Пересадка

– Вы чего свет не включите? – В шестиместном спят все, через дверь светить будет, мешать. Хотите, я вам телефон с фонариком дам? – Не, спасибо, я за чаем только. – Чай здесь, слева чёрный, справа зелёный, кружки над раковиной. А у вас красивый кулон. – Спасибо. А у вас кольца красивые. Вам кипятка в чашку долить? – Конечно. Олег доливает кипяток в Ленину чашку, едва не обжигается, заваривая себе крепкий несладкий чёрный чай, уходит в комнату и ложится спать. Лена после этого ещё полтора часа смотрит то тиктоки про моду, то последнее видео Юли Пчёлкиной про Разумовского. Думает: пиздец. Потом в шестиместном, где все уже спят, наощупь находит в рюкзаке трусы, футболку и велосипедки, идёт в общий душ. Там она долго моет длинные волосы, довольно поздно обнаруживает, что слив забился, и вода переливается через край. Быстро закрывает кран, одевается, пытается протереть воду туалетной бумагой, её не хватает, вода из душа не уходит. Пугается, ищет тряпки, не находит. Колотится в дверь подсобки, пока ей не открывает сонная Аня. – Прости, что разбудила. Я устроила потоп. – Слив в общем душе? С ним это бывает. Сейчас всё сделаю. Они вместе вытирают пол, потом Аня ловко раскручивает отвёрткой слив, прочищает его, собирает всю конструкцию обратно. Мочит жёлтые носки с радугой, снимает их. «Клёвые носки», говорит Лена. – «Бывшая девушка подарила». Они смеются. В три утра всё ещё болтают на кухне. – Ева меня не любит. – А ты её? – Очень сильно. – Тогда не расставайся с ней. Главное – что вы вместе. После расставания становится невыносимо. – Ты сама бросила Гаянэ? – Да, когда она меня стала шантажировать. – ЧТО? – Пообещай, что никому не скажешь. – Обещаю. Аня рассказывает этой малознакомой девочке всё. Как они с Гаянэ проучились на одном курсе четыре года, но Анино имя она узнала только в день перед выпускным. Как они ходили на книжную ярмарку non/fiction, и казалось, что её счастье никуда не помещается, что оно сейчас выльется наружу, смоет Крымский мост, затопит всю Москву. Как они не могли дотащить до метро все эти книжки, как им случайно помогла Гаина любимая седая публичная интеллектуалка, как они потом целовались на эскалаторе, долго, бесстыдно. Как стали работать вместе в хостеле, как Аня уходила в подсобку делать нюдсы для Гаи, иррационально опасаясь, что Евгения втайне от них установила там камеры. Как Гая втянула её в эту историю с регистрациями, как смотрела грустными чёрными глазами и говорила: «Тебе не понять. Ты везде своя, ты не была нигде чужой, конечно, это не твои проблемы, но пожалуйста, сделай это для меня». Как намекала, что если Аня кому-то расскажет или решит слиться, то у неё есть много очень интересных фотографий, которые могли бы случайно оказаться в публичном доступе. Как говорила: «Я не виновата, что тебя мама с папой не научили не фоткаться с голой жопой». Как Аня не спала три ночи после того, как предложила Гае расстаться, как на следующий день умоляла сойтись обратно, как на сменах выходила в коморку по пять раз в час, чтобы поплакать. Как звенело в ушах от слов «Мы расстались. Ты сама этого хотела. Теперь нас связывают только рабочие отношения». Лена доедает вторую миску печенья и говорит: – Это пиздец. – Да, наверное. Спасибо, что выслушала. – Ты извини, конечно, но половина из того, что ты мне рассказываешь – это преступления. Тебе нужно идти с этим в полицию. Она заслуживает, чтобы её посадили. – Я не пойду. Я очень сильно её люблю. Она на самом деле хорошая. Просто если ей придёт что-то в голову… – Тогда я пойду. – Нет, пожалуйста. Ты говорила, что никому не скажешь. – Я же не знала, что там такое. Аня, это пиздец! То, как она с тобой обращается, – это насилие. У тебя одна жизнь! Ты прекрасная, ты невероятная, с тобой так нельзя… Лена берёт её за руку. Ком подступает к Аниному горлу. – Может ты и права. Можно тебя попросить кое о чём? – О чём угодно. – Пойдёшь со мной в полицию завтра? Понимаешь, у меня, кроме Гаи, толком никого нет. – Конечно да. – Спасибо. Тогда надо спать. Пошли только убедимся, что в душе вода сходит? Чтобы завтра гости не затопили тут всё, пока нас не будет. Лена не успевает даже закричать, мир становится похож на размытые пятна, гармонично складывающиеся в абстрактный узор. Последнее, что она видит, – это лицо Ани, очень близко, его можно рассмотреть чётко. Она грустная.