутимее. – Да серьезно, вставай! Паоло дернулся, лениво повернул голову, с трудом разлепил глаза. Выпростал из-под одеяла руку и стер с припухших век подсохшую белесо-зеленоватую корочку. – Проспал? – сипло спросил. – Уже «пятнадцать». – Сulo, – выругался Паоло, откидывая одеяло и лихорадочно сгребая с тумбочки одежду. – Ты вообще как? Выглядишь паршиво, прямо-таки на шесть, а то и на семь от... – Простудился, – отмахнулся Паоло и отвернулся от слишком яркого света, продевая руку в рукав. – Шестнадцать! – с плохо скрываемым злорадством рявкнул Арамона. – Построиться, унары! Строились они из рук вон плохо. И, конечно, специально. Всякий раз, вставая на полступни дальше Берто и принимая небрежно косую позу, Арно вспоминал лето после пятого класса – юг, жаркий ветер, соль на ногтях, безумные походы мимо всех туристических троп. Эр Алва вытащил в поездку не только половину их класса, но и как-то умудрился зазвать Ли с Эмилем, и если Эмиль – дело понятное, он бы круглый год шлялся по горам и покорял реки, то оторвать от работы Ли – поистине подвиг. Может, Алва ему угрожал? Поди разбери, что у них за отношения. Каждое южное утро начиналось у них с того же – с команды «построиться». Эр Алва еще добавлял окончание на свой вкус – от кэнналийского звонкого «granujas» до «молодых людей», пересчитывал их, беспощадно шутил над проспавшими и выгонял всех на берег – в пятом часу утра, игнорируя всякое представление о нормальном времени подъема. Тогда они строились нормально. Еще лучше – когда у «построиться!» не было окончания и оно щелкало в воздухе хлыстом; как в тот день, когда они полезли на камни, вздыбившие круглые спины над горным ручьем. Алва их тогда чуть не прикончил, а Дик молча выслушал длинную отповедь и, дав тишине повисеть пару секунд, заметил, что это были неопасные камни – спящие и старые. – ПОСТРОИТЬСЯ! Порыв неприятного теплого дыхания мигом отогнал воспоминания. Арно обнаружил покрасневшее лицо Арамоны – узко сощуренные глаза, клочки щетины, бр-р – прямо перед собой и, оценив ситуацию, выпрямился не до идеального «смирно», но до чего-то приличного. Арамона повыкатывал на него глаза еще немного и шагнул в сторону, к светящемуся благодушием Берто. – Унар Альберто, – с крика Арамона частенько переходил на этот рокочущий почти шепот, полагая его устрашающим, – вы ни о чем не забыли? – Секунду, – Берто поднял глаза к потолку, нахмурив брови, и заключил: – Кажется, нет. А вы считаете иначе, господин Арамона? – Вы плохо учили распорядок дня, унар Альберто. – Правда, господин Арамона? Боюсь, я не понимаю. Я точно помню, что в шесть тридцать у нас подъем, шесть тридцать пять – построение, шесть сорок… – Так где, – шепот Арамоне наскучил, и он снова зарычал, приблизившись к Берто вплотную, – в каком месте написано, что унары должны спать одетыми? – Нигде не сказано обратного, – аккуратно заметил Берто. Сегодня была его очередь устраивать веселье. Он намеревался делать это с самым солнечным выражением лица из возможных. Вчера была очередь Арно, поэтому сегодня на нем висели два дежурства по столовой, уборка листьев – да там даже не было на улице никаких листьев! – и мытье полов. Ощутив слева непонятное движение, Арно скосил глаза. Валентин, не изменяя идеально ровную стойку, придерживал за локоть Паоло. Тот, опустив голову, невнятно шевельнул губами. Мутными, остекленевшими глазами он глядел в пол – словно там, на старых, изрезанных трещинами плитах, было что-то еще, кроме тянущегося из какой-то щели сквозняка. Арно дернул Валентина за рукав и вопросительно кивнул на Паоло. Валентин ответил едва уловимым движением плечом: «не знаю». – Унар Альберто, – голос у Арамоны уже дрожал, что означало пару секунд до взрыва, – если вы вбили себе в голову, что хоть кому-то тут есть дело до ваших… – No, – вдруг вскрикнул Паоло, – no, aquí no... Putrefacción! Fuera… Он отшатнулся, будто не замечая, что Валентин его держит, налетел на спинку кровати, вскрикнул и, длинно и рвано выдохнув, кинулся вперед и принялся топтать пол. В сдавленном, полном ненависти бормортании Арно различил то самое «fuera», значения которого не знал. Несколько секунд за ним наблюдали молча – в том же немом удивлении, какое испытывал Арно и которое пускало мурашки по рукам. Первым опомнился Берто. Выскочил из строя, оттолкнув застывшего Арамону, склонился над Паоло, цепко ухватив за плечо. – Там ничего нет, Паоло. Паоло замер, тяжело дыша, глянул на него – черные глаза, мутная капля пота на кончике носа, искрящая вокруг невидимая жуть. Арно шагнул вперед, ведомый зудящим нервным напряжением и невнятным желанием хоть что-то сделать – и уставился на Валентина, когда тот поймал его за руку и, не глядя, потянул назад. – Что… – Нужно позвать отца Германа, – ровно произнес Валентин. – Берто, тебе лучше отойти. – Что еще за цирк! – Арамона, спохватившись, шагнул вперед и рывком поднял на ноги Берто, сграбастав за шкирку. – Унары, немедленно… Что-то в лице Валентина дрогнуло и разгладилось, и Арно, сам еще не понимая, зачем, сказал: – Я схожу. За отцом Германом. Валентин кивнул и только спустя секунду догадался отпустить его руку.