Избавиться от кошмаров

Ему завидуют. Им восхищаются. Ему пророчат великое будущее. Он многого достиг к своим девятнадцати годам. Но только он знает, как ему кажется, кем он является и чего заслуживает. Стыд и позор. Какаши Хатаке, гений Конохи, наследник Белого Клыка... сидит один в комнате со стоящим членом в руке, стараясь не думать о товарище. Но услужливое воображение подсовывает всё новые и новые образы. Каждый раз слегка разные, каждый раз будто чётче и напористей и никогда без похабного контекста. Это может быть почти безобидное трение друг о друга через ткань штанов, взаимная дрочка (с самыми развратными, самыми блядскими и, определённо, самыми умопомрачительными поцелуями), отсос на тренировочном полигоне, или у одного из них дома, или в ближайшем переулке, или прямо на миссии (да где, чёрт возьми, угодно, и неважно, кто кому), а в самых жарких и самых потаённых фантазиях, от которых Какаши хочется кончать уже в саму секунду их появления - полноценный секс, где Какаши нагибают, прижимают к любой поверхности или садят верхом. Да и не важно по сути, как, где, когда и в какой позе, Какаши сразу же кончает, стыдливо прижимая салфетку к головке и покрываясь румянцем чуть меньше, чем полностью. Он не раз пытался понять причину возникновения своих фантазий, но ни к чему так и не пришёл. У него ведь даже секса с мужчиной ни разу не было или хотя бы анальной дрочки. Да и весь его сексуальный опыт ограничивался парой женщин да ладошкой, как припрёт. Не тянуло его к подобным увеселениям, да и времени никогда не хватало на все эти, как он считает, глупости. Но стоило один раз увидеть его спустя несколько лет после вступления в Анбу, мельком, на дежурстве, и всё. После этого ночными завсегдатаями жизни Какаши стали пугающие в своей подробности и правдоподобности эротические сны. Благо хоть днём худо-бедно, но он может держать себя под контролем. После этого Какаши старается всячески избегать возможности даже мельком увидеть объект своих желаний. Вот увидел два года назад, и что из этого вышло? Да чёрт побери, они же даже не ладили никогда! Просто постепенно научились конфликтовать по минимуму и выполнять задачи вместе хоть как-нибудь. И всё это, по всей видимости, каким-то невообразимым образом привело Какаши к текущему моменту. - Обито, - тихое шипение сквозь зубы, обозначающее конец утреннего ритуала. Какаши смотрит на свою ладонь с одиноко стекающей белёсой каплей, которая каким-то чудом просочилась сквозь или мимо салфетки. Ему хочется материться и выть, биться головой о любую твёрдую поверхность и забиваться в угол, исчезая из бытия насовсем. От мерзости происходящего и от собственной грязи, от стыда и не понимая, какого хуя, нахуя и что с этим делать. Лучше уж ему бы снились кошмары. Хотя для него происходящее в снах в каком-то смысле кошмар. Тогда лучше вообще ничего. А уж желания бодрствующего тела он как-нибудь выдавит из своего сознания и вымуштрует из тела. Глубокий вдох, выдох. Обязанности никто не отменял. Прицельный выстрел в урну чудом не заставляет уже приличную горку развалится. После этой миссии нужно не забыть вынести мусор. Какаши приполз домой вымотанный донельзя, грязный и злой. Миссия едва не пошла по пизде. И чёрт знает, на кого вешать вину: на заказчика, утаившего от них сведения, на разведотряд, который не заметил четвёртого, или же на них самих, вовремя на отреагировавших на чужую, пусть и слабую, чакру, приблизившуюся к полю боя. Мгновения хватило, чтобы двоих захватило в гендзюцу. С такими вводными они могли там все полечь. И очень повезло, что отделались малой кровью. Даже не покалечило никого. Хотя он едва сбежал от дежурящей в больнице ирьёнин. На нём-то всего пара неглубоких порезов. Замотал да и домой спатоньки. Не оставаться же ему в больнице по каждому пустяку. Всё равно же заживёт как на собаке. Какаши ополоснулся, стараясь не задевать свежие бинты и нырнул в футон. В его текущем состоянии его уж точно сегодня ничего не потревожит. Они три дня не спали, потратили почти всю чакру во время сражения, а после нелёгкого возвращения с ранеными на плечах тем, кто на ногах, пришлось сразу же составлять первичные рапорты. После такой ебли ни один нормальный человеческий мозг не захочет продолжения. Так Какаши погрузился в сон. Вопреки ожиданиям, едкий и тревожный. Какаши чувствовал себя так, будто весь покрыт смесью пота и уже остывшей, начавшей сворачиваться, склизкой крови. Холод начал впитываться в тело и сознание. Из белого шума, наличие которого Какаши даже не осознавал, проступают образы. Ему двенадцать и он только что стал дзёнином. Рин дарит ему аптечку, а Обито смотрит напыщенно. Они выдвигаются на миссию вместе с Минато-сенсеем. Какаши помнит эту миссию. В ней он впервые посмотрел на Обито не как на идиота. Сон как будто дословно пересказывал реальность. Ранение, похищение Рин, потеря глаза. Вот только липкое студенистое ощущение внутри не отпускает. Они нашли Рин в пещере. Обвал. Обито выталкивает его из под летящего камня. Сейчас Какаши развернётся и дотоном вытолкнет и самого Обито. Вот сейчас. Сейчас? Нет? Ну же. Почему, почему же он стоит и смотрит? Ведь всё было не так. Он не падал на колени у тела, наполовину скрытого булыжником. Нет, всё было не так. Мягкое и липкое нарастает внутри, будто сейчас начнёт вытекать изо рта и ушей. Он видит лицо Обито. Половину лица, с наползающей маской смерти. Всё было не так! Это же сон, да? Тогда почему ощущения такие реальные: чужая ладонь с остатками тепла, всхлипы Рин и влага её слёз, его собственное грохочущее сердце и шум в ушах, оглушающий почти до тошноты. Всё должно быть не так. Но почему? Откуда Какаши это знает? Он же помнил, как применил дотон? Применил же? Воспоминания путаются. Будто в одной и той же ячейке помещаются два файла с разными данными. И не ясно, где правда. А ладонь в его руке уже такая холодная. Всё должно быть не так. Он видит, как движутся губы Обито, но не слышит его голоса. Рин садится ближе, достаёт свою аптечку. Шаринган, она собирается пересадить ему оставшийся глаз Обито. И что-то внутри лопается со звоном, а желудок сводит судорога. Какаши подрывается на своём футоне. Рвотные позывы скручивают живот. Он едва успевает стянуть маску и наклониться вбок. Изо рта редкими каплями рвётся горькая желчь. После затяжной миссии больше и нечем блевать. Какаши дикими глазами уставился в пол, пытаясь собрать картину мира снова. Это был сон, всего лишь сон. Рука невольно тянется к левому глазу, касается шрама. Всё такой же слепой. Но тревога продолжает щекотать внутренности. Какаши усилием воли пытается успокоить дыхание и сердце. Вроде работает. Но даже так нужно прибраться. За окном только начинает светать. Это хорошо. Пусть он и поспал совсем немного, всё равно сейчас не уснёт. А уборка, отчёты, тренировка и прочая рутина помогут ему забыть этот чёртов сон. Бойся своих желаний. Так ведь говорится? С той самой ночи Какаши больше ни разу не видел эротических снов с Обито. И никакие фантазии его не тревожили. У него нет на это сил. Вместо этого повторяющийся кошмар о миссии семилетней давности, который кажется всё более реальным с каждым разом. Проверять левый белёсый глаз в зеркале, который он обычно прикрывает чёлкой и протектором, стало его навязчивой привычкой. Не единственной, к сожалению. Постепенно в омут его сознания стали примешиваться новые видения, чередуясь с теми, что уже были. После убийства Рин во сне райкири он не может перестать мыть руки при любом удобном случае. От этого кожа на руках совсем высохла, и мелкие ранки постоянно кровоточат. А чувство вины стало отчётливей стучаться из застенок разума. Следующий - смерть Минато-сенсея и его жены над новорождённым Наруто - пришёл совсем недавно. Почти каждый раз после кошмара Какаши трясёт и тошнит. Из-за чего и спать, и есть он стал совсем мало. Можно сказать, что держится до сих только на пилюлях с миссий, но ирьёнины поглядывают косо и цокают языками на глупую улыбку, вызванную вопросом о причине его состояния. А на самом деле Какаши разъедает изнутри. И он совершенно не понимает, что делать. Хочется забиться в угол. Хочется, чтобы всё прекратилось. Хочется хоть что-то понять. Желудок опять стягивает голодом. Пусть пилюли и дают сил, но уж голод точно не утоляют. Но выхода нет. И Какаши снова надевает маску лиса и выдвигается вместе с отрядом. Миссия - найти и устранить двоих разведчиков. Срок - четыре дня, из которых половина на дорогу. Их трое в команде. И Какаши послушно перескакивает с ветки на ветку, стараясь сосредоточиться на грядущем сражении. Команда двигалась почти без перерывов сутки. Добрались до места, короткая передышка, разведка. Всё как по учебнику. Наконец нашли следы. Двое. Следы свежие. Значит, ушли недалеко. А теперь найти и устранить. Всё просто. Но в жизни Хатаке Какаши ведь не может всё идти по плану. Вместо вполне ожидаемых ловушек, которые шпионы могли оставить на всякий случай, анбу попали в засаду. Благо, из-за поспешной подготовки, максимальным уроном для шиноби стали неглубокие царапины. Но бой уже завязался, а значит свою козырную карту - неожиданность - они уже потеряли. Остаётся надеяться, что противники не приберегли тузов в рукавах в виде подкрепления или неожиданных техник. Какаши без промедления метнул кунай в невидимый источник чакры за деревьями. Медведь метнул во второго. Сейчас нужно вывести обоих на открытый бой, чтобы не допустить побега. Первая цель показалась в тенях мельком, но этого хватило для Какаши. Он метнул ещё один кунай, перерубая ветку, на которую собирался переместиться противник. Этого хватило, чтобы противник потерял равновесие и сорвался на землю, вступая в открытое противостояние. От дотона, применённого Какаши упавший сразу же увернулся, несмотря на резкое падение. Не удивительно. Они тоже из анбу, пусть и из другой деревни. Противник пошёл на сокращение дистанции, целясь клинком в шею. Стремительно. Какаши отклонился, чтобы увернуться и встретился с чернильными глазами за прорезями маски. Едкое дурманящее чувство заскреблось изнутри черепной коробки. Опять гендзюцу, развелось в последнее время же. Отпрыжка и складывание печатей рассеивания. Нужно избегать его взгляда. А ещё лучше - закончить с этим побыстрее. Теперь дистанцию сокращает Какаши, закручивая всполохи молний в ладони. Он готов был потратить первый райкири впустую, но противник не двигается с места. Он очевидно делает ставку на гендзюцу, но Какаши чувствует его попытки вторжения. Удивительно, что тому даже зрительный контакт не нужен, но ничего не выйдет, ведь чакра молнии уже направлена врагу в сердце. Только в паре миллиметров от удара Какаши остановился и непроизвольно поднял взгляд на лицо. Перед ним Рин. С добрыми понимающими глазами, прощающей улыбкой и кровью, струйками текущей изо рта. Какаши опешил и не заметил удара. Противник отшвырнул его от себя, пытаясь защититься от удара сверху. Ястреб метил в шею, но не попал. Это последнее, что Какаши увидел. Он ударяется затылком о ствол дерева и тьма окутала его. Сознание медленно прояснялось. Постепенно Какаши осознаёт, что происходит. Башка раскалывается. Вспоминает, он же приложился от дерево. Тряска не способствует утолению боли. Ритмично. Судя по всему, его несут на спине. Он чувствует тепло грудью. Чуть сокращает инстинктивно руки при резком прыжке сокомандника. - Очнулся, лис? Скоро остановимся и я тебя чуть подлатаю. Голос. Это медведь. Какаши вспоминает про миссию. Про жуткое видение и неспособность ударить. Окровавленное лицо Рин вспыхнуло перед глазами. Захотелось спрятаться, забиться в угол, как и всегда после его кошмаров. Но сейчас это был не кошмар. Гендзюцу? Но Какаши не почувствовал, чтобы попытка вторжения достигла его. Или же психика Какаши уже надломилась настолько, чтобы пропускать больные порождения разума наружу? Медведь приземлился на небольшую поляну со следами кострища. Они уже недалеко от деревни. Он аккуратно опустил Какаши на землю под развесистым деревом в теньке. Уже высоко стояло солнце. Сколько же Какаши провёл в отключке? И почему их только двое? - Где ястреб? - Я сжёг его тело. Воздух запнулся в горле. - Что? Он погиб? Медведь как ни в чём не бывало приподнёс ладони к затылку Какаши, используя лечебную технику. - Противник словил ястреба в гендзюцу как и тебя, полоснул по горлу и попытался сбежать, пока я добивал второго. Но ястреб успел по нему попасть, так что далеко не ушёл. Медведь умолк, а у Какаши всё ещё гремело в ушах. Ястреб погиб. Едкое, точащее чувство вины вспыхнуло с новой силой. Но Какаши ведь ничего не мог сделать. Он попал под гендзюцу. Это ведь было оно, нет? Но что-то внутри шептало, что такого уровня гендзюцу даже в его состоянии без зрительного контакта на него не могло сработать. И Какаши это понимал, хоть и мешкался, оправдываясь, пытаясь снова запереть клетку, откуда уже просунулась костлявая рука его внутреннего демона, нашёптывающего, что это он во всём виноват, насылающего кошмары и крепнущего изо дня в день. Нужно вернуться в Коноху. Он доложит Хокаге о случившемся. И плевать, если это разрушит всё, чего он достиг, стольким пожертвовав. - Идём, - он отстранил ладони сокомандника от себя. - Я могу двигаться сам. Сколько нам ещё? - Около восьми часов. - Хорошо. И они продолжили путь, теперь каждый на своих двоих, перескакивая с ветки на ветку. Какаши пытался не думать, что станет с его жизнью после возвращения, что ему говорить Минато-сенсею и смогут ли ирьёнины как-то ему помочь. Но ему определённо нужна помощь. Иначе кто-то ещё может пострадать. Ястреб был хорошим шиноби. Даже отличным. Пусть Какаши и не помнит его имени, но он знает, что тот собирался уйти из анбу, стать обычным рядовым шиноби, завести семью. Сейчас на всех этих планах поставлен крест. И демон скребётся по внутренней стороне черепной коробки и шепчет: "Из-за тебя". С этим нужно покончить. Неважно как и какой ценой. Какаши сможет выдавить из себя эти слова. Нужно только добраться. Путь занял даже чуть меньше, чем планировалось. Какаши с медведем спешно прошли через пост дежурных анбу, которые лишь понимающе кивнули, обнаружив отсутствие третьего. Далее быстрый отчёт о произошедшем. Рука Какаши дрогнула, когда дошло до объяснения причины смерти ястреба. Он не хотел так это делать. Свои проблемы он не станет доверять бюрократам, перекладывающим бумаги, он скажет всё Минато. Он имеет право выбирать, как ему пасть. Но выводить "гендзюцу" всё равно тяжело. Мерзкое чувство, как будто он - мелкий воришка, которого поймали за руку в магазине, а он спихивает всю вину на другого. Он сдал бумагу, скрывая нерешительность за маской лиса, которую всё ещё не снял, кивком попрощался с медведем, последовал к кабинету Хокаге, чувствуя каждый шаг как тик обратного отсчёта. Неужели вся его жизнь, все старания, положенные на обучение, совершенствование навыков боя и убийства, ничего не значили? Ведь это же просто кошмары. Они преследуют его всего ничего. Пусть он ещё совсем молод, но на фоне девятнадцати лет пара месяцев выглядят сущим пустяком, погрешностью. Он сможет восстановиться. Какаши совершенно не предназначен для мирной жизни. И вряд ли найдёт себе в ней место. Но с галлюцинациями что делать? Паника заполняет волнами изнутри. Он не готов. Ему нужно немного времени. Он как-нибудь справится, что-нибудь придумает. Не просто же так его считают гением. Он найдёт выход. Точно, отпуск! Ему просто нужен отдых! Он же с поступления в анбу был в отпуске всего один раз, да и тот отлёживался в больнице. Пусть статус анбу и накладывает ограничения и он не сможет поехать куда-нибудь, но даже просто хорошо выспаться, отъесться и залипнуть в книгах уже будет счастьем после такого дикого ритма! Да, он возьмёт отпуск. Побольше, чтобы на всякий случай. Месяца два будет заниматься ни черта неделанием. Только вот хрипло посмеивается демон. И опять гадкое чувство. Он встал перед дверью в кабинет, коротко постучался. - Войдите, - донёсся голос. Какаши толкнул дверь. Минато, пусть и зарылся по уши в бумаги, увидев посетителя, расцвёл лучезарной улыбкой. Правда, она быстро опечалилась. Видимо, ему уже доложили о потерях на миссии. - Ты что-то хотел со мной обсудить? - вставая из-за стола и становясь перед ним, ближе к Какаши. - Да, Минато-сенсей. Я хотел бы взять отпуск. Длительный, - не снимая маску лиса и стараясь не смотреть в глаза, ответил Какаши. Ему кажется, что если снимет маску и посмотрит, то сенсей сразу же догадается, что дело не только в умершем товарище и желании отвлечься, заметит синяки под глазами и исхудавшее лицо, что явно не могли появится за сутки. - Я понимаю, - Минато кивнул, опустив взгляд и, видимо, вспоминая своих собственных погибших. - К такому невозможно привыкнуть, если не потерял человечности. Но я и ценю тебя за то что ты не робот, - мягкая улыбка и похлопывание по плечу, отчего внутри всё сжалось и захотелось выпалить как на духу, но Какаши лишь потупил взгляд. - Хорошо, сколько ты хотел взять? Ты же давно выходных не брал, наверняка накопились, - снова садится за стол, доставая бланки. - Месяц, может полтора, - пауза, - лучше два, - глаза Минато округлились на миг, но он снова улыбнулся своей тёплой понимающей улыбкой. - Хорошо, можешь идти, я попрошу кого-нибудь из помощников разобраться с документами. С завтрашнего дня у тебя отпуск на два месяца, - он начал писать, видимо, поставил даты и подпись, а потом строго, чуть исподлобья взглянул, пригрозив ручкой. - Но чтобы вернулся свежим, бодрым и отдохнувшим, - но его лицо быстро смягчилось снова. - И помни, Какаши, что если тебя что-то тревожит, ты всегда можешь поговорить со мной. Не как с Хокаге, а как с наставником. Или даже как с отцом, - от его улыбки, вкрадчивой и доброй, захотелось сбежать. Какаши кивнул и, попрощавшись, вышел. Сердце обливается кровью от необходимости обманывать доверие Минато. После смерти отца тот стал первым, кого Какаши действительно зауважал. И с годами его привязанность только усиливалась. Сейчас он бы без сомнений отдал бы жизнь за Минато-сенсея. Но он так и не смог сказать ему правду. И это душило изнутри стыдом и горечью. Он просто обязан поправиться. У него нет выбора. Не было. Но Какаши всё равно облажался. Оказывается, затворничество отнюдь не способствует избавлению от навязчивых идей, путающихся с реальностью. Он уже две недели сидит дома практически безвылазно. И он старается. Правда, старается! Он испробовал все снотворные, что продаются без рецепта, и несколько препаратов, что смог достать по знакомству. Он прошерстил библиотеку и архивы на предмет усыпляющих техник. Он пытался расслабляться, даже попробовал йогу и дыхательные упражнения. Всё без толку. Ситуация только ухудшилась. Кошмаров стало больше, они стали реалистичнее, они давят и приходят группами за ночь. Они не выпускают из себя, заставляя сердце плясать под дудку паники и паранойи. Это уже больше походит на проклятье, чем на болезнь. Он грустно усмехается про себя, что в мешки под глазами можно складывать свитки да сюрикены. Живот совсем впал и стали просвечивать рёбра, создавая сюрреалистическую картину на мертвенно бледной коже. Периодически идёт носом кровь, заставляя захлёбываться в плотной маске. Какаши даже стал снимать её на ночь. И образы. Он может сидеть в пустой тихой комнате своего одинокого, одичавшего дома и видеть, как стены плывут и ломаются, образовывая свод пещеры, обваливающийся и уже похоронивший в себе совсем юного мальчика. Или в лице случайного прохожего увидеть добрую улыбку с ямочками и кровоподтёками, от чего непроизвольно между пальцев проскакивает искра, заставляя бежать что есть мочи домой, запираясь и замыкаясь, вглядываясь в ладонь и вытирая пот. И сжимать челюсть до скрипа зубов. Терпеть. Блядская привычка, блядский характер, блядское воспитание. Не позволяют проявить рвущееся изнутри, разрывающее горло, ломающее пальцы даже наедине с самим собой. Хочется выть и дробить о стены костяшки. Хочется, а не можется. А это ведь даже ещё не конец. Он уже видел смерть клана Учиха. Смерть третьего. Асумы. Где-то размыто, как будто не участвуя. Где-то из своих же собственных глаз. Но всё так же реалистично, до мельчайшей кровавой капли на губах, до последнего блика, мутнеющего на радужке, до остывающих пальцев, постепенно и вглубь. До продирающего грудную клетку чувства утраты и необоснованного даже во снах, но всё ещё явного, чувства вины, и до разорванных в клочья его собственных воспоминаний и представлений о реальности. Но так ли реальна его собственная память. Или это тоже лишь кошмар, призванный снизить бдительность. Какаши считал свой серый блёклый глаз, оставленный в память о Третьей мировой, реальностью. Доказательством, которому нельзя не доверять. Но почему он не мог в приступе его искалечить сам? Он достаточно хороший ниндзя, чтобы автономность тела выдать за привычку, воспитанную давней потерей. Он опускает взгляд обоих глаз, чёрного и красного, на ладонь, в которой блестят в ошмётках молний ошмётки девичьего сердца. Он поднимает взгляд на мужчину, обнимающего свою любимую в последний раз и оставляющего последние наставления для своего сына. Перед глазами всплывает неприятно рыжая маска, с одним глазом, как будто сделанной специально, чтобы выставить его уродство. Как будто смотри в зеркало. Он чувствует резкую боль в красном глазу, отдающую стрелой в мозг. Тошнит. И сердце заходится. Он снова подрывается на своём футоне, бежит в туалет, выплёскивая в унитаз своё отношение к ситуации, к своему положению, к своей слабости, от которой коробит. Умывает лицо, привычно затягивая с намыванием рук. Мыло щиплет. Кровь не смывается. Выходит, пошатываясь, уперев невидящий взгляд в потолок, чувствуя, как почти растворяется в стене, на которую опирается. Мысли не слушаются, скачут, трясутся руки, опять чувствуется влажное и тёплое на губах. А внутри пытается звучать громогласное: "Виновен!" Но в чём? Из-за непонимания разумом звук-чувство растворяется, дребезжит в органах, добираясь отголосками-жаром до самых кончиков пальцев. Но душа понимает, что к чему, и едва заметно отвечает... Может, и правда? Голова разрывается от боли бессонных ночей и нескончаемого стресса. Взгляд нельзя заставить сконцентрироваться на точке. Тело ломит, будто расшибло о пару веток. Пару сотен веток. Он тает, оседая на пол. Какаши не знает, что делать. Разве что удобно оставленный у входа форменный подсумок подскажет. Какаши тянется рукой. Лениво, небрежно роняя искомое с содержимым. Остро заточенный сюрикен подкатывается прямо к ногам как остро заточенное решение. Удобно лежит в руке, удобно привстаёт к второй, удобно скользит по коже вдоль. Будто распарывается неудачно наложенный шов на изделии. Неприятно, но так надо. Снова, глубже, всё так же легко. Как по маслу. Из щели, словно из резко разрытой норы в жирной почве, выползают толстые багровые черви. Взгляд мутнеет. Слабость. Тело чуть потрясывает от холода. Но совсем скоро дрожь сходит на нет. Клонит в сон. И в бок. Неконтролируемо и без попыток остановиться, ударяется об пол. Мягко. Тихо. Спокойно. Наконец-то. Может, хоть где-то его найдёт покой.