Герои Энвелла: Next Generation

— Что-то не так. Лайла, услышав столь тревожащую фразу, особенно из уст мозгоклюйки Таньки, немедленно повернулась к собеседнице лицом. — Что? — уточнила она на всякий случай вполголоса. — Я точно не знаю, но… меня что-то мутит. — А, — отмахнулась Лайла, — это сегодня булки подавали несвежие. В нужник сходи и пройдёт. — Не в том смысле! — возмутилась Танька. — В смысле чувство у меня нехорошее! — Насчёт чего? — Просто… — Танька побегала глазами, не зная, как объяснить. — Ну… Тебе вот самой не кажется, что тут что-то не так? — Да, — кивнула Лайла. — Ты сидишь на моей кровати, а я — на полу. По-моему, тут что-то не так. — Нет, здесь как раз всё правильно, — не клюнула на подначку Танька и даже притянула поближе ноги. — Я имею в виду более глобально. — А, это ты про всемирное потепление, штоль? — на полном серьёзе спросила Лайла. Танька вытаращилась на Лайлу как на умственно отсталую. — Да нет же, блин! — воскликнула она, разведя руками. — В детдоме нашем родном, да не свалится на него метеорит, что-то не так! — Да вроде нормально всё… — неуверенно возразила Лайла. — Вот именно! — щёлкнула пальцами Танька. — Всё нормально! Всё идёт так, будто и не случилось ничего! Скоро начнётся уже… кажется, пятая неделя с тех пор, как сбежала Женя — а нашим надзирателям хоть бы хны! — Ну, слушай, здесь детей где-то под сотню, за всеми не уследишь… — Лай, избавь меня от своей тормознутости, а? — огрызнулась Танька, презрительно скривившись. — Женька — единственная малолетка, которую подселили к нам. Они должны беречь её как зеницу ока, чтобы кто-нибудь из нас её не избил или пивком не напоил! — А у нас чё, пивко есть? — встрепенулась Лайла. — Охота тебе этой дрянью травиться! — Да оно только сначала противное, а потом ничего так… — Это к старшакам, не ко мне. — Танька повелительно махнула рукой. — Короче, не сбивай с мысли. Такое впечатление, что ничего не произошло. К нам ни разу не подошли, не спросили, например, когда мы в последний раз видели Женю, не знаем ли мы чего… — Тут она слегка подпрыгнула на матрасе, от чего пружины громко скрипнули. — Но меня пугает не это. Меня пугает то, что нас даже мымра не трясёт — вообще! Ни по этому поводу, ни по любому другому! — У неё могут быть и другие дела, — подметила Лайла. — Но она как будто стала нас игнорить! — возразила Танька. — А для мымры это все равно что против природы пойти! Лайла согласно кивнула. Мымра действительно в последнее время как-то… притихла, что ли? Нет, она всё ещё огрызалась на них и всем видом давала понять, что находиться среди мелких будущих уголовников ей претит, но за всё это время на неё не жаловался буквально никто. Ни единого подзатыльника, ни единой пощёчины, даже не выстроила никого в шеренгу и не поносила на чём свет стоит. Уже многие выразили своё удивление по этому поводу. Лайла помолчала пару секунд и осторожно поинтересовалась: — Может, это знак, что мы уже достаточно помолчали? Танька мотнула головой. — Тань! Может, ну его, этот шантаж? Давай всё-таки расскажем. Уже почти месяц прошёл, а от Женьки ни слуху ни духу. Вдруг она там убилась нахрен! — Если это так, то почему детдому об этом никто не сообщил? — не глядя на соседку, спросила Танька. — А откуда тем, кто снаружи об этом знать? — Мне батя рассказывал, — уверенно продолжила вещать Танька, — что когда менты находят труп, а на нём нет документов, то его обязательно фоткают и да… даки… короче, отпечатки пальцев снимают и ищут по базе данных. А у нашего детдома имеется собственная база данных, я видела. Женька должна была высветиться, и мымре должны были сообщить, что у неё сбежал ребёнок и теперь валяется в морге дохлый. — Тут Танька посмотрела на соседку. — И если б так и случилось, сама понимаешь, об этом знали бы все. Соседка возражать не стала. Мымра ведь постоянно следовала простому принципу, и назывался он «у сильного всегда бессильный виноват». Если бы Женя была мертва, мымра бы сейчас стояла на пороге их спальни красная от гнева и, возможно, с ремнём в руке. Дохлый ребёнок ведь означает конец карьеры и отправочка в отставочку на нары. Так что побои стали бы их прощальным подарком, если бы мымру к тому времени не пристегнули к ближайшей батарее. — Значит, подобрал кто-то, — со слабой надеждой предположила Лайла. Всё-таки она Жене смерти не желала — не тогда, когда она была отчасти виновата в её побеге. — Подобрал и до сих пор не вернул? — А, может, этот кто-то детей любит! — Ребёнка без документов и прописки у себя дома держать нельзя, — возразила Танька. — Статью за похищение привяжут. — И посмотрела как-то странно в сторону: — По опыту говорю. — И чё нам теперь делать, вечно молчать, что ли? — возмутилась Лайла, но скорее от растерянности, чем от гнева. — Или пока Женькин труп не привезут? Танька сначала не ответила. Лишь через несколько минут она сказала: — Я хочу кое-что проверить. Но для этого мне понадобится твоя помощь. Лайка удивлённо моргнула. — А чё ты хочешь сделать? — У мымры есть планшет, она его у себя в кабинете обычно держит. Мне его нужно на пару минут одолжить. Подсобишь? — Танька многозначительно посмотрела на Лайлу. — У мымры украсть?! — выпучила глаза последняя. — Ты что, совсем уже? — Так подсобишь или нет? — Нет, конечно! Я уже один раз драила в душевой пол, больше не хочу! — Но мы же осторожно… — Тебе надо — ты и иди. Мне моя шкура дороже. И так из-за Женьки прикончить могут… — Вот, значит, как, да? Ну и хрен с тобой, — фыркнула Таня с явной обидой в голосе и слезла с кровати. — Без тебя справлюсь. — Справится она… — передразнила её Лайла. — На кровать свою вон лучше пересядь. Танька наградила её взглядом, полным укора, и села на свою кровать. Лайла же этому взгляду значения особого не придала. Это Танька хорохорится просто, на самом деле у мымры воровать не пойдёт никто — себе дороже. И то, что Танька совершенно несправедливо обиделась на правду, тоже ничего. Наверняка сегодня же и придёт мириться. Она не пришла. Танька избегала Лайлу целых два дня — и как бы последняя ни старалась, она нигде не могла её отловить. Да, ей было стыдно за то, что она сдалась первой, но Танька, хоть она и вредина и заучка, была единственная, кого Лайла могла считать чем-то вроде подруги. Но Танька словно по всему детдому гуляла, лишь бы к Лайле не подходить. А потом Лайла проснулась ночью второго дня в холодном поту и, с пронизывающим насквозь чувством дежавю обнаружив пустую Танину кровать, поняла, что вовсе она её не избегала. Она готовилась. — Твою мать, — только и сказала Лайла и, вскочив с кровати, босиком выбежала из спальни в коридор.

***

Что-то не так. Вроде всего три слова, а сколько в них неизведанной угрозы. Кира очень не любила такие моменты жизни: вроде всё идёт своим чередом, ничего огромного или важного не назревает, а ты, хоть убей, не можешь избавиться от ощущения, что что-то не так. На первый взгляд, у Киры причин так думать не было, потому что последние дни её жизни можно было описать одним словом: повседневность. У них с Женей выработалась своеобразная рутина и выглядела она так: — проснуться; — умыться; — позавтракать; — отвезти Женю в детский сад (Кира до сих пор не верила, что концепция «спонсорской помощи» сработала, но, с другой стороны, ей также помогли Вик с Валей, ведь двойняшки тоже ходили в этот садик); — приехать на работу; — работать; — на часовом перерыве сходить в столовую через дорогу; — доработать; — забрать Женю из садика; — рассказать друг другу как прошёл день; — вернуться домой; — поужинать; — заняться чем-нибудь с Женей; — умыться и спать. И всё это не считая походы в магазин, уборку дома, стирку, прогулки с Женей, периодические игры с двойняшками и Кириллом и т. д. Если сравнивать с рутиной, которая имелась у Киры раньше, то пунктов в ней, скажем так, стало чуточку больше. И вот что странно — её это не пугало. Ни капельки. Почему? А хрен его знает. Женька непонятно каким образом влилась в её жизнь и как будто не собиралась уходить. Как будто здесь ей было самое место. Но самое ужасное то, что Кире начинало так и казаться. И это уже было совсем-совсем не так. Когда она только успела привязаться к этой абсолютной незнакомке? Она не знала. Она знала лишь то, что теперь с ней в одной квартире живёт ребёнок, который почему-то ей не мешает, не раздражает, хотя должен! Ведь Женя порой слишком активная… *** — Хорошо, спрошу. КАК?! — изрекла наконец Кира, глядя на непонятно каким образом выкарабкавшуюся на самую верхнюю полку шкафа Женю. — Мы с Крипом в прятки играли, — послышался ответ. *** …слишком любопытная… *** — Но я хочу посмотреть, что там! — возмутилась Женя, когда Кира едва успела её оттащить от открытого люка. *** …лезет, куда не просят… *** — А вот эти печеньки очень вкусные! Только сухонькие, — сказала Женя, выходя из кухни и громко чем-то хрумкая. Кира с подозрением уставилась на печенье в форме косточек в руках Жени и спросила: — Где ты это взяла? — В пакетике в ящике, на нём ещё пёсик нарисован, — ответила Женя. — Жень… Это не печенье, это собачий корм… *** …и очень часто навлекает проблемы не только на себя, но и на Киру. Но несмотря на всё это, Кира также знала, что Женька добрая… *** — Сильно болит? — сочувствующим голосом спросила Женя, указывая на синяк на лбу у Кирилла, которым тот обзавёлся, когда неудачно споткнулся и упал на лицо. Фил как раз умчался за гепариновой мазью, а Кира осталась смотреть за детьми. — Немного, — со слезящимися глазами ответил тот, потирая лоб. Женя подошла к Кириллу, обняла его за шею и погладила по блондинистым волосам. Мальчик немедленно обнял её в ответ. *** …храбрая… *** — Большой, пушистый! — приговаривала Женя, гладя по голове и ушам сенбернара, который был вдвое больше неё и мог одной лапой прихлопнуть. Хозяин собаки, которого они буквально несколько секунд назад остановили по просьбе Жени «погладить собачку», смотрел на эту сцену с шокированной улыбкой и наконец сказал, обращаясь к Кире: — Какая у вас дочка смелая — большинство моего Максимуса как огня стерегутся. *** …смышлёная… *** — ЧЁ ТЫ, КОЗЁЛ, КИРЕ БИБИКАЕШЬ?! — заорала в Женька вслед водителю, который имел наглость подрезать Киру, а потом ещё и посигналить ей, мол, обратно в автошколу шуруй. Кире пришлось взять на заметку: пока Женя в машине, других водителей НЕ материть. *** …и верная. *** — Ну а чего он к Васе приставал! — воскликнула Женя, когда Киру вызвали в детский сад и сообщили, что она одного из мальчиков по голени пнула. *** Однако это заметил бы любой приличный взрослый. По всей логике, Кира уже должна была ко всем богам взывать, чтобы родители ребёнка уже объявились наконец и забрали его. Чтобы она могла вернуться к своей прежней жизни, к которой она привыкла и не собиралась менять. Но Кира, к своему вящему ужасу, с каждым днём обнаруживала, что почему-то этого не желает. Нет, всё было намного хуже. Она начала к Жене привязываться. Хотя на это она не имела права. Это был не её ребёнок. Это был абсолютно чужой ей маленький человек, которого, наверное, бросили, и на котором она со временем стала подсознательно вымещать своё желание быть нужной и больше не быть одинокой. Завела себе собачонку, блять. Как же Кире было стыдно, когда Женя при виде неё улыбалась, спешила подбежать к ней, когда Сменкина приходила забрать её из садика, смеялась над чем-то, что сказала Кира… а когда Женя однажды попыталась её обнять за шею, она едва успела отстраниться. Потому что реально собиралась дать девочке это сделать. Кира не понимала. Не понимала, какого хрена вообще происходит. Ведь так быть не должно. Не должно, не должно, не должно. Если Бог существует и он решил так над ней поприкалываться, то пусть немедленно прекратит, потому что это не смешно! У Киры не должно… получаться заботиться о Жене! Она умеет заботиться о животных, но не о людях, и уж точно никак не о детях! Ведь именно Кира и никто другой отключил тревогу в здании, полном беззащитных людей, в своём рвении вернуть Крипа. Это Кира полезла в логово зеков, никого не предупредив. Это Кира молчала о своих проблемах и о том, что делает, пока сама наконец не отгребла за это. Это Кира подвергла себя и своих близких опасности, потому что «животные ей дороже людей». Артём давным-давно извинился за те слова. И Кира никогда ему не скажет, насколько сильно они её задели. Потому что какая-то её часть считала их правдивыми. Кире уже не семнадцать. Она изменилась… и в то же время осталась собой. Просто прятать это научилась, как когда играла за разбойницу и носила браслет невидимости. И она была уверена: Жене она не нужна. Потому что она чудесная девочка и заслуживает лучшего. Потому что Кира как и все люди: кусает больнее, чем животные. Женя в этом на собственном опыте убедилась. В вечер, когда это случилось, Кира вышла из клиники в полнейшем эмоциональном раздрае. День вроде шёл спокойно, но потом к Кире подошла коллега, которой срочно понадобилось уйти пораньше, и несколько пристыженно попросила провести вместо неё эвтаназию. Кира ненавидела эту часть работы. Она изначально пошла в ветеринарию, чтобы у животных имелся шанс на здоровую жизнь и чтобы ничей любимый питомец не погибал у хозяина на глазах, как у неё Крип когда-то. Но, проработав ветеринаром уже не один год, Сменкина понимала, что порой попадаются неизлечимо больные животные, которым очень больно, у которых жизнь лишена радости. Что для животных важна не только сама жизнь, но и её качество. Что иногда всё, что можно сделать, — это просто дать спокойно уйти. Кире очень этого не хотелось, но она сказала «да» и пошла готовить комнату. Вскоре пришла женщина со старым и дряхлым на вид котом. Хозяйка животного явно находилась в шоковом состоянии, потому что она вытащила кота из перевозки и застыла столбом, обливаясь при этом слезами и трясясь. Кире пришлось забрать у неё кота и положить его на стол. Но как только она начала погружать кота в наркоз, как женщина выдавила сквозь слезы «Я не могу» и направилась к выходу. Кира тогда схватила её за предплечье. — Вы должны остаться, — твёрдо сказала она. — Он уходит. Ему нужно видеть вас, а не меня. — Простите… Но я просто не могу, — судорожно всхлипнула женщина и, вырвавшись из хватки Киры, вышла за дверь. Кот, прежде чем впасть в состояние наркоза, всё это видел. И его взгляд отпечатался у Киры в мозгу. Бедное животное умерло с осознанием того, что его бросили в самый последний миг жизни. А такая душевная боль в сравнении с физической — ничто. После этого всё смешалось. Кира очнулась уже за рулём своей «Лады». Глаза пекло, но слёзы не лились. Руки до побелевших костяшек сжимали рулевое колесо. Хотелось уткнуться лбом в кнопку клаксона и полежать на ней несколько секунд, проклиная весь этот несправедливый мир. Хотелось исчезнуть. Какая-то давняя её часть шепнула, что стоит заехать в ближайший магазин за сигаретами. В общем, Кире много чего хотелось, но что ей надо было — это забрать Женю из детсада. У Жени, в отличие от Киры, день выдался хороший. Кира слушала её вполуха, пока пристегивала к детскому сидению, которое ей таки пришлось купить, дабы не штрафанули, и пока ехала и смотрела на дорогу тоже. Лишь изредка угукала, пытаясь создать иллюзию заинтересованности и не выпустить наружу своё отчаянное нежелание разговаривать. У неё не вышло. — Ты меня не слушаешь, — в какой-то момент заявила обиженно Женя. — Да нет, слушаю, — вяло возразила Кира. — Не слушаешь! — упрямо повторила Женя. Кира вздохнула. — Ладно, да, не слушаю, — призналась она. — Жень, давай ты потом расскажешь, чем вы там с двойняшками занимались? Я сегодня не хочу разговаривать. Она ожидала, что на этом всё и закончится, но у Жени были другие планы. — А я хочу, — упрямо сказала она. — А я нет, — уже с нажимом сказала Кира, пытаясь подавить бурлящее внутри раздражение. — Мы можем доехать молча? — Но так же скучно! — возразила Женя. — А я рассказать хочу… — Я тебя всё равно слушать не буду, — Кира не хотела чтобы это прозвучало так резко, но вышло само. — Почему?! — Потому что у меня нет настроения. — Внутри словно что-то натянулось, словно канат. — Так найди его! — немедленно потребовала Женя. — Я не могу найти то, чего у меня нет, — процедила сквозь зубы Сменкина. — А я хочу, чтоб ты нашла! — не унималась Женя и невидимый канат внутри Киры тут же лопнул. — А то, что ты там хочешь — не моя проблема! — Она рявкнула так резко, что Женя аж вздрогнула. Но Кира, словно не заметив этого, припечатала вдобавок: — И вообще, вся ты в целом — не моя проблема! Женя вжалась в сидение и смотрела на Киру широко распахнутыми глазами. Сменкина, заметив в этих глазах искреннее недоумение и нотку испуга, немедленно отвернулась и уставилась на дорогу. До дома она доехали в абсолютной тишине. На нужный этаж поднялись тоже. Открыли дверь. Кира, которая к тому времени уже успела остыть и пожалеть о своём поведении, вошла в коридор и открыла было рот, но не успела ничего сказать. Женя уже сняла ботинки и молча ушла в себе в комнату, закрыв за собой дверь. Вот теперь Кире стало по-настоящему стыдно. Ведь Женька ни в чём не виновата, она всего лишь хотела поделиться впечатлениями и чтобы эти впечатления кто-нибудь оценил. А Кира не сдержалась, сорвалась. Она так надеялась, что до этого не дойдёт. Что Женя будет видеть только ту Киру, которую Сменкина показывает окружающему её миру, а не Киру, которую Сменкина никому не показывает, кроме самых доверенных людей, да и то не всегда. Что Женя будет знать её как сильную, относительно спокойную, ответственную женщину, а не как агрессивную, слабую, травмированную, задолбавшуюся этим жестоким миром девочку, которая осталась в далёком, и всё равно очень близком прошлом. Почему-то ей хотелось, чтобы именно Женя была тем человеком, который знал Киру только с лучших сторон. И это тоже было совсем-совсем не так, неправильно, недопустимо. Похоже, что таких как Кира можно видеть с лучших сторон только если они не видимы. Но, к сожалению, браслет невидимости остался в игре, так что от своих проблем и обнажённых чувств Кира убежать не сможет. Да и взрослая она уже, стыдно. Кира зашла на кухню, достала из холодильника казанок с овсянкой и поставила его на маленький огонь греться. Женя ведь наверняка голодная. Затем подошла к двери Жениной комнаты и постучала в неё костяшками пальцев. — Жень, можно войти? Тишина. Кира прислушалась, но всхлипов не уловила. — Жень? По-прежнему тишина. — Я войду, ладно? — решилась наконец Кира. Она нажала на ручку и вошла. Женя сидела на кровати, закутавшись в одеяло, прижимала к себе Кракозябру и смотрела невидящим взглядом в лежащую перед ней энциклопедию про собак. На Киру глаза она не осмелилась поднять. Сменкина подошла поближе и очень осторожно села на кончик кровати. И что теперь? Как к ней подступиться? — Женя… — Может, говорить как есть? — Прости меня, пожалуйста. Я… У меня сегодня выдался очень тяжёлый день и он выбил меня из колеи. Я не хотела на тебя срываться. Обещаю, я прослежу, чтобы это не повторилось. Кира посмотрела на девочку. Женя сидела и таращилась куда угодно, но не на неё. Небось, начала жалеть, что живёт с ней в одной квартире. — Если ты обиделась, я пойму, — с обречённой покорностью произнесла Кира. — Ты хочешь побыть одна? Мне уйти? На последних двух словах Женя встрепенулась. Затем наконец-то повернулась, выпуталась из одеяла, подползла ближе и села рядом с Кирой, к огромному удивлению последней. — Почему ты выбилась из колеи? — тихо спросила Женя, уткнувшись Кире головкой в плечо. Кира невольно придвинулась ближе. — Просто… — Она помолчала. Про эвтаназию рассказывать не хотелось. — Просто сегодня кое-кто ушёл и меня это расстроило. — Куда ушёл? — Туда, откуда не возвращаются. — Это плохое место? — Не знаю. Никто не знает. — И ты теперь по этому, который ушёл, скучаешь? — Да нет… Скорее, мне грустно, что ему пришлось уйти одному. — А почему с ним никто не пошёл? Кира помолчала. — Наверное, потому, что не нашлось того, кто был бы для этого достаточно сильным. — А этот кто-то… он не мог остаться? — Нет. Иначе ему бы было очень больно. Женя долго думала над услышанным, словно проводила какие-то мысленные параллели. — Тогда, наверное, хорошо, что твой кто-то ушёл, — вдруг изрекла она. — Почему ты так считаешь? — спросила Кира. — Так у него появится своя Кира, — ответила Женя и, улыбнувшись, обняла взрослую за туловище. — А это хорошо. Так что не грусти, ладно? Кире снова захотелось расплакаться. Потому что как, как это возможно? У Киры ушли годы на то, чтобы научиться проявлять нежность к людям, а у Жени это получается будто бы естественно, да ещё и по отношению к ней. И это несмотря на то, что Кира на неё совсем недавно накричала. Несмотря на то, что с дерева она упала из-за неё. Несмотря на то, что Кира, сама того не желая… Нет, об этом даже думать не стоит. Кира с ноющим сердцем обняла Женю в ответ, уже наплевав на слишком душевный физический контакт. А затем сказала: — Пойдём ужинать. Женя лишь кивнула. А когда они сидели за столом и кушали, девочка вдруг подала голос: — Я нашла, какая ты собачка. Кира посмотрела на малую. — Да? И какая же? — Я… я не помню как она называется, — замялась Женя. — Но там написано, что она очень добрая, верная и… и глубоко любит, во! Прямо как ты. Ох, Женя… Ничегошеньки ты не знаешь. Кира… она ведь столько ужасных вещей может ей рассказать. Если бы она знала Киру так же хорошо, как Сменкина знает себя, она бы сторонилась её и даже не подошла бы тогда, у заброшки. Но этого не случилось. И теперь создавалось впечатление, будто она выбрала Киру. И Киру это пугало. Потому что она всегда была слишком проблемной, чтобы её выбирать. Серьёзно, зачем этой чудесной малышке именно Кира? Она ведь не любящий и заботливый родитель, который сейчас нужен Жене. Нет, она выжившая, она злая, она своенравная, она быстрее находит общий язык с животными, чем с людьми. А Женя… Она ведь такая хорошая девочка. Слишком хорошая для такого человека как Кира. — Ладно, — сказала Сменкина, — потом покажешь. Они доели. Женя понаблюдала за тем, как Кира суёт посуду в раковину с твёрдым намерением помыть её завтра, потому что сил попросту не хватало, и спросила: — А можно мы посмотрим что-нибудь по этому… по компутеру? Кира оглянулась на неё и кивнула с усталой улыбкой: — Можно. Через несколько минут они уже лежали на Кирыной кровати под одеялом и смотрели «Гарри Поттера и философский камень». И по мере того как шёл фильм, Кира чувствовала, что начинает успокаиваться. Слева свернулся в клубочек Крип, которого Кира изредка гладила по голове. Справа под боком сопела Женя, которую уже изрядно клонило в сон, но она старалась держать глаза открытыми ради фильма. События дня потихоньку отходили на задний план, забирая с собой переживания и боль. Всё было так спокойно, так правильно, так по-семейному… И Киру это тоже пугало. Потому что так быть не должно, потому что у Жени есть собственная семья, потому что Кира… Не захочет её отпускать. Как однажды не захотела отпускать свой приют и Артёма, а последствия у того были, скажем так, взрывные. Взрыв нужно предотвратить. Женя из-за неё не пострадает. Кира не допустит. Тут раздался громкий зевок. Кира оглянулась на Женю — та тёрла кулачками глаза, уже едва ли не отрубаясь. — Жень, — позвала девочку Кира, — пошли спать. — Но я не досмотрела… — вяло возразила та. — Завтра досмотришь, фильм никуда не убежит. Женя в ответ ещё раз зевнула и послушно слезла с кровати. В полусонном состоянии добралась до своей постели, кое-как нацепила пижаму и залезла под одеяло. Кира решила не комментировать то, что Женя не почистила зубы и, слегка погладив малую по голове, щёлкнула выключателем. — Спокойной ночи, Жень, — тихонько сказала она. — Спокойной ночи, мама, — пробормотала Женя и, закрыв глаза, немедленно уснула. Кира, услышав последнее слово, застыла рядом с дверным косяком. По всему телу взрывной волной пробежало, оставляя за собой одни разрушения, осознание того, какую чудовищную ошибку она совершила.

***

— Пусти! Пусти, сука, убью, зарежу! Несмотря на угрозы, в голосе Таньки слышался самый настоящий первобытный ужас. «Дура, всё-таки попалась!» — с отчаянной досадой подумала Лайла, быстро развернулась на пятках и со всех ног кинулась в сторону детдомовского изолятора. Когда она добежала, то сразу же и застыла. Она изо всех сил надеялась, что интуиция ей врёт, но нет. Танька не просто попалась — она вляпалась по самое не хочу. Одной рукой мымра крепко, но недостаточно, чтобы оставить синяки, держала вырывающуюся Таньку за запястье, а второй открывала ключом замок. Как только замок щёлкнул, она впихнула Таньку внутрь и немедленно захлопнула дверь. — Татьяна будет сидеть здесь до тех пор, пока не осознает неправильность своего поведения, — спокойно произнесла мымра, вертя в замке ключом. Сначала из-за двери не доносилось ни звука. Но буквально через несколько секунд это изменилось: сначала послышалось тяжёлое дыхание, потом всхлипы, и наконец из изолятора раздался какой-то нечеловеческий, животный визг вперемешку с гулкими ударами. А мымра уходить не торопилась: стояла и словно любовалась проделанной ею работой. Лайла, наплевав в этот момент на всё, выскочила из укрытия, подбежала к двери и, зачем-то дёрнув за ручку, потребовала: — Открой! Мымра в ответ лишь притворно-удивлённо приподняла невыщипанную бровь. — А Лайла что здесь делает? Ох, как же Лайла ненавидела эту… как Танька её называла? Тактику обесчеловечивания, во. Словно не с тобой разговаривают, а с твоим именем, потому что на самом деле нет никакого человека или личности, есть только название. Лайла мотнула головой, едва силясь не поддаться на эту банальную провокацию. — Открой! — требовательно повторила она под возрастающий в децибелах вопль Таньки и опять судорожно дёрнула ручку. — Лайла не ответила на вопрос. — И даже не нападёшь на неё, девчонка собственными глазами видела, как она самого сильного и самого агрессивного старшака, Марка, уложила — и это при том, что он бокс знает! — Да открой же ты! — уже просительно воскликнула Лайла, со всей силы шарахнув кулаком по двери от бессилия. — У неё клаустрофобия! Этот гребаный изолятор всё равно что тюремная камера, а отсидевшим там несколько дней Марте, Дашке, Людке и ещё паре-тройке человек причин не верить у Лайлы не было. Особенно ночью там царит самый пиздец — темно, холодно, кровать неудобная, в замусоленное окошко свет едва попадает, звуков почти нет, кроме твоего дыхания и звона в ушах… В общем, самый настоящий карцер. И ад для тех, кто боится замкнутого пространства. — Блять, Зинаид Мстиславовна, ну будьте же вы человеком! — Лайла запустила руки в волосы, надеясь, что переход на «вы» каким-то образом разжалобит мымру. — Танька же щас все мозги об стены расшибёт! — А это было не так уж и не невозможно: из-за двери уже доносился грохот. — Татьяна провинилась, — делано безразличным тоном произнесла мымра, — и теперь отбывает наказание. Лайле стоит вернуться с себе в спальню, если она не хочет к ней присоединиться. — Я сейчас воспитателей позову! — Вялая попытка, но нужно же хотя бы попробовать. Мымра даже бровью не повела. — Они Лайле не помогут. Лайла чуть не взвыла от удушающего чувства бессилия. Да она и так знала, что они не помогут. По струнке здесь ходят не только дети, а иначе стали бы они закрывать глаза на то, что творит мымра? Выбора нет. Пусть Танька Лайлу ненавидит за то, что она не дождалась самого подходящего момента, но сейчас это их самый весомый козырь. Собрав всю волю в кулак, Лайла как можно угрожающе объявила: — Раз так, тогда слушай сюда, сучка крашеная! Если ты сейчас же её не выпустишь, я всем расскажу, что у тебя месяц назад ребёнок сбежал! Женька, которую вы к нам подселили! Что это ты недоглядела! И-и тебя посадят! Концовка получилась несколько жалобной, потому что у мымры на лице нарисовалась не напряжённость. Наоборот — она ухмылялась. Гадко, злорадно, победно, словно насмехалась над мизерными потугами Лайлы запугать её. — С чего Лайла взяла, что я не знаю? — поинтересовалась она. У Лайлы от этих слов пересохло в горле. Это в каком смысле? А мымра её тут же добила: — Об этом все знают. Но… как же так?! Если они знают, то почему ничего не делают?! — И чё? — попыталась не выдать своего удивления Лайла. — Не боишься, что к ментам пойдут? Мымра наклонилась чуть ближе к лицу Лайлы, обдав ту резким запахом перечной мяты изо рта. — Они ходили. Перечная мята застряла у Лайлы в носу, а затем разлилась по телу ужасом от услышанного. Но раз они ходили, то почему мымру до сих пор не арестовали? Неужели доказательств не нашли? Или спрашивали не тех людей? В чём причина? Стоп. Да кого она вообще слушает? Это же мымра, она ей сто пудов врёт! Да-да, запугать пытается! Наверняка ещё не всё потеряно! У них ещё есть шанс такой поджопник влепить мымре, чтобы на всю жизнь запомнила! Жаль, Лайла не знает как это сделать, ведь мозги-то все у Таньки… Девчонка оглянулась на изолятор. Сжала кулаки, скрипнула зубами… и вдруг сорвалась с места. Её кулак находился в нескольких дюймах от отвратного лица мымры, когда мир кувыркнулся и Лайла оказалась прижата к холодной стене с заломленной за спину рукой. Не обращая внимания на боль от столкновения, девчонка процедила сквозь зубы: — Я напала на директора детдома. Меня нужно изолировать от остальных детей, чтобы я не напала на них. Открывай. — Она скосила глаза на дверь. Мымра подняла брови, словно читала книжку и сюжет внезапно приобрёл весьма интересный поворот. — Ну раз уж Лайла настаивает… — насмешливо протянула она. Через несколько секунда Лайла уже стояла в почти кромешной тьме изолятора и растирала ноющую руку. Как только щёлкнул замок, девчонка быстро оглянулась, но Таньку не заметила. Но она была здесь — об этом сказали едва слышные всхлипы из другого конца комнаты. Лайла, ориентируясь наощупь, дошла до источника звука и неуверенно позвала: — Тань? Всхлипы на секунду прекратились, и наконец-то Лайла увидела свою соседку. Танька забилась в самый дальний угол комнаты и лежала там на полу, свернувшись в позу эмбриона и плотно прижимая колени к телу. Её плечи вздрагивали от рыданий. Лайла немедленно подбежала к ней и плюхнулась рядом на колени. — Тань, это я, слышишь? — Лайла аккуратно коснулась Танькиного плеча. Та тут же вздрогнула всем телом. — Тихо, тихо! Это Лайла. Не бойся, всё хорошо. Продолжая трястись, Танька с трудом села и посмотрела заплаканными глазами на сокамерницу. Лайла, не зная, что ещё сделать, развела руки в стороны, очень надеясь, что Танька сейчас фыркнет и велит Лайле не лезть со своими телячьими нежностями. Этого не случилось. Танька громко шмыгнула носом и покорно влезла в объятия Лайлы. Последняя прижала девчонку к себе и, поколебавшись пару секунд, погладила ту по золотистым волосам. — Ну всё, всё, не реви, Танюх, — забормотала она. — Нас наверняка уже завтра выпустят, нам нужно только ночь переждать. Танька уткнулась носом ей в футболку, размазывая по ткани сопли. — Не боись, как только выйдем, мы ей этого с рук не спустим. Весь детдом на уши поднимем, соберём воспиталок, и всей гурьбой навалимся на неё, не отвертится! Танька что-то жалобно проскулила и замотала головой. — Что? — уточнила Лайла. — Не пойдёт п-против неё н-никто, — прохрипела Танька. — Воспиталки с н-ней заодно. — Это как? — с тревогой спросила Лайла. — А вот так! — полуистерично воскликнула Танька. — Она меня у Львовны прямо под носом протащила! А она ей знаешь, что сказала?! «Вы только не бейте её»! О-она даже не попыталась вмешаться! Они ей позволяют! — Ну, может, они просто работу потерять боятся? — неуверенно предположила Лайла. — Да, они на многое закрывают глаза, но это же не значит, что им это нравится! — Мне насрать! — выкрикнула Танька. — Они всё равно позволяют этому происходить! Это как с Сашкой было, и с Гришкой, и с Божкой! О, Лайла последние два имени знала хорошо. Гришка был одним из самых агрессивных старшаков, даже агрессивнее Марка. Он много чего делал, но в основном был известен тем, что измывался над мелкими. И однажды к детдому подъехала машина и увезла его. Вернулся он через месяц, может, больше, причём совсем другим. Мымра Гришку записала в психиатрическую клинику, видимо, под фальшивым диагнозом, потому что беднягу там обкачали какими-то медикаментами, от которых у него развились проблемы с реакцией и со сном. Так что теперь он не то что мелких не избивал — он вообще ничего не делал. Просто сидел или валялся овощем и дожидался ссылки наружу. А Божена… Этой девчонке отчасти повезло, потому что её забрала из детдома тётка, как только узнала, что её предки туда отправили. Почему отчасти? Потому что она была очень симпатичная. И однажды её пришлось вызволять из душевой, потому что с ней заперся один из парней и попытался навязать себя ей. После этого травмированная Божена умудрилась дозвониться тётке в Смоленск, которая тут же выехала за ней, а парня отправили в психиатрическую клинику, из которой он уже не вернулся. И это ещё не всё случаи, что были. Лайла раньше не предавала этому значения, в конце концов, их много, а воспиталок вдвое меньше, за всеми не уследишь. Но теперь выходит… что всё могло быть и лучше? — Ничего, — попыталась приободрить Таньку Лайла, — у нас ещё есть Женька. Сбежим, пойдём в ближайший участок и… — И нас припрут обратно, потому что нам никто не поверит! — жалобно огрызнулась Танька. — Да почему не поверят-то? Ты же сама сказала, у них есть доступ к базе детдомовцев, нужно всего лишь здешние записи с камер показать… — Да нету её там, нету! — чуть ли не возопила Танька. — Понимаешь, нету! — Кого? — Женьки! Я же ведь смогла к ней в планшет заглянуть; мымра её из базы удалила! Её там нет! — Но… но как же… — не зная, что ещё сказать, промямлила Лайла. — И Михалычну я спросила — они пытались! Они пытались обращаться за помощью, но ничего не поменялось! Ментов можно подкупить, а опеку обмануть! Мы в ловушке, Лай, понимаешь, в ловушке! И Танька снова разрыдалась. Лайла лишь прижала её к себе и уставилась в упор. — Всё будет хорошо… — только и смогла прошептать она, хотя сама в это уже не верила. Их козырь и выеденного яйца не стоил. Их надежды обеспечить себе лучшее существование были вот именно что надеждами. Закон не на их стороне и никогда не будет. Мымра разыграла всё так, что теперь может творить всё, что захочет, и ей ничего за это не будет. Потому что на них всем действительно абсолютно плевать. Даже служителям правопорядка. Они в ловушке.