Весна моего сердца

* * *

      Одним из самых тяжелых предметов еще с его попадания в Хогвартс было Зельеварение, но от этого не менее интересным. Кто-то там говорил, что у Слизеринцев по умолчанию все хорошо с этим предметом? Так вот, это самое большое заблуждение и ложь, которая только гуляет в стенах Хогвартса. Хотя может это работало только в сторону Скарамуччи, у которого не всегда получалось сварить достойное зелье, не говоря уже об этих мерзких формулах, которыми любила закидывать профессор Минчи, когда время близилось к концу семестра, и желания делать что-либо отпадало категорически. Занятия по Зельеварению проходили совместно у Гриффиндора и Слизерина, и иногда это было невыносимо, с чем могла справиться только госпожа Лиза, преподавание которой казалось иногда ленивым, но приносило плоды: именно по Зельеварению почти у каждого потока были высшие и лучшие результаты.       — Заданием на следующее занятие будет проработка следующих двух параграфов, и жду от вас уже хоть какие-то наработки ваших финальных проектов. Не забывайте, что защита проекта это одна составляющая ваших экзаменов, и пока только от некоторых студентов я видела хоть что-то. Все свободны, — произнесла профессор Минчи и хлопнула в ладоши, что для студентов знаменовало конец занятия. Она зевает и потягивается, а после останавливает свой взгляд на Скарамучче, — Райдэн Скарамучча, я бы хотела отнять у вас пару минут.       Скарамучча мечтал уже вылететь из аудитории, утомленный от нудного занятия: практикующая часть была не всегда, и иногда лекции длились по ощущениям слишком медленно и долго. Он подошел к профессору, внимательно слушая ее слова. Она отпила горячий кофе из чашки, и сложила руки в замок, оперевшись на них подбородком:       — Ваши результаты в Зельеварении достаточно высоки, несмотря на то, что вы пропустили первый курс обучения и часть второго, на котором мы закладывали фундамент для изучения такого тяжелого и многогранного предмета. — Она изучала эмоции на лице Скарамуччи, но тот и так знал и понимал, о чем говорила женщина. Он был круглым отличником, но Зельеварение для него, как позднего студента, было действительно тяжелым предметом. — Ваши рефераты и письменные части имеют высокий уровень, но у вас есть проблемы и пробелы, которые нужно восполнить. — Скарамучча кивает, продолжая слушать справедливую критику профессора Минчи. — У вас уже есть наработки финального проекта? Из-за сложности работы, ее обычно выполняют парами. — Профессор взглядом стреляет молнии, которые тут же пронизывают Скарамуччу, и уже он понимает, что разговор будет не самым приятным. Для юноши не было чем-то затруднительным выполнить финальный проект самостоятельно.       — Райдэн, я прекрасно понимаю ваши отношения с сокурсниками. — Вздохнула профессор, откидываясь на спинку стула и потирая виски. — Но я надеюсь, что вы понимаете, что помимо учебы, в будущем вам придется сталкиваться с социальными контактами, как бы люди не относились к вам и наоборот. — Она вперила свой пристальный взгляд, сверля дыру в юноше. — Цель этого финального проекта заключается в том, чтоб обучить вас не только навыкам находить и работать с информацией, но и возможности коллективной работы. На защите ваших работ один из критериев оценивания является сплоченность команды. — Женщина стучит пальцами по столу и вздыхает. — Ваш проект может хоть во много раз превосходить работы ваших сокурсников, но именно критерий сотрудничества может значительно снизить ваш балл, если вообще вас смогут допустить до следующего экзаменационного этапа.       — Я это понимаю, профессор. — Скарамучча опустил свой взгляд, разглядывая завал на профессорском столе. Конечно, он это понимал. И не знал, что с этим делать, потому что откладывал проект в дальний угол, так и не начав работу над ним, надеясь на чудо, которое свалилось бы ему на голову, и предложило сотрудничество. Защита проекта должна была проходить в конце семестра, и до этого еще было достаточно времени, но оно стремительно проходило, словно песок сквозь пальцы.       — Вы огромный талант и подаете большие надежды. — Лиза Минчи вздохнула. Она поправила очки на своей переносице и вернулась к бумагам, но перед этим с улыбкой обратилась к юноше: — В конце месяца перед рождественскими каникулами я жду ваш проект. Если возникнут вопросы, с радостью отвечу на них и дам нужные рекомендации. Можете идти.       И уже сидя в большом зале Скарамучча хочет съехать под стол, захныкать как ребенок и еще и потопать ножкой, чтоб все видели, как сильно он был недоволен. Венти после рассказа выглядел, казалось, темнее тучи. Сам юноша легко себе нашел партнера — слизеринца Сяо, угрюмого отличника, который, складывалось впечатление, не выныривал из книг по Зельеварению, искренне наслаждаясь подобной дисциплиной, от того и был идеальной кандидатурой для Венти, которому все эти формулы в кошмарах снились. И как только эти двое еще месяц назад начали совместную работу, Скарамучча едва ли не вставлял затычки в уши, чтоб не слышать жужжание друга об очаровательном и таком умном сокурснике, в чьих янтарных глазах он забывает обо всем. И Скарамучча мысленно хихикал, когда редко становился свидетелем их работы, и как отчаянно Сяо игнорировал внимание Венти.       — Я даже спрашивал помощи у Фарузан, — Скарамучча кутается в мантию, ставит локти на стол и упирается лицом в ладони, продолжая бормотать. Ему от безысходности хотелось взвыть. — Но она уже в паре с Лайлой, что в принципе было ожидаемо. — Он обращает свой взгляд на друга, который жевал круассан, запивая его чаем, и внимательно слушал. — Мне даже пришлось переступить через собственные принципы, — смотреть на Венти без смеха было сложно, потому что сахарная пудра на его лице создавала ему усы, о чем сам юноша не знал, но Скарамучче сейчас было в принципе не до смеха. — И спрашивал Тарталью. — Венти вопросительно посмотрел на него, доедая круассан. — А просить его о чем-либо я не хотел, как минимум по причине того, что он ужасная катастрофа, в голове у которой одни драки. Хотя нет! — Скарамучча оживляется, пародируя влюбленный вздох Тартальи, который можно было часто услышать на Истории Магии. — Господин Чжунли. Мне кажется все мозги этого рыжеволосого наполнены мыслями о профессоре. — Скарамучча в отвращении щурит нос, а Венти откидывается, заходясь в смехе, и легонько хлопая ладонью по плечу друга. Казалось, от возбуждения он сейчас затопает ногами, но этого, к счастью, не произошло. Хотя в следующую секунду его друг заходиться в кашле, смешанным со смешками, и Скарамучча, как хороший и верный друг, вместо того, чтоб добить эту катастрофу, заботливо подает чай. Покрасневший от недостатка воздуха Венти сделал пару глотков с победным выражением, тяжело стараясь отдышаться и прийти в себя. Редкие студенты, которые сейчас в основном играли в шахматы или Священный призыв семерых, удрученно посмотрели на двух друзей, в надежде на зрелища, но их встретил только тяжелый взгляд Скарамуччи, кинутый им в ответ.       — Но ведь это не причина! У него все еще неплохие оценки. — Венти едва отдышался после приступа хохота. Сам юноша не мог сдержать улыбки, но сразу же закатил глаза.       — Ты прав, но он уже тоже в паре с гриффиндорцом… — Скарамучча на секунду задумался, а после щелкнул пальцами, — Томой, кажется. — Отмахнулся как от назойливой мухи Скарамучча и оперся щекой на ладонь, ожидая следующие варианты, которые могли прийти в голову другу. Венти задумался, и юноша мог поклясться, как слышит шестеренки, что так упорно вращаются в чужой голове.       — Я знаю! — его глаза засветились пуще прежнего, а на лице начала расцветать шкодливая улыбка. — Он конечно с Гриффиндора, но! С ним ладит каждый второй и ты его знаешь. — Венти поддерживал драматическую паузу, и Скарамучча готов был поспорить, что этот человек в будущем станет отменным актером. Друг забарабанил пальцами по поверхности стола, — и… барабанная дробь! Каэдэхара Кадзуха. — Венти был явно довольный собой.       — Его друзья не любят меня больше чем Волан-де-Морта! — Скарамучча тут же ужаснулся, и вся эта гримаса тут же отразилась на его лице в виде сморщенного носа и нахмуренных бровей: — Да они мне не просто голову отгрызут, если я подойду к Кадзухе, меня с костями съедят! И к тому же, — Скарамучча позаимствовал чай Венти, в надежде избавиться от сухости в горле, что внезапно настигла его. — Я уверен, что у него уже есть партнер для проекта. Ты ведь знаешь, его все любят. — Скарамучча тяжело вздохнул, как-то совсем обреченно смотря в потолок, без какой-либо мысли о ситуации. Венти хмыкнул.

* * *

      — Угадай какие у меня новости, — шептал ему на ухо Венти, бесцеремонно развалившись на соседней парте на занятии Трансфигурации. И Скарамучча хотел на него шикнуть, ведь как минимум из уважения к госпоже Яэ, которая вела лекцию, ему была интересна эта дисциплина, и слова профессора он впитывал как губка, конспектируя основное. — Про Кадзуху. — И Скарамучча хотел упасть лицом в пергамент, в понимании, что его друг и мертвого достанет. Но вместо этого он все же заинтересованно смотрит, легонько пнув ногу последнего. — Я тебе позже все расскажу. — Скарамучча поднял бровь в вопросе, ведь считал эту тему давно закрытой. Но Венти лишь многозначительно подмигнул с самодовольной ухмылкой на лице. И вместо каких-либо объяснений он принялся делать вид, что старательно конспектирует лекцию профессора Яэ. После лекции Скарамучча постарался выцепить Венти из толпы, но тот словно легкое дуновение ветра мгновенно выпорхнул из аудитории.       И он искренне понадеялся встретить ветреного друга в Большом зале, когда не обнаружил того в общей комнате, заходя туда чтоб подготовить нужные учебники для двухчасовой лекции у профессора Чжун Ли. Лучшей подготовкой, которая только могла быть — это взять подушку, потому что мягкий и такой теплый голос преподавателя, который рассказывал об истории магии, иногда прерываясь на истории о собственном опыте, заставляли студентов погружаться глубоко в сон, что в принципе было не лучшим решением: Чжун Ли потом очень педантично проверял наличие всех конспектов в конце года. Только Тарталья был на седьмом небе от счастья, внимательно слушая голос профессора, но, к его же сожалению, вся информация пролетала мимо ушей. Обеденного перерыва между лекциями было достаточно для перекуса свежими только испеченными булочками и горячим чаем, который как никогда спасал в стенах холодного замка, когда октябрь сменился ноябрем, и год близился к концу, к Рождественским праздникам. Вокруг в Хогвартсе еще за месяц в воздухе был запах свежей ели, которая стояла в Большом зале, и повсюду парили разного рода украшения, некоторые из которых были сделаны особенно рукодельными студентами. Обычно все приготовления к Рождеству и праздничному балу лежала на плечах семикурсников, для которых этот год был последним. Скарамучча мысленно сочувствовал бедным студентам, для которых было столько забот, помимо финальных экзаменов.       Вокруг только и стояли обсуждения о том, кто и как проведет Рождество. Кто-то собирался в путешествие с родителями, кто-то просто хотел провести время в семейном кругу, а кто-то, как и Скарамучча оставался в Хогвартсе. Но даже так, уже собирались группы студентов, собирающихся весело отметить праздники в Хогсмиде, а после продолжить и в стенах школы. Скарамучча сонно смотрел на огромную елку, усеянную светящимися огнями, и сам думал, как отметит Рождество. Прошлые года так и прошли в почтении семейных традиций, и пересматривании новогодних фильмов до того момента, пока он не засыпал под утро. И этот год не отличался ничем от предыдущих. Венти, как и большинство студентов, собирался все каникулы провести у бабушки с родителями.       — Я тебе обязательно пришлю открытки! — казалось из них двоих такое краткосрочное расставание тяжелее всего давалось Венти, а не Скарамучче, ведь тот отчаянно не хотел выпускать друга, замотанного в кокон из одеял, из своих объятий, когда они внезапно заговорили о Рождестве. Для Скарамуччи это не было чем-то особенным: Эи даже не украшала дом, перед праздником. А в сам канун, они молча собирались на совместный ужин, который так и проходил в тоске и тишине, и коротких фразах, чтоб загладить эту не самую приятную атмосферу. Чтобы устроить хоть немного праздник самому себе, Скарамучча обычно покупал гирлянду, вешая ее в комнате, а потом ночью, смотря на медленно меняющиеся огни, вытирал слезы. Поэтому Рождество для него не было чем-то особенным, хотя он этого отчаянно хотел.       Скарамучча смахивает наваждение и просыпается, когда его называют совсем рядом по имени. Он сперва обрадовался, подумав, что его друг нашелся сам по себе, но после понял, что голос вовсе не принадлежал Венти. Он поднял взгляд и увидел привычную и неприятную ему компанию гриффиндорцев, среди которых был и Кадзуха. Скарамучча недовольно фыркнул, изображая на лице отвращение от чужих рук, которые перед этим лежали у него на плече.       — Спящая красавица проснулась, — высокомерно прошипел… как его вообще звали? Скарамучча мысленно перебирает имена всех, кто его задирал, пытаясь вспомнить. Джек, кажется? Плевать.       — Чего вам надо? Опять ищете неприятностей? — безразлично сказал Скарамучча, кинув взгляд на компанию из 5 людей, среди который был Кадзуха. Он не знал имен многих из них, но знал, что они те еще ублюдки, которым с самого начала чем-то не угодил.       Еще когда он попал в Хогвартс, Скарамучча искренне пытался завести друзей. Общался со всеми с улыбкой, стараясь не обращать внимание на высокомерие и наглость в чужих словах. Даже пытался делать рождественские подарки, и не получая ничего в ответ. Его конспекты, которые всегда были наполнены нужной информацией и были идеально чистыми и разборчивыми, тоже часто одалживались сокурсниками. Скарамучча старался. Особенно старался, когда видел Кадзуху, среди других студентов, но уже тогда он казался недостижимым чудом, солнцем, которое так беспощадно слепит глаза, и казалось, не замечал, как старался с ним подружиться юноша. А может не замечал по простой причине этой змеиной норы, которой пытался угодить сам Скарамучча, но в итоге обрел лишь роль мальчика на побегушках. Он тогда был на седьмом небе от счастья, что завел друзей, и нынешний Скарамучча, смотря на этих ублюдков, что обступили его, готов задушить прошлую версию себя, которая унижалась перед ними, пока они только и делали, что каждый раз издевались и подставляли «друга». И, честно говоря, юноша не понимал, как такой светлый и добрый Кадзуха, который и мухи никогда не обижал, грубого слова не говорил, мог находиться в одном круге общения с такими мерзкими созданиями.       — У нашего малыша Муччи нет партнера для проекта? — спросил Джек, стараясь скрыть насмешку в голосе и выглядеть сочувствующим. На бессознательном уровне Скарамуччи зарождалось раздражение и злость, которую он старался сдерживать, скрестив руки на груди в защитном жесте и сжимая до синяков собственные предплечья, стараясь не накинуться на сокурсника, который многозначительно поиграл бровями — Мы можем тебе помочь найти партнера.       — Чтоб ты меня в очередной раз подвел? — кинул молнии взглядом Скарамучча, взмахивая рукой, и стараясь выглядеть расслабленным, несмотря на то, что он неосознанно вытянулся весь в напряжении, как струна, что вот-вот собиралась порваться от любого дуновения ветра. Дуновения ветра. И Скарамучча думает, как сильно сейчас не хватает ему теплой улыбки Венти, и самого друга. Эмоции на лице Джека приобретают совершенно другой окрас, сменяясь с наигранного дружелюбия на презрение:       — Вы слышали? — обращается он к своим дружкам, заглядывая им в глаза и находя поддержку. Он хватает Скарамуччу за края мантии, притягивая к себе, и шипя ему в лицо: — Ты считаешь меня плохим товарищем?       И кажется у Скарамуччи дергается глаз, когда изо рта Джека вылетает слюна, попадая юноше на щеку. Сам парень в отвращении дергается, пытаясь отстраниться, но он был силен только в словесных перепалках, а в физических… в физических его рост был метр с кепкой против бывшего гриффиндорского охотника в квиддиче, на фоне которого Скарамучча выглядел как котенок против огромной дворовой собаки.       — Я тебя в принципе товарищем не считаю, и жду дня, когда наконец-то больше не увижу тебя. — Шипит в ответ Скармучча, после чего его челюсть отдает ноющей болью, и больше не сдерживаемый чужими руками отшатывается, слыша чужие смешки, но не падает на холодный пол. Во рту чувствуется неприятный привкус железа, а губа саднит.       — Чокнутый ублюдок, — Скарамучча вытирает кровь, которая струйкой побежала по его подбородку, пачкая рукава свитера. Жизнь его научила, что в принципе, правило «Если тебя бьют по одной щеке — подставь вторую» полное дерьмо, и бить всегда нужно в ответ, вкладывая в удар все силы. Что Скарамучча и делает. Он замахивается и бьет мерзкое лицо Джека прямо по скуле, и тот явно не ожидавший такого скорого и ответного удара, отшатывается, но его друзья подхватывают его и ставят назад на ноги.       — Проучи этого высокомерного коротышку! — прокричал своим высоким, как у гуся, голосом другой сокурсник, чьего имени Скарамучча так и не запомнил. Больно надо. И Джек тут же приходит в себя, слыша поддержку, и собирается наброситься на юношу с кулаками.       — Мерлинова борода! Что здесь происходит? — и Скарамучча видит ужас в глазах гриффиндорцев, когда видят декана своего факультета — профессора Тигнари. И он вздыхает, чувствуя облегчение. Хоть преподаватель Травологии и казался безобидным фенеком, что поражал каждого студента в восторг от огромных ушей и хвоста, которые постоянно скрывались в профессорских одеждах, но все же наказывал он студентов безжалостно. Еще в свою учебную пору, он находился на факультете Когтеврана, и не собирался лезть в преподавание, но директор, которая являлась давней хорошей подругой фенека, была уверена, что он будет компетентным деканом Гриффиндора и отличным профессором Травологии, что безумно ему шло.       — Ничего особенного, профессор! — сразу же заговорил Джек, пытаясь выбелиться перед глазами Тигнари, но на лице фенека показалось лишь большее недовольство. Джек даже подошел к Скарамучче и приобнял того за плечи, но юноша в отвращении отшатнулся от него, скидывая чужую противную лапу.       — Вижу я, как ничего особенного. — В голове профессора сразу же сложилась полная картина, и он осматривал нанесенный ущерб, хмуря брови. — Минус 50 очков Гриффиндору. А вы, — указывает он рукой на компанию, — я отправляю вашим родителям письма. Надеюсь, они хоть в этот раз ответят, почему их сыновья так и не были научены достойному поведению. До конца года бы будете помогать домашним эльфам на кухне и раскладывать книги в библиотеке. — Профессор устало потер переносицу, не выдерживая этого устроенного хаоса. — Староста? — из толпы выходит парень со светлыми волосами, и Скарамучча часто видел Итэра в компании Кадзухи. — Будь добр, сопроводи Райдэн Скарамуччу в больничное крыло вместе с Кадзухой.       — Профессор Тигнари, я могу сам стоять на ногах и зайти к леди Барбаре, не нужно столько беспокойства. — Протараторил Скарамучча, но был остановлен суровым взглядом профессора, которому не возможно было противиться.       Путь в больничное крыло прошел в полной тишине. Скарамучча не знал, о чем можно было поговорить со старостой Гриффиндора и с Кадзухой. Да и в целом не очень желал, надеясь, что по окончанию пути его оставят на Барбару, и покинут его.       — Леди Барбара несколько дней назад отбыла домой, к семье. Поэтому доступ для средств первой помощи в кабинете лекаря есть у старост и профессоров. — С усталой интонацией пояснил ему Итэр, пока Скарамучча сел на больничную койку, полностью разочарованный своими ожиданиями. И не дали ему перевести дух, как Итэр достал нужные ему средства и принялся обрабатывать ссадину на губе Скарамуччи, от чего тот зашипел.       — Скарамучча! — беспокойным вихрем, ураганом влетел Венти в больничное крыло, сразу же налетая на друга, от чего оба заваливаются на больничную койку. Скарамучча издает болезненный вздох от крепких объятий Венти. — Только я услышал, что те ублюдки снова затеяли драку с тобой, то сразу же прибежал! — Венти отстраняется, наконец поняв, что наверняка причиняет боль другу, и осматривает того на видимые повреждения. На его лице играет беспокойство со злостью, словно он сам сейчас же пойдет бить лица Джеку и его компании, но единственное, что его останавливало, это состояние друга, которое не казалось ему критичным. — Ты в порядке? — заглядывает он ему в глаза, не убирая рук с чужих плеч. В своем беспокойстве Венти похож был на старшего брата, которым, по ощущениям, для Скарамуччи и являлся.       — Не волнуйся, — Скарамучча перевел взгляд на двух сокурсников, которые с легким интересом и недоумением наблюдали за разворачивающейся перед ними сценой. Иногда Скарамучче было стыдно перед Венти, и он чувствовал, будто не заслуживает такого светлого человека, как он. — Я в полном порядке. — В попытке успокоить друга, Скарамучча вяло старается натянуть улыбку на лицо, но Венти, естественно ему не верит. И тем не менее отстраняется от него, уже переводя взгляд на Кадзуху с Итэром, тут же подлетая к Каэдэхаре:       — Кадзуха! Ты самый настоящий герой! — взвыл Венти, повисая на шее юноши, и Скарамучча недоуменно хмурит брови. Какой еще к черту герой? Кадзуха неловко трет затылок, взъерошивая волосы, из-за чего и так выбившиеся пряди окончательно опадают с высокого хвоста.       — Я ничего не сделал, Венти. Профессор Тигнари вовремя вмешался. — Венти отстраняется, и задумчиво хмурит брови, а потом изгибает ее в немом вопросе, на что Кадзуха просто машет головой. Итэр в это время заканчивает с обработкой немногочисленных ран.       — У Барбары должны же быть пластыри, верно? — с, не предвещающей ничего хорошего, улыбкой спрашивает Венти, роясь в коробке первой помощи, за что получает по рукам от Итэра, но вскоре не без дольки возмущения выуживает коробку с пластырями и отрезает один.       — Нет. Ты не станешь этого делать, — произносит Скарамучча, разгадав замысел Венти, и явно не желая быть подопытным в этом эксперименте. Но его мнения Венти не спрашивал, и после не такой уж и упорной борьбы, смеха со стороны Кадзухи и снисходительного причитания Итэра о ссадинах, на носу у Скарамуччи оказывается милый пластырь с котятами, и тогда уже смех Каэдэхары подхватывает и сам Венти, заваливаясь на друга. А Скарамучча только и мог, что наблюдать за нежной улыбкой на губах Кадзухи, и тем, как приятными переливами звучал его смех, превращаясь в музыку для ушей, что, несмотря на все полученные увечья, весь мир казался Скарамучче приятнее, и боль мгновенно исчезала. Почувствовав, как на собственных губах расцветает улыбка, он тут же вернул все свои маски безразличия и вздохнул, отворачиваясь.

* * *

      Юноша откровенно залипает на лекции у профессора Сайно, стараясь не уснуть, слушая информацию про очередные древние руны. Сегодня утром он проснулся с головной болью, чему был не удивлен, когда посмотрел на себя в зеркало: на аккуратной скуле расцветал прозаичный синяк, который гармонировал с мешками под глазами на уставшем лице Скарамуччи; губа его неприятно опухла и саднила от лопнувшей ранки, на которой сейчас собиралась сукровица, и где-то в области предплечья чувствовалась тупая боль. Юноша обернулся, глядя на чужую кровать, на которой так мирно посапывал Венти, что был в секунде от падения с кровати, обнимая огромную подушку, которая была больше чем сам ее обладатель. И не успевает Скарамучча обернуться, как со стороны чужого ложа слышится грохот и громкий недовольный вскрик с возмущенным мычанием, и это заставляет немного улыбнуться.       — У тебя вроде был тональный крем? — спрашивает Скарамучча в надежде, что еще не проснувшийся Венти сможет ему ответить, на что он слышит опять мычание, и смотрит, как друг пытается подняться с пола, а после хромает к нужной тумбочке, кидая заветную вещь Скарамучче.       — Сильно вчера этот мудак приложил? — риторически спрашивает Венти, зевая и потягиваясь. На его лице видно нежелание вылезать из комнаты сегодня, и он ежиться, садясь обратно на кровать, и превращаясь в кокон из одеяла, тупо сидя на краю и смотря таким же уставшим взглядом на Скарамуччу. И юноша полностью понимает своего друга, но пропускать лекции по Изучению древних рун у профессора Сайно — себе дороже. И опаздывать тоже, поэтому Венти, вспомнив об этом, мгновенно просыпается и шлепает босыми ногами по холодной плитке, накидывая мантию. Из всех профессоров именно Сайно и Тигнари имели идеальную посещаемость, ведь могли достать из могилы даже мертвого, и более того, они оба в свои студенческие времена были на факультете Когтеврана и являлись давними… знакомыми. И о том, как хорошо они знакомы, говорили все студентки не только на Слизерине, при чем не стесняясь громких обсуждений, но и на других факультетах.       — Тебе помочь? — спрашивает Венти, наблюдая за попытками Скарамуччи замазать огромный синяк на своем лице. И юноша проклинает это утро, потому что просто проснулся, и одного его недовольного взгляда хватает Венти, чтобы оставить его в спокойном одиночестве.       И сейчас Скарамучча старался зацепить свое внимание хотя бы на доске, но чувствовал как глаза предательски слипаются, а голова постоянно съезжает с подставленной руки. Проигрышная тактика, и он засыпает. Ему не хочется раскрывать такие тяжелые веки, когда чувствует, что его трясут. Когда его сознание проясняется, он и вовсе слышит смешки, которые летают по классу. Скарамучча оглядывается и видит, как Венти старается не смотреть на него, аккуратно подсовывая конспект, но юноша не понимает, в чем дело, пока не натыкается на тяжелый взгляд профессора Сайно.       — Не подскажите, какой вопрос я только что задал, Райдэн? — спрашивает профессор, опершись одной рукой о свой преподавательский стол, и ожидая ответа, от чего сам упомянутый юноша немного смутился.       — Простите, сэр. Я не понял его суть. — Как можно более обобщенно ответил Скарамучча, стараясь скрыть свое непонимание ситуации. Но профессор Сайно только тяжело вздыхает:       — Каэдэхара, напомните, в чем разница между «Словарем рун» и «Словником чародея»?       — «Словарь рун» — Кадзуха прочищает горло, готовясь к декларированию. — Это книга, используемая для перевода и понимания древних рун. Ею пользуются волшебники и колдуньи при переводе текстов. — Уверенно произнес Кадзуха, и Скарамучча ловит его мимолетный взгляд, который заставляет тут же отвернуться, пока профессор Сайно утвердительно кивнул. — «Словник чародея» это тоже словарь, и также используется для расшифровки рун, но из-за того, что эта книга значительно старше чем словарь, издательство решило сохранить первоначальное название. В Словарь была включена часть тех рун из Словника, что еще не выбыли из употребления, в то время как в Словнике осталась огромная часть историзмов и архаизмов, которые встречаются исключительно в древних текстах.       — Все абсолютно верно. — профессор Сайно занял свое место за преподавательским столом. — Пожалуйста, запомните отличия между этими книгами, в ЖАБА вам могут встретиться вопросы по этой части, если вы выберете мой предмет. А вы, — профессор обратил свой взгляд на Скарамуччу, — будьте любезны спать ночью, а не на моих лекциях. — По аудитории снова пронеслись смешки, который сам виновник проигнорировал, и просто кивнув на слова профессора, съезжая по стулу, и в очередной раз ловя на себе обеспокоенный взгляд Кадзухи. Скарамучча старается вести себя естественно, будто и вовсе не замечает на себе внимание предрассветно-алых глаз. Лекция после небольшого опроса от профессора прошла быстро, и юноша так и не заметил, как истекло время и все студенты муравейником посыпались из аудитории, смешиваясь с другими студентами. Скарамучча собирал все свои вещи, даже не слушая о чем ему говорил Венти, когда из мыслей его выдернул чужой оклик, и он почувствовал, как к краям его мантии невесомо прикоснулись.       — Как ты себя чувствуешь? — прозвучал чужой мягкий голос, но от того, как резко и близко он оказался, Скарамучча вздрогнул и отшатнулся, а его друг, оценив ситуацию, похлопал его по плечу, кинув что-то на прощанье, и его как и всегда, словно ветром сдуло. Скарамучча обернулся, и оперся о столешницу, чтоб хоть что-то поддерживало его душу в теле, когда он увидел, что обладателем такого очаровательного голоса был Кадзуха, на лице которого была дружелюбная улыбка. Скарамучча сложил руки на груди в защитном жесте, и недоверчиво осматривая Каэдэхару с ног до головы, вздернул подбородок:       — Неплохо, — ответил ему Скарамучча с ноткой недоверия в голосе. — С чего бы тебе спрашивать?       — Я беспокоюсь о тебе, — неловко ответил Каэдэхара, из-за чего между двумя юношами повисло молчание. Слизеринец даже не знал, что ответить на это, поэтому просто кивнул, продолжая складывать канцелярию в сумку. Заметив это, гриффиндорец прочистил горло: — У тебя все еще нет партнера для проекта по Зельеварению?       — Нет, и что дальше? — с вызовом в глазах выдерживал взгляд Скарамучча. По сравнению с Кадзухой, он был немного уже в плечах и ниже в росте, из-за чего ему приходилось задирать голову и выпрямляться в осанке, в надежде не быть таким миниатюрным.       — Дело в том, что я и сам не заметил, как все мои друзья уже нашли себе партнеров, в то время как я остался ни с кем, — Кадзуха немного хихикнул, неловко почесывая затылок и разводя руки. — Венти недавно жаловался, что ты тоже не можешь найти себе партнера, поэтому я решил с тобой поговорить. — И Скарамучча вспомнил разговор с другом на Трансфигурации, и мысленно уже сыпет его проклятиями. Вот же подлец! Юноша вздохнул, не зная даже, что сказать. Он не доверял Каэдэхаре по той причине, что практически всегда видел его в компании Джека, а значит, делал выводы юноша, тоже был причастен ко всем издевательствам над ним. Хоть про него другие и говорили, что он и мухи не обидит, но Скарамучча мог бы оспорить это, хоть и не был свидетелем его деяний. Естественно Венти, который и с бродячей собакой найдет общий язык, не думал о Кадзухе ничего плохого, от чего и посчитал его неплохой кандидатурой, ведь Каэдэхара был отличником по всем предметам, и перенимал некоторые обязанности старосты Гриффиндора, готовясь стать переемником Итэра, после выпуска последнего.       — В чем подвох? — Скарамучча метнул молнии, которые, казалось, прошибли сердце Кадзухи, заставляя сбиться с ритма, и, кажется, смысл вопроса не сразу дошел до юноши. И когда это произошло, он широко распахнул глаза в непонимании и немом вопросе. Скарамуччу это развеселило, и он пощелкал пальцами перед лицом Каэдэхары: — Тейват вызывает Кадзуху.       — О каком подвохе ты говоришь? — отмер Кадзуха, складывая руки на груди. Его выражение лица сейчас было довольно забавным: глаза горели непониманием, и юноша хмурил брови, что Скарамучче пришлось одергивать себя от желания провести пальцами и расправить складку между ними. И юноша старался не опускать взгляд ниже чужих рубиновых глаз, потому что Каэдэхара задумчиво жевал нижнюю губу, за что в принципе хотелось отругать — Скарамучча постоянно боролся с этой дурной привычкой, из-за которой губы горели и трескались еще сильнее, и к слову, он почувствовал фантомную боль от ссадины, что все еще была на его губе.       — Не валяй из себя дурака. — Скарамучча взмахнул рукой и отвернулся, кидая пергамент, подбирая перо. — Ты серьезно считаешь, что я не знаю, что ты заодно с Джеком и его компанией? Я тебя постоянно с ними вижу, и если ты желаешь помочь им, то будь добр, оставь меня хотя бы—       Но Скарамучча просто не успел договорить, потому что пустую аудиторию заполнил смех Кадзухи.       — Очень смешно. — Фыркнул Скарамучча, сдерживая улыбку, которая так и хотела расцвести на лице. Он уже хотел покинуть аудиторию, как Кадзуха, тяжело дыша после смеха невесомо потянул пальцами за его мантию, заставляя юношу остановиться. — Ты не ясно понял? — обернувшись произнес слизеринец, добавляя голосу угрозы, хотя он никогда бы не посмел причинить Кадзухе боль, даже если тот его будет избивать до смерти.       — Подожди. — Кадзуха прочистил горло, и Скарамучча закатил глаза. Было видно как Каэдэхара старался подобрать нужные слова, чтоб объяснить ситуацию, которая для него была до невозможного смешной и понятной. — Я не думал, что ты серьезно посчитаешь, что они мне друзья. — Скарамучча ловит смешинки и небольшую панику на глубине чужих радужек, в которых утопал.       — Не нужно этих глупых оправданий. — Обрезал его Скарамучча. — Каждый раз когда они меня избивали, ты был в толпе с ними. Или когда они пытались мне насолить. — Небольшое разочарование было видно на лицах обоих. И Кадзуха тяжело вздохнул, потирая бровь.       — Я понимаю, как это выглядело, но я ни разу не был сообщником. Каждый раз, когда они нападали на тебя, я звал профессоров, потому что они создают действительно огромные проблемы. И Итэр попросил меня, как заместителя старосты, их немного осаждать и наблюдать, чтоб они действительно ничего не выкинули, а в случае чего, чтоб был хоть кто-то, кто мог бы позвать профессора. — Кадзуха даже оперся на край стола, заглядывая в аметистовые зрачки, ища в них что-то большее, чем недоверие и презренье. — Их родители чертовски богаты и дергают за слишком огромное количество нитей, из-за чего максимум, что грозит этим ублюдкам — общественные работы. — Каэдэхара устало откидывает голову и прикрывает глаза, вслушиваясь в чужое мерное дыхание, и чувствуя пронзительный взгляд. А Скарамучча ловит панику, и старается контролировать дыхание, смотря на изящные изгибы шеи и аристократичные черты лица. — Управление школы уже давно думают, как решить эту проблему без последствий в виде закрытия школы, но пока, как видишь. — И он снова встречается глазами с чужими, уже видя понимание ситуации и что-то еще, не ведомое ему, и кивает самому себе, подходя к Скарамучче, от чего последний сглатывает, и наоборот делает шаг назад, врезаясь в столешницу поясницей, но не теряет лица, не давая выступить предательскому смущению. — Так что насчет совместного проекта?       — Встречаемся завтра в библиотеке в 7 вечера. — Коротко отрезает Скарамучча, и немного отталкивая от себя Кадзуху, вылетает из кабинета, в надежде, что его предательского ускорившегося сердцебиения не было слышно.       Кадзуха вызывал у него противоречивые чувства еще когда Скарамучча только поступил в Хогвартс и старался подружиться с каждым в этом заведении. Юноша старался с ним больше общаться, когда был мальчиком на побегушках в компании Джека, но Каэдэхара тогда совершенно не желал обращать на него внимания. И Скарамучча злился, только не знает на кого больше: на Кадзуху, или на себя, потому что в груди каждый раз позорно цвела весна.       Та самая весна из далекого детства, проведенного в Инадзуме, когда он мог после школы наблюдать, как c сакуры опадает листва, и все казалось таким нежным и ласковым, даже солнце, лучи которого приятно ласкали лицо, не опаляли знойной летней жарой, и не дарили иней зимой на цветах. Та самая весна, когда девочки на день влюбленных дарили объектам воздыхания шоколад, и счастливо рассказывали своим подругам, как получили ответ на белый день, и как все повсюду соревновались в полученном шоколаде. И признаться честно, Скарамучча завидовал такой весне, и старательно прятал мечты в еще совсем юном сердце, словно лепестки сакуры, из которых он любил делать икебану.       А еще злился, потому что эта самая весна напоминала ему мать.       От того и ком в горле был сильнее, когда Скарамучча видел отстраненность и незаинтересованность Кадзухи. Было неприятно. Неприятно было также наблюдать, когда на привычный день влюбленных, Кадзуха получал огромное море признаний, которых с каждым курсом и взрослением становилось все больше, в то время как сам слизеринец за всю свою жизнь получил, наверное, только одно признание. На пятом курсе, когда тоска и одиночество было еще более невыносимым, что хотелось выть. И то, это признание было сыром в мышеловке. Которую подстроил Джек и его дружки, возомнив себя гордыми львами. Тогда тоже было неприятно, когда на место встречи он увидел своего товарища, который унизил юношу прилюдно.       Но весна с каждым годом только сильнее цвела, распуская в груди чудесные цветы, и единственное, что оставалось Скарамучче — принять и запрятать глубоко в себе, понимая, что никогда не получит даже теплого взгляда от Кадзухи. Наверное тогда он впервые плакал, и Венти, заставший это, изначально испугался и метался по комнате, а потом сел напротив Скарамуччи, обхватывая чужое лицо ладонями и сжимая еще щечки, с которых не желала уходить детская припухлость, большими пальцами вытирая слезы. И Скарамучча пытался отвертеться от него, но сосед был настойчив в своем желании помочь.       — Что я могу для тебя сделать? — спросил тогда Венти, серьезно заглядывая в чужие глаза, на что слизеринец только помотал головой. А такой ветреный парень просто без слов заключил Скарамуччу в свои объятия, обнимая его, давая выплеснуть эмоции, которые скребли душу как кошки своими острыми когтями. Венти гладил его по волосам, перебирая их, по спине, в надежде, что соседу станет легче немного, что он скинет свою тяжелую ношу. И от такой заботы Скарамучча только сильнее сжимался, ведь не мог ничего дать Венти, он не чувствовал, что достоин такой доброты, и ему было до одури тоскливо, что от матери он никогда не получал этого. Казалось все и одновременно ничего одновременно навалилось на его плечи, добавило последнюю каплю в переполненный сосуд. Венти не задавал лишних вопрос и на следующий день, предупредив профессоров о плохом самочувствии Скарамуччи, тихо выбирался из комнаты, перед этим поправив одеяло, которое во сне съехало с соседа. И Скарамучча был ему благодарен.       После этого ему и правда стало легче. Юноша любил поэзию и искусство, а потому и свою весну он больше не вынашивал с тем бременем, которое сдавливало грудь тисками, видя только незаинтересованность в закатном солнце алых глаз. Весна в его груди разрослась, и Скарамучча трепетно оберегал ее, и только погружаясь в мысли о весне, чувствовал спокойствие и тишину в обычном гомоне и вихре мыслей.

* * *

      Только Скарамучча совсем не знал, что делать с этой весной, которая своим теплом заставляла его задыхаться, чуть только ловил взгляд Кадзухи. И с одной стороны проблема с проектом была решена, но юноша не знает, как работать с гриффиндорцем. Скарамучча устало и в какой-то степени обреченно созерцал потолок через балдахин, раскинув руки на кровати, и чувствуя заинтересованный взгляд Венти, который спустя некоторое время так внезапно и неожиданно упал прямо на своего друга, обнимая его и смеясь:       — Все же хорошо, чего ты такой хмурый?       И Скарамучча хочет съязвить ему, вот только в мыслях всплывает тот вечер. Слизеринец уже находился в библиотеке и выписал темы, которые могли быть интересны в работе с Кадзухой, и раздумывал над книгами, которые могли бы им пригодиться. Из мыслей его резко выдернул Каэдэхара, который приземлился с увесистой сумкой напротив его, от чего сам юноша вздрогнул от неожиданности, резко поднимая глаза на гриффиндорца, и чувствует как его сердце пропускает удар.       — Прошу прощения, я немного опоздал. Итэр задержал. — На дне алых радужек чувствовалась вина, и сам юноша старался отдышаться, пока его щеки застилал легкий румянец — было похоже, что он бежал на встречу, уже порядком сильно опаздывая. Но Скарамучча и не заметил этого, уйдя в работу с головой: помимо проекта у него были и другие задания, над которыми он уже потел более часу, полностью потеряв счет времени. Он коротко кивнул на извинения откинулся на спинку стула, ожидая пока Кадзуха разберет свои вещи, а после пододвигая ему блокнот с заметками.       — Я набросал некоторые темы, которые было бы неплохо рассмотреть для проекта.       Кадзуха немного нахмурился, поджав губы, читая аккуратный почерк слизеринца. Скарамучча не мог отвести взгляд, рассматривая сперва чужие светлые волосы, которые казались такими мягкими и пушистыми, как сладкая вата, в них хотелось запустить руку и огладить каждую прядь, почувствовать нежный шелк под пальцами; а потом его взгляд опускался ниже, очерчивая аккуратные и ровные брови и такие длинные ресницы, и сам парень неосознанно потер глаз, будто смахивая надоевшую прядь волос, и Скарамучча немного сетовал тому, что его ресницы не такие же пушистые как у юноши напротив, замечая едва заметную родинку на веке, желая прикоснуться к ней, его аметистовые радужки примечают губы, что напоминают спелые вишни, такие мягкие и желанные, что слизеринец вспыхивает: не то от своих мыслей, не то от того, что его неприкрытое любование разоблачают, встречая алыми глазами. Скарамучча прочищает горло, пододвигая стул.       — Я думаю, что выбрать тему Долголетних эликсиров, которую мы только начали изучать и закончим к концу второго семестра, будет наиболее хорошим решением. К тому же, профессор Минчи говорила, что вопросы об Амортенции или Напитке живой смерти встречаются в ЖАБА. — Заключил Кадзуха, и сам сделал некоторые пометки у себя на пергаменте.       — Я предполагал, что ты выберешь именно это. — Уголками губ улыбнулся Скарамучча. Изначально они едва перекидывались словами, и неловкость, что повисла между ними, казалось, можно было резать ножом, но потом слизеринец и не заметил, как они с Кадзухой погрузились в дискуссию по проекту, и Скарамучча неосознанно залип на Кадзуху, когда тот зачитывал выдержки из какой-то древней книги, доказывая свою правоту. Юноша так и сидел, не отводя взгляда от предрассветно-алых глаз, иногда переводя взгляд на по-аристократичному изящные пальцы Каэдэхары. Юноша в целом выглядел как искусство, которое только что сошло с портретов самых великих мастеров не только этого мира, но и вселенной в целом. В каждом его движении чувствовалась утонченность и аристократизм, и, Скарамучча может поклясться, он готов взмолиться, оббивая колени, этому человеку, что так напоминал божество своей внешностью и манерой разговаривать. Более того, его голос был словно музыка для ушей, что завораживала, заставляя позабыть обо всем, как в гипнозе или матрах для медитаций, и Скарамучча только и мог, что лицезреть эту картину, и вовсе забыв о реальности.       — Ты меня слушаешь? — слышит как под толщей тихоокеанской воды или где-то на дне Первозданного моря, на глубине тысячи ли пытаясь словить луч света среди сплошного холода и темноты, и Скарамучча хочет ответить, но не может, потому что все легкие и рот набраны соленой воды, которая пробиралась к сердцу, заставляя его побаливать от чувств. Вот только мысли разбивается, оседая на камнях руин его надежд, когда Каэдэхара снова повторяет свой вопрос и вовсе щелкает пальцами перед лицом партнера по проекту.       — Я кажется уже на ходу засыпаю, — пытаясь скрыть смущение, показательно зевает Скарамучча, пока его сердце выбивает бешенный ритм, и юноша старается подавить весну, которая так предательски зудит в груди. Кадзуха немного хихикает с него и сам зевает, смотря на часы, что показывали половину десятого.       — Уже и правда довольно поздно. — Отвечает Кадзуха, наводя порядок на столе. — Думаю на сегодня можно закончить. Мы распределили обязанности, поэтому предлагаю встретиться на следующей неделе, и обсудить то, что у нас получается. — Заканчивает гриффиндорец, кидая свои вещи в свою сумку и поднимается с места.       — Тогда… — голос Скарамуччи предательски надрывается, от чего ему приходится снова прочистить горло. — До встречи? — Каэдэхара мило улыбается ему и машет ладонью на прощание, оставляя слизеринца в одиночестве. Скарамучча, наплевав на все правила приличия и поведения в кладези знаний и книг, зарывается лицом в ладони и протяжно стонет.       Какой позор. Он погряз в своих фантазиях прямо перед Кадзухой. Позор, позор, позор. Несмываемый позор. Он просто надеется, что его выражение лица не было глупым, а на лбу не были написаны все мысли. Именно в этом была проблема, из-за которой Скарамучча так обреченно лежал на постели, размышляя об устройстве этого мира, и почему он такой. И для кого-кого, но для его лучшего друга Венти он был открытой книгой, поэтому только увидев такое удрученное выражение лица Скарамуччи поинтересовался. Слизеринец расписал полностью, как сильно он опозорился, как бы стыдно не было перед другом, поэтому, когда Венти упал на него, юноша его обнял и с хитрой улыбкой принялся щекотать и по комнате разлился звонкий смех и просьбы о пощаде. Венти с трудом выкрутился из чужих смертоносных объятий и сел на краю кровати, весь растрепанный, но не менее радостный и счастливый.       — Ну смотри, все вышло до нельзя отлично, — после некоторой тишины и гляделок сказал Венти, и в него тут же полетела подушка, которую он поймал, но не менее возмущенно продолжил: — Ты неблагодарный! Между прочим благодаря мне Кадзуха узнал, что ты понятия не имеешь, что делать с партнером для проекта! Да и более того, — его тон принял больше драматичности, — ты правда думаешь, что у такого парня, как Каэдэхара не нашлось совсем ни одного человека, желающего делать с ним проект?       Скарамучча думал о многом, игнорируя некоторые факты. Он действительно считал, что его чувства не будут тревожить, какими бы сильными не казались, юноша в принципе не считал себя романтиком, больше рассчитывая на холодный анализ. Но как же досадно он чувствовал себя от того, как сильно его весна цвела, а чувства пылали горячей лавой в груди, только от такой короткой близости с объектом своей влюбленности. Скарамучча обычно не особо разговаривал с Каэдэхарой в те редкие случаи, когда они пересекались, потому что еще с ранних курсов принял факт безответности своих чувств, и просто надеялся, что со временем они исчезнут. Скарамучча в принципе всегда, вместо решения проблем, выбирал их избегать, и это часто портило ему жизнь, и с каждым новым ураганом мыслей в его голове, он рыл себе яму все глубже и глубже, утопая в этом водовороте. Кадзуха весь такой невероятно утонченный, словно божество, хочется проверить нет ли нимба над головой, а Скарамучча… это Скарамучча, и он не удивлялся, что такой прекрасный человек, как Каэдэхара не спешил обращать на него внимание. И из-за этого слизеринцу одновременно хотелось быстрее завершить работу над проектом, чтобы избавиться от этого всепоглощающего чувства отчаяния, что так росло в груди, но и не хотел останавливаться, ведь после, он был уверен, все вернется на свои места, когда он был просто далеким наблюдателем, взирая всю красоту Кадзухи на расстоянии и довольствуясь лишь короткими репликами и мимолетными взглядами.       — Я думаю, что бы я тебе сейчас не сказал или не посоветовал, это не возымеет никакого результата, поскольку я уверен, что ты уже и сам знаешь, что делать и принял решение. — Венти подобрался ближе, устраиваясь рядом со Скарамуччей, и положил свою голову другу на плечо. Он взял юношу за руку, крепко сжимая чужую ладошку своей, что дарило Скарамучче какое-то особое чувство спокойствия. Словно одним своим присутствием Венти мог разогнать тучи, заставляя ярким лучам солнца освещать всю землю, юноша и сам зарывается носом в чужие волосы, которые пахнут свежесорванными одуванчиками после летнего, такого теплого и желанного дождя.       — К слову, — Скарамучча едва не заснул от такой умиротворенной атмосферы, которая всегда сопровождала их времяпровождение, но вспомнил кое-что важное: — Как продвигается твой проект с тем слизеринцем Сяо? — и Скарамучча на мгновение хмурит брови, при одном только упоминании Алатуса, который не казался самой приятной компанией, но для Венти это было далеко не так, чему стала подтверждением улыбка, так мгновенно расцветшая на его лице.       — Он очарователен. И это все, что я могу сказать. — Разводит руками Венти, приподнимаясь с кровати. — Я обещаю, что немного позже тебе все в подробностях расскажу. — Юноша приложил указательный палец к губам и подмигнул, от чего Скарамучча и сам не сдержал улыбку, но показательно закатил глаза, сложив руки на груди, тем самым сильнее прижимая к себе подушку в форме кошачьей мордочки. Эту подушку ему подарил Венти на прошлое Рождество, и она стала его любимой, как для ценителя и любителя семейства кошачьих.       Яэ Мико так невовремя попросила о помощи и Скарамучча совсем позабыл про время, порядком опаздывая на встречу, и по прибытию он на секунду оцепенел, а после тихо прошел к месту напротив: Кадзуха мирно посапывал лицом в какой-то древней книге, не обращая внимания ни на что, и хоть юноша и в жизни выглядел как ангел или даже божество, во сне он так же напоминал нечто прекрасное, что Скармучче даже не хватало эпитетов и сравнений, что для него, как для любителя поэзии, можно было счесть трагедией. Слизеринец не знал, как ему стоит поступить: разбудить Каэдэхару или позволить ему немного спокойных мгновений в тишине. И выбор был очевиден, поэтому Скарамучча без лишних слов, тихо открыл свои записи и нужные книги и принялся за работу, не издавая ни звука, чтоб не потревожить чужое умиротворенное спокойствие в мире сновидений. Слизеринец даже не заметил, когда погрузившись в мысли, он набросал небольшой портрет Кадзухи. Скарамучча не желал оставлять у себя рисунок и не нашел лучшего решения, как приподнять несколько страниц увесистого блокнота гриффиндорца и просунуть между страниц портрет, после чего снова приступая к работе.       Слизеринец так и проработал весь вечер самостоятельно, не желая тревожить Каэдэхару, который видимо сильно утомился за последнее время обязанностями старосты и подготовкой ко всем оценочным экзаменам. Только когда на часах было почти десять и библиотекарь услужливо подсказала о том, что час близится к закрытию, Скарамучча осторожно обошел стол, приседая на колени рядом с Кадзухой, и положил руку тому на спину.       — Просыпайся, — он легко потормошил юношу, максимально приглушая свой голос, и в следующий миг встретился с сонными алыми глазами, которые недоуменно смотрели на него. Каэдэхара резко выпрямился на стуле до хруста затекших костей, недовольно хмурясь, и оценивая обстановку.       — Почему ты меня раньше не разбудил? — в его голосе можно было услышать легкую обиду и укор, которым одаривают обычно дети своих родителей, когда последние забывают разбудить их в школу, и на лице Скарамуччи расцветает легкая улыбка от своих мыслей, пока Кадзуха сонно трет глаза, стараясь стереть сонливость окончательно.       — Я предположил, что ты сильно устал, потому и не решил тебя будить. — Скарамучча принимается собирать свои вещи. — Я могу тебе оставить мои наработки, чтоб ты ознакомился с ними. — Он смотрит на Кадзуху, который видимо до конца не очнулся ото сна и продолжал недоуменно смотреть на слизеринца, пытаясь понять, о чем тот говорит, и хмурит брови. Скарамучча искренне хочет посмеяться с такого лица гриффиндорца, но вместо этого щелкает у пальцами у него перед лицом, не сдерживая ухмылки: — Хогвартс вызывает Кадзуху, ответь?       — Разве они тебе не нужны? — манипуляция слизеринца прошла успешно, ведь Каэдэхара, казалось, вынырнул из своих глубоких мыслей, фокусируя взгляд на Скарамучче. На вопрос последний хмыкает, и складывает руки на груди, гордо приподнимая подбородок:       — Я закончил со своей частью работы, и остается только согласовать все моменты и отредактировать, и сделать уже практическую часть, которая идет совместно, ты же помнишь?       Кадзуха только и смог, что округлить губы и произнести многозначительное «О», с интересом переводя взгляд на огромную стопку пергамента, которая представляла собой часть проекта Скарамуччи, и он только и мог удивляться тому, как тот успел ее закончить в такие кратчайшие сроки. Не то, чтобы времени на выполнение работы у них оставалось мало: до конца семестра и экзаменов оставалось достаточно времени. Кадзуха не то, что не спешил со своей частью, но подготовка к другим дисциплинам и обязанности старосты, которые все больше взваливал на него профессор Тигнари, заставляли его вот так позорно спать, пока его партнер потел над проектом. Каэдэхара почувствовал укор совести и стыда, особенно смотря на Скарамуччу, что закончил свою лабораторную часть.       — Ты вообще спал?       — Что? — Скарамучча недоуменно посмотрел на Кадзуху, не понимая, к чему этот вопрос, но тот лишь вздохнул и устало-восхищенно смотрел на юношу.       — Я не понимаю, как ты смог обработать все это, — Каэдэхаре даже не нужно объяснять, когда его взгляд падает на немалую пачку текста, — за полторы недели.       — Талант, — Скарамучча высокомерно и наигранно махнул рукой, ухмыляясь. — Оставляю тебе на ознакомление. К слову, — он смотрит на огромные часы, что висели на стене, — библиотека сейчас уже закрывается.       — Спасибо за заботу. — Ответил Кадзуха, собирая свои вещи. И на его благодарность у Скарамуччи в сердце что-то предательски екнуло: в его жизни мало кто благодарил его, тем более искренне, и более того: мало кто видел в его словах что-то больше, а в особенности заботу. Улыбка на его лице съехала, показывая на его лице необъяснимое выражение: смесь какой-то печали, и чего-то большего, что юноша и сам не мог определить. Но в следующую секунду, он возвращает привычную высокомерную ухмылку, никак не отвечая на слова Кадзухи, и собираясь уходить.       — Я… — начал был неловко Кадзуха, явно еще не решив, стоит ли продолжать. Скарамучча обернулся, видя как гриффиндорец сделал вздох, собираясь с мыслями: — Могу попросить тебя о помощи? — и даже не будь у Скарамуччи желания больше провести время с Каэдэхарой, он бы все равно помог: кажется, даже сам Темный лорд сжалился бы над студентом, у которого были такие же темные мешки под глазами и усталый вид, как у гриффиндорца. И поэтому они безмолвно последовали по пустынным коридорам Хогвартса, и лестничным пролетам, поднимаясь на верхние этажи школы, в совятню. Открытое помещение отлично продувалось ранним декабрьским ледяным ветром, заставляя Скарамуччу поежиться от холода, и с вопросом посмотреть на Кадзуху, который бросил свою сумку на пол, доставая от туда что-то, что слизеринец не смог разглядеть в темноте.       — Я часто прихожу сюда подкармливать сов. — Объясняет Кадзуха, и теперь Скарамучча видит, что в руках у того небольшой коробок с перекусами для птиц. — Сюда редко кто приходит, поэтому это наверное одно из самых тихих мест в Хогвартсе, где я чувствую себя… — Каэдэхара на секунду замолчал, жестикулируя рукой и подбирая нужное слово, что ему давалось тяжело, ведь стальные лапы сна все еще не отпустили его, — спокойно? Умиротворенно? — и сам себе кивает, подходя ближе к импровизированным мисочкам, на которые сразу же слетаются птицы, едва не вырывая из щипцов, которыми Каэдэхара держал мышей. Скарамучча застывает в безмолвном молчании, наблюдая за этим и открывая Кадзуху с новой стороны, что заставляет его мысленно пищать, как фанатка на концерте любимого исполнителя. (Хотя Скарамуччу едва можно было отличить от фанатки Кадзухи, с его-то влюбленностью). Юноша подходит ближе, наблюдая за Кадзухой, и не замечает как ему на плечо села сова, явно в надежде получить немного еды. Они сейчас напоминали Скарамучче не благородных ночных хищников, а голубей, что слетаются на каждую хлебную крошку.       — Хочешь попробовать? — Каэдэхара и сам обращает внимание на птицу, которая, почувствовав внимание на своей птичьей персоне, «угукнула» прямо на ухо слизеринцу, от чего тот нахмурил брови, желая согнать птицу, но заметил улыбку Кадзухи, который переманил птицу на специальную перчатку, гладя ее, как кота, а та ластилась к человеческой руке, после аккуратно переместил ее на руку Скарамучче. Сова сидела, как одомашненный кот, своими огромными глазами взирая то на гриффиндорца, то на слизеринца, пока Каэдэхара взял контейнер с последней парой мышей. Не успел он даже взять их щипцами, как птица вырвала добычу с довольным вскриком. От пыли, что подняла своими огромными крыльями сова, у Скарамуччи в носу засвербело, и он не сдержался, чихнув и спугнув птицу со своей руки. Животное выхватило из контейнера последнюю мышь, и отлетела на другой край совятни.       — Как давно ты уже заботишься о совах? — спросил Скарамучча, потирая нос, наблюдая, как Кадзуха садится на лавочку и откидывает голову, позволяя холодным порывам ветра развивать его волосы. Слизеринец хочет протянуть руку, запутаться пальцами в пепельно-снежных и местами кудрявых волосах, но запихивает эту мысль подальше, под замок, в надежде, что она не будет донимать его до такой степени, вытесняя все остальное из темноволосой головы.       — Наверное, курса с 3? — Кадзуха сам не уверен, явно стараясь вспомнить, и прикрывает глаза. — Мне нравятся порывы ветра здесь, помогают забыться о проблемах хотя бы на секунду, почувствовать, как медленно течет жизнь и время, песком просачиваясь сквозь пальцы. — Скарамучча ловит на себе мимолетный взгляд из-под полуприкрытых век гриффиндорца, и прослеживает, как тот потирает затылок и его волосы опадают шелковистым водопадом на плечи. — Наша вселенная такая безграничная и огромная, и по сравнению с ней все кажется таким ничтожным, маленьким. — Он все же поднимается, пожимает плечами: — Песнь ветра и крики птиц помогают ощутить это. И тут открывается вдохновляющий вид на луну и звезды. — Кадзуха подходит к Скарамучче вплотную, и слизеринцу нечего ответить на это. — Ты весь дрожишь, замерз?       — Ну наверное сейчас середина лета, загорать можно. — Язвит юноша в ответ, а Каэдэхара только усмехается на это и завозился, снимая свою теплую мантию с плеч, — ты что творишь?       Но Скарамучче не дают вдоволь запротестовать, накидывая ткань на плечи, и юноша сразу чувствует тепло, сильнее кутаясь в мантию и чувствуя запах клена и ванили, который мгновенно окутывает его. Кадзуха выглядит обворожительно поэтично, и юноша бы написал ему несколько поэм, только ни одна из них не смогла бы передать тех чувств и эмоций, которые сейчас он испытывал.       — Ты сейчас сам замерзнешь, придурок. — Говорит слизеринец, но не спешит отдавать мантию, выглядя в ней как пушистый и не менее ершистый котенок, и Каэдэхара только шире улыбается. Скарамучча ловит его улыбку, откладывая в архив памяти каждый ее изгиб, желая поцеловать, и как же он ужасно себя чувствует от того, что позволяет себе такие мысли в сторону светлого и такого невероятного Кадзухи. И его сердце пропускает удар, когда гриффиндорец поправляет воротник мантии, случайно касаясь руками оголенной шеи. Каэдэхара ослабляет руку на ткани, но не убирает ее, смотря на нахохлившегося Скарамуччу, который только и может, что отвести взгляд и пробормотать: — Мало того, что сейчас холодно, так еще и ночь на дворе. Думаю ты уже закончил, поэтому давай возвращаться, скоро отбой.       — Ты прав, — кивает Кадзуха и отходит от Скарамуччи, забирая свою сумку. Он не слышит, как облегченно вздыхает слизеринец, кутаясь в ткань, вдыхая запах Каэдэхары полной грудью. Юноша сдерживает порыв замурчать, подобно кошке.

* * *

      Скарамучча никогда особо не интересовался информацией, что висела на небольшой доске объявлений, как и в принципе и школьной газетой. Всем этим курировала госпожа Яэ, создав едва ли не личный издательский дом: если раньше во всей этой макулатуре можно было найти действительно интересную и нужную информацию, сейчас же публиковалось ужасное количество разного рода текстов — от любовной лирики, до подростковых романов. Но совсем не так давно, юноша приметил, как начали появляться нежные хокку, а иногда и целые поэмы, и Скарамучча давно не чувствовал такого воодушевления, когда теряешь счет времени, а в груди бушует ураган, вызванный поэзией. И слизеринец и сам не заметил, как ждал еженедельный выпуск «Люмоса», чтоб снова почувствовать полет где-то высоко в небе, несмотря на большую любовь к классике, чем любовной лирике.       — Хокку? Это вроде как инадзумовская поэзия? — спрашивает Венти, вырывая его из мыслей, и Скарамучча хочет разочарованно и раздраженно запричитать, когда тот вырвал из его рук газету, читая вслух рядки, что еще не успел прочитать сам юноша:

«Луна и звезды, Аметисты в сердце, Тихая буря.» Кленовый сироп.

      — Знакомый псевдоним… — Венти хмурится, поджимая губы, а после откидывает «Люмос» на стол, как самую ненужную и глупую вещь. — В этом определенно есть смысл, звучит… — юноша размахивает руками, пытаясь подобрать слова, пока Скарамучча берет газету, перечитывая строчки, которые отдаются в сердце невыносимо приятным теплом, и где-то в мыслях он хочет визжать и топать ножками, от красоты сказанных слов. — Будто какой-то влюбленный дурак пишет о своей музе, одновременно пытаясь скрыть об этом, но не в силах не кричать на каждом углу о своих чувствах. — Заключает Венти, подмигивая Скарамучче и снова возвращая друга с небес на землю, и ловит его разочарованный вздох и видит, как тот закатывает глаза.       А потом в газете появляется рубрика вопрос-ответов, где огромное количество внимания уделяется Кленовому сиропу и его хокку, и Скарамучча старается скрыть интерес к этой части, когда Венти также выхватывает из его рук «Люмос» зачитывая рубрику, иногда хихикая ответам и изменяя голос как в какой-то драме. «Я не могу сдержать своих чувств, когда читаю вашу поэзию, я никогда не чувствовала такого! Какое настоящее имя у такого романтика как Кленовый сироп? Почему именно такой псевдоним из всех возможных?»

«Спасибо за то, что поддерживаете мое творчество, но предпочту и дальше скрывать свою личность за таким псевдонимом. Что касательно выбора, что пал на него… Мои близкие друзья часто говорят мне, что я пахну чем-то таким сладким, как кленовый сироп. В этом нет особого смысла :)»

«У таких стихов должна быть муза! Неужели Кленовый сироп безответно влюблен?»       Скарамучча задерживает дыхание, пока Венти делает драматическую паузу, и хочет его поторопить.

«У меня есть прекрасная муза, что засела глубоко в моем сердце и не желает из него выбираться. К сожалению, моя любовь, муза и весна, что цветет у меня в груди, не знает о теплых чувствах к нему. Поэтому, в каком-то смысле безответная любовь, но я надеюсь, что это изменится»

      И Скарамучча как-то обреченно и тоскливо вздыхает, замечая, что забыл как дышать, пока Венти зачитывал эти строчки. Если даже такой романтик как Кленовый сироп имеет безответную любовь, что ему самому можно было ожидать? Все же судьба не ко всем благосклонна. Скарамучча чувствует, будто и сам влюбляется в поэта, что вызывал у него такую бурю в груди.

* * *

      Венти едва ли не за шкирку тащит друга на чемпионат Хогвартса по Квиддичу между Слизерином и Гриффиндором. Скарамучча искренне не понимает, почему людям нравятся подобные виды спорта, и вообще в целом спорт, когда это настолько травматично. Но все недовольства Скарамуччи сразу рассеиваются при виде светловолосой макушки на поле.       — Кадзуха играет в квиддич?! — удивленно спрашивает Скарамучча, на что Венти лишь озорно улыбается. Конечно, он знал, что Каэдэхара будет тут, иначе не вытащил бы сонного и непонимающего друга из постели.       — Не просто играет, он капитан команды Гриффиндора, — Венти хихикает, видя как удивлен его друг, но тут же музыка начинает играть еще громче, а из колонок завопил голос диктора.       — Слизерин забивает Гриффиндору гол! — Скарамучча потому и не любил подобные мероприятия из-за шума, ведь трибуна его факультета мгновенно взрывается в радости, что самому юноше приходится даже прикрыть уши от громких вскриков. Скарамучча только и может, что не отводить взгляд от такого напряженного и внимательного Каэдэхары, который внимательно следил за игрой, и сам успешно отбивал и забивал голы. Он выглядел невероятно в форме и более прекрасно двигался, что у Скарамуччи захватывало дыхание. Игра длилась уже несколько часов, что было заметно в усталости передвижения игроков, но каждый старался это игнорировать, в надежде заработать как можно больше очков для своей команды. Венти кажется радуется каждому забитому голу, в чьи ворота он не был: он имел друзей на каждом факультете, да и к тому же, капитаном команды Слизерина был Сяо. Скарамучча только и мог наблюдать как его друг превращается в преданную фанатку, и с его стороны постоянно летят вскрики в поддержку Сяо. Иногда Алатус смотрит в их сторону, и Венти уже верещит по причине «он посмотрел в нашу сторону!», вот только Скарамучче не казалось, что в его взгляде была вселенская благодарность, но он не хотел огорчать друга, который только сильнее преисполнялся вдохновением, ожесточеннее поддерживая студента.       — Гриффиндор сравнивает очки со Слизерином! — слышатся удивленные огласы комментатора, и Скарамучча вспоминает этого парня с Когтеврана, кажется, Сиканоина Хэйдзо. И не удивляется, что такого громкого студента выбрали для того, чтоб комментировать матч. Он был наверное единственным со всего Хогвартса, кто мог сравниться с Венти с умением не просто быть душой каждой компании и иметь кучу знакомых и друзей, но и в шумности друга.       — Эта игра наверное будет одной из самых жарких за последние года! — теперь уже громкий вскрик исходит не от Хэйдзо, а от Венти, который так нагло пробрался к микрофону, что сам Скарамучча и не заметил пропажи друга: но и не удивительно, ведь тот выбрал место как раз как можно ближе к диктору, время от времени перекидываясь фразами с ним. Услышав голос Венти трибуна взорвалась — им достаточно было только одного знакомого вскрика, чтоб приветствовать знакомого. Но Венти казалось и не собирался останавливаться, набрав побольше воздуха в грудь завопил: — Сяо! Я верю в тебя! Вперед!       Трибунам со студентами было все равно, что там кричит Венти, они его поддерживали, а Хэйдзо засмеялся, отнимая место у друга:       — Вот это накал страстей! — продолжил комментировать он, пока Венти едва ли не свалился с выступа. Скарамучче было немного стыдно за друга, но это не отнимало его улыбки, особенно когда упомянутый Сяо на мгновение потерял контроль над своей метлой, из-за чего его вильнуло в воздухе, но он сравнялся с другими и уже отбивал квоффл.       — А тем временем Кэйа Альберих — ловец из Слизерина и староста факультета — гонится за снитчем! — трибуна взрывается только при одном упоминании имени. — Он подает огромные надежды, несмотря на то, что видит только на один глаз! Удивительно! — Скарамучча наблюдает за ловкими уворотами от бладжеров, и мысленно выражает почтение юноше, наблюдая как он старается угнаться за мелким дьяволенком. Несмотря на то, что к Скарамучче в Хогвартсе многие относились не самым лучшим образом, слизеринцы всегда старались держаться вместе, да и благодаря близкой дружбе с Венти, он был знаком со многими, хотя не считал их хорошими товарищами. Некоторых он уважал, а к некоторым относился с опаской и презрением. Кэйа же был… Интересной и достаточно надоедливой личностью, но часто находился в одном кругу с Венти, являясь одним из его хороших товарищей. Юноша доверял своему другу, а значит и его выбору товарищей, иногда являясь тихим участником его компаний, когда те собирались сыграть в призыв семерых или что-то, что требовало больше алкоголя. Но для него всегда оставалось загадкой, каким образом Альберих стал старостой с его-то несносным характером и успеваемостью. — Но конкуренцию ему составляет не менее очаровательный гриффиндорец — Дилюк Рагнвиндр! Хочу сказать, что против него я бы и не набрался храбрости выйти противником! Противостояние льда и пламени, и даже мне становится жарко — и о да, доставучей личностью Кэйа был для Дилюка. У него было будто маслом помазано, и они там вроде были что-то типа сводных братьев, и Скарамучча хмурится и морщит нос от своих мыслей, но соглашается с Хэйдзо. Альберих был ловок, словно кошка, пока Рагнвиндр брал упорством и усилиями, иногда чуть не сбивая Кэйю с метлы, но тот усмехался и ловко уворачивался. За одним их противостоянием было наблюдать гораздо интереснее, чем за всей игрой: они были словно лед и пламя, которые вместе превращались в невообразимо прекрасный танец, что, казалось, будто они сами извергают из себя элементы, проносясь молнией над стадионом, заставляя студентов пригнуться на своих местах, чтоб не быть сожженными пламенем.       — Это определенно лучшая игра, которую мне приходилось наблюдать! — говорит Хэйдзо, и Скарамучча удивляется, как у него еще не заболело горло от подобных вскриков. Юноша снова опускает взгляд на Каэдэхару, который нахмуренно начинает наступать, разыгрывая квоффл среди своих сокурсников и доходит до кольца, успешно забивая гол. Хоть он и был в ворота Слизерина, Скарамучча не может перестать радоваться тому, как гармонично и красиво смотрелся Кадзуха и как на его лице на секунду появилась мимолетная улыбка на напряженном лице. Гриффиндорец подлетел к члену своей команды и дал пять ему, подбадривая его и всех сокурсников. Но тут же все подрываются с места, и отовсюду слышаться громкие вскрики и галдеж: — Кэйа Альберих ловит снитч! — Сиканоин Хэйдзо и сам не может сдержать своей радости, а трибуны начинают скандировать имя Кэйи. — Невероятно! Я, честно и не думал, что Слизерин в этом году одержит победу, и более того, я и рассчитывать не мог, что эта задница, — На Хэйдзо недовольно смотрят некоторые профессора, и он неловко кашляет, но продолжает: — Сможет составить конкуренцию золоту фениксу — Рагнвиндру! Мне кажется, Дилюк поддавался ему. — Заключил диктор, и Кэйа возмущенно что-то кричал ему в сторону, но его крики заглушали победные вскрики студентов, некоторые начали высыпаться на территорию стадиона к друзьям, чтоб утешить или наоборот поздравить с победой. Скарамучча переводит взгляд с Кэйи, который показывает язык Дилюку, и смотрит на Кадзуху, чьи ноги коснулись земли. К нему сразу подбегают студенты, и Каэдэхара устало улыбается, вытирая пот со лба. Одна из студенток предлагает ему воду, на что юноша учтиво отказывается, не убирая вежливой улыбки, и стараясь поддерживать разговор. Скарамучча чувствует, как Венти пихает ему в руки бутылку с водой и заговорчески улыбается:       — Пойдем на стадион, поздравим с победой.       И Скарамучча недоверчиво косится на друга, но его тут же хватают за рукав зимней мантии, которая не сильно спасала против холодных порывов ветра и морозной свежестью. В мгновение они оказываются на стадионе, точнее Венти толкает Скарамуччу к Кадзухе, а сам испаряется, словно по щелчку пальцев. Слизеринец уже хотел быстрее скрыться с толпы, но заметил взгляд Каэдэхары, который тут же подошел к нему.       — Эта игра была достаточно тяжелой, — говорит он, тяжело дыша, и Скарамучче, честно говоря, его жаль.       — Ты выложился на полную, — произносит слизеринец, думая, что не должен находиться здесь. Он чувствует взгляды студентов, которыми был окружен Кадзуха, и эти взгляды не говорили ничего хорошего, желая прожечь в противнике дыру, и это заставляет Скарамуччу сложить руки на груди в защитном жесте. — Я не знал, что ты капитан команды.       — Прошлый капитан выпустился, и Итэр долго искал кого-то, кто хорошо подходил бы на эту роль, и я, честно говоря, и не предполагал, что по его мнению я отличная кандидатура на это место. — Каэдэхара смотрел ему в глаза, пока Скарамучча ловил микро инсульты, чувствуя, как сердце забивается в бешеном ритме. — Позволь спросить, — Кадзуха делает короткую паузу и слизеринец смотрит на него с вопросом во взгляде, а потом прослеживает, что гриффиндорец смотрел на бутылку с водой: — Это же у тебя вода? Позволишь?       Скарамучча проклинает Венти, даже не отдавая себе отчет, когда его руки отдают бутылку с водой. Он недоумевает, ведь буквально секунду назад Кадзуха отказался воды, что предлагала ему студентка, которая сейчас сверлила взглядом Скарамуччу. Юноша в целом чувствовал себя неловко под взглядами ярых фанатов гриффиндорца, которым он не уделял внимания. Он наблюдает, как Кадзуха жадно пьет воду, что несколько капель стекают по его точеному подбородку, стекают ниже, огибая немного проступающий кадык, а после еще ниже, к яремной впадинке и ключицам, и Скарамуччу до невыносимого ведет, и у него у самого в горле пересыхает, а в груди что-то переворачивается.       — Я очень благодарен тебе, — произносит юноша, передавая обратно бутылку с водой, и Скарамуччу прошибает током от мимолетного касания пальцами, и кажется ему нужно бежать и как можно дальше, чтобы скрыться от этого взгляда алых глаз, что разжигали в нем невероятного масштаба пламя, что даже дьявол в аду позавидовал бы. Скарамучча только и может что кивнуть, ведь боится не совладать со своим голосом: в горле было слишком сухо. И юноша проклинает этого чертенка Венти!       Скарамучча вспоминает о нем, когда с боку его факультета слышны громкие вскрики и подсчеты. Он словно выныривает из транса, под названием «Кадзуха», и они оба переглядываются, а после, даже не сговариваясь, проталкиваются сквозь толпу в центр, и Скарамучча теряет дар речи. В центре толпы он действительно обнаруживает Венти, который повис в руках Сяо, скрестив ноги у того за спиной, пока Алатус поддерживает его за бедра. Венти целует слизеринца: упоительно и любовно, передавая все свои чувства и поздравления, не обращая внимания на толпу, которая им подсвистывает и считает секунды. Кажется, Сяо его после убьет за такую фривольность и бесстыдность, но сейчас ему было все равно, когда он целовал губы Алатуса, покусывая их а после зализывая.       — Какие противные, — Скарамучча морщит свой нос, стараясь отвернуться и наблюдает за реакцией Кадзухи, который даже не был удивлен, но с пониманием во взгляде смотрит в аметистовые глаза, а после их пробирает на смешки, которые они стараются подавить, но выходит до ужаса неудачно. Тогда Венти отрывается от Сяо, возвращаясь обратно на землю. На лице Алатуса видно смятение с растерянностью, и оно становится еще сильнее когда толпа вскрикивает, а некоторые студенты хлопают его по плечу. Венти замечает Скарамуччу с Кадзухой и машет им рукой.       — Что ты тут устроил? — не убирает со своего лица наигранное отвращение Скарамучча и дергает Венти за косички. Но тот лишь усмехается, прикладывает палец к губам и подмигивает, а после обращает внимание на Кадзуху, который держал всунутую ранее в руки друга бутылку с водой, и на его лице играет еще большее озорство и неподдельный интерес, который Венти старается прикрыть интересом о игре:       — Кадзуха! Ты отлично сегодня играл. Матч был захватывающим.       — Но более захватывающими были твои крики в поддержку Сяо, — поддергивает друга Кадзуха, и сам ехидно улыбается, складывая руки на груди, но это ничуть не смущает самого Венти, который подавливая смешки, изображает искреннее удивление, и отыгрывает сцену с разбитым сердцем. А после они все вместе, не только факультет Слизерина, но и Гриффиндор, идут в Хогсмид отмечать игру, и Венти снова тащит Скарамуччу с собой, как бы тот не хотел этого. Они занимают почти всю таверну, заполняя ее шумом и гамом, которые говорили о приятном матче квиддича. Несмотря на соперничество, обе команды с упованием обсуждали игру, и Венти, который смело поцеловал Сяо. Как бы он терпеть не мог алкоголь, но после бокала сливочного пива, Скарамучча и сам весь расслабляется, время от времени посмеиваясь за забавными комментариями и рассказами сокурсников, и Кадзухи. Да, боги, Кадзуха! Который с одной каплей алкоголя становился до невозможного милым и забавным, и Скарамучча только и мог, что заставлял себя не засматриваться на него, ловя взгляды Каэдэхары, когда тот старался втянуть слизеринца в разговор. Вечер прошел довольно теплым, несмотря на ледяной ветер, что свистел за окнами, и хозяйке таверны пришлось выгонять студентов, когда время подходило уже к закрытию.       После квиддича отношения с Кадзухой, кажется, стали гораздо теплее, и Скарамучча не знал, что ему чувствовать из-за этого. С одной стороны он чувствовал радость, которая приятным теплом согревала его в холодные вечера, а с другой ему было страшно от того, как стремительно росли его чувства к светловолосому юноше, что, казалось, так надежно поселился в его сердце на протяжении всех этих лет, и не собирался из него уходить. От мыслей о подобном внутреннем конфликте, у Скарамуччи болела голова. Он хотел, желал всем сердцем и душой больше проводить времени с Каэдэхарой, стать для него действительно хотя бы хорошим другом, но что-то подсознательно заставляло его ошпариться, как от кипятка, когда он приближался ближе к такому сокровенному чувству цветения весны в его груди. Он слишком часто вспоминал свое детство и мать, и он был достаточно смелым, чтобы признать, что это оставило огромный отпечаток в виде уродливых шрамов на полотне его жизни. У него часто выделялось достаточно времени на размышления об этом. Он никогда не получал достаточно материнской любви, что после вылилось в инстинкт, который постоянно твердил ему, загнал стремление к чужой признательности в сердце, что казалось недостижимым даром для него, хоть в его груди и цвела собственная весна. Весна, которая упоительно твердила, о том, как все неправильно, и что стоит оставить мечты и грезы под замком безответности. И Скарамучча тонул в этом болоте, в которое заботливо бросила его мать. Он вовсе не имел каких-то отрицательных или негативных чувств к ней и ее поступкам, но… было обидно. Он много мечтал.       Мечтал, смотря на то, как Венти ластится к Сяо в общем зале, хоть студент и пытается выглядеть отстраненным и недовольным, но во взгляде читалась вселенская нежность и обожание. Мечтал, смотря на то, как Кадзухе постоянно прилетают милые записки на лекциях, признания в любви. Мечтал, читая хокку Кленового сиропа, который все больше и больше обзаводился популярностью и обожанием. Возможно, так на него влияла погода и наступающее преддверие Нового года и Рождества. Он принимает с какой-то болью в сердце предложение Кадзухи снова пойти в совятню, как бы только не хотел отказаться, чтоб не испортить настроение светловолосому юноше своей хандрой.       Каэдэхара всегда выглядит как весеннее солнце, где-то в середине апреля. Когда температура не слишком низкая, но и не слишком высокая, и ветер приятно оглаживает лицо, своими нежными руками, вовсе не леденящими душу, как в ноябре или зимой. И солнце начинает греть, хоть и еще не до конца проснулось от зимней спячки, но не опаляет нежную кожу лица. Во всем этом хочется купаться, как и в ароматах весны, когда цветы начинают зацветать, и все оживает. Таким и был Кадзуха: живым, легким и непринужденным, казалось весь мир ему радуется и любит. И Скарамучче было спокойно от этого. Когда они так же, как и в первый раз сидели на скамейке в совятне (слизеринец не забыл надеть зимнюю мантию и перчатки с шарфом, поэтому теперь не мерз), смотря на ночное небо, усыпанное яркими звездами и луной.       — Знаешь, мне безумно нравится поэзия и литература Инадзумы. — Сказал тогда Кадзуха, и Скарамучча охнул, явно не ожидая того, что Каэдэхара интересуется тем же, что и он. И казалось, что время остановилось, когда юноши погрузились в беседу, обсуждая Дадзая Осаму или Рюноскэ Акутагаву, заходясь в оживленном споре. Скараумчча видит веселье и непомерную нежность в глазах Кадзухи, что заставляет его задохнуться. И Каэдэхара выбивает весь воздух из груди, когда зачитывает танку:

«Ax, осенняя ночь напрасно считается долгой! Только встретились мы и слова любви прошептали — как нежданно уже светает…»

      Скарамучча забывает, как дышать и вообще забывает обо всем, так и открывая и закрывая рот, словно набрав в него воды. Средневековая поэзия была для него особенно излюбленным жанром, и он невообразимое количество раз перечитывал поэзии в подаренной на Рождество матерью книгой, и не мог не узнать эпоху Хэйан. Он не может отвести взгляд от предрассветно-алых глаз, тонет в них, будто прямо сейчас, под звездным небом, видит весенний рассвет в Инадзуме среди ветвей сакур. Скарамучча приходит в себя, и с сердцем, что выпрыгивает из груди, отвечает:

«Ах, сколько б ни смотрел на вишни лепестки В горах, покрытых дымкою тумана, — Не утомится взор! И ты, как те цветы… И любоваться я тобою не устану!»

      Скарамучча задыхается от того, с какой нежностью и любовью смотрел на него Кадзуха, а после Каэдэхара легко смеется, и его смех похож на звон колокольчиков на ветру, который подхватывает и сам слизеринец. В груди разливается тепло.       — Эпоха Хэйан довольно интересная, не находишь? — спрашивает Кадзуха, заглядывая в глаза Скарамуччи. — Я, кажется, еще когда был маленьким перечитал все что можно о ней и «Тридцати шести бессмертных поэтов». — И Скарамучча не может не согласиться.       — Этот период был достаточно отличительным, и внес огромный вклад в развитие Инадзумы. — Он уверенно сложил руки на груди. Казалось, что их беседа о литературе и поэзии длиться вечность, и Скарамучча не хотел это останавливать. Он готов всю жизнь разговаривать с Каэдэхарой о Хэйан, лишь бы только слушать такой приятный голос Кадзухи, когда он вел беседу, рассказывая об особенностях и интересных фактах. Скарамучча видел, как горят глаза гриффиндорца, когда он рассказывает о любимых вещах, и ему так до невозможного хорошо от этого. Атмосфера вокруг них царит до домашнего умиротворяющая, несмотря на завывающий ветер в башне, и слизеринца невольно начало тянуть в сон, пока Каэдэхара не заметил это. И так они даже при мимолетных пересечениях обсуждали поэзию, что только прочитали, делясь своими впечатлениями и рекомендациями. Скарамучча чувствует себя так счастливо от того, каким приятным и желанным для него является общение с Кадзухой, что он даже не замечает, как их литературные вечера становятся привычкой и неотъемлемой частью слизеринца.       Благодаря развитию отношений с Каэдэхарой, они довольно быстро закончили и свою проектную работу за неделю до ее защиты. Если первые две встречи были достаточно напряженные для Скарамуччи, то на третью он чувствовал, будто многовековой лед в его сердце начинает движение, тает, как ветви сакуры в его груди распускаются, заходясь таким же прекрасным цветом, как и глаза, улыбка, да что уж там, как весь Кадзуха. И это не уходит и от взгляда Венти, который утаскивает Сяо за собой, как только двое юношей уходят глубоко в поэзию, читая ее друг другу. Венти не задает вопросов, когда Кадзуха начинает подсаживаться к ним за обедом, рассказывая о какой-то очередной книжке, в которой сам слизеринец не разбирался, но видел, как загораются глаза Скарамуччи, как только он примечает Каэдэхару, идущего к ним.       Проект они защищают на «Превосходно», и профессор Минчи хвалит студентов за хорошую совместную работу. С плеч Скарамуччи будто падает огромный камень, потому что защита проекта была последним важным заданием, занимающим огромное количество сил и времени в этом году, а это означало, что можно будет расслабиться.       Если бы только профессор Сайно не решил проверить конспекты, что вели студенты, вместо экзамена, на которые уходило слишком много свитков на год. Скарамучча был прилежным студентом и вел конспекты почти отлично, даже такого не самого интересного предмета как Изучение древних рун, но может признаться, что не всегда у него было желание писать все. Именно поэтому лучшим его решением было попросить конспекты у Кадзухи, который выбирал руны как предмет на ЖАБА, и Каэдэхара любезно предоставил их слизеринцу. У Скарамуччи уже порядком сильно болела голова от всех рун и учебы, которой было слишком в этом году, и он желал быстрее закончить со всем и наконец-то с чистой совестью уйти на каникулы, зная, что ему ничего не придется пересдавать. Поэтому сейчас он сидел в пустой комнате, чему был благодарен, потому что Венти с Сяо такие отвратительные, когда забывают о третьем человеке в комнате. И Скарамучча был искренне рад наконец-то наступившей тишине, которая обволакивала его уютным одеялом.       Конспекты у Кадзухи были ожидаемо идеальные, а его почерк казался ужасно знакомым, но юноша не обратил на это внимания, дописывая недостающие части информации. Перелистывает на следующую страницу конспектов и замечает пару строк, выведенных карандашом. Графит уже немного стерся от постоянного трения листов, а может и от попыток его убрать, поэтому был не так сильно заметен, но оставался читабельным. И с первого слога, Скарамучча понимает, почему почерк казался таким знакомым: на странице был хокку Кленового сиропа, который первым прочитал слизеринец. Он хмыкает и первым делом думает, что Кадзухе он настолько понравился, что юноша решил переписать его, и возвращается к конспектам, на которые у него уходит значительно меньше времени, чем Скарамучча мог только предполагать. И он искренне радуется, когда заканчивает, откидывается на мягкие подушки, потягиваясь и слыша хруст затекших конечностей от долгого нахождения в неудобной позе, и тяжело вздыхает.       И только тогда замечает на полу небольшой конверт, который вероятно выпал из чужих конспектов. Он сразу же поднимается, подбирая его, и хочет вложить обратно среди страниц, ведь уважает чужое личное пространство, но после интерес берет верх. Его совесть начинает вопить, когда он вытаскивает из открытого конверта кучу писем, мельком осматривая их, и понимает, что они все являются обращениями, которые так любил зачитывать Венти, адресованные Кленовому сиропу. Скарамучча понимает, что некоторые из них уже были в «Люмосе», а некоторые так и остались без ответа, с ответами, которые были кучу раз перечеркнуты чернилами. И у слизеринца складывается паззл в голове. Это было каким-то неопределенным открытием о Кадзухе: юноша был рад, что две личности, которые ему так полюбились, объединял в себе один человек, что делало Каэдэхару еще более прекрасным для него. Но в следующий момент на сердце ложиться огромная, казалось, неподъемная тоска: в памяти всплывает тот самый вопрос о чувствах Кадзухи, и его незамедлительном ответе о безответной влюбленности, и что-то в Скарамучче скребет. Отвратительными когтями, издавая звук пенопласта, режущий и неприятный. И что-то в принципе отдает в груди… словно с его сакуры, которая цвела при одном только взгляде Каэдэхары, вмиг осыпалась вся листва, оставляя лишь голые ветви. Скарамучча оседает на кровать, неопределенно смотря на то самое письмо, на котором чернилами был написан ответ, и юноша может сказать, что гриффиндорец сомневался в нем, смотря на также перечеркнутые несколько раз слова. Слизеринец находит в себе силы дрожащими руками положить все письма обратно в конверт, словно ничего и не бывало, и вложить его между страниц конспекта, который тут же откладывает в сумку.       Скарамучча откидывается на подушки, и на душе тяжело, его придавливает всеми теми эмоциями, что сейчас бьются в груди, в голове, создавая полный хаос, и он не может с ними ничего сделать. Даже когда Венти возвращается в комнату и замечает подавленного друга, юноша ничего ему не говорит, отмахивается усталостью, а на следующий день возвращает Кадзухе все конспекты и мантию, которую ему Каэдэхара в первую ночь на совятне одолжил. До этого момента, Скарамучча ужасно сильно не хотел расставаться с куском ткани, который пропах весь Кадзухой, да и гриффиндорец не требовал этого, но сейчас, когда что-то в душе неприятно оборвалось, он чувствовал потребность в том, чтоб избавиться от этих вещей, что напоминали о Каэдэхаре. А еще напоминали о том, какой Скарамучча идиот, безответно влюбившись. Профессор Сайно поставил ему зачет, просмотрев конспекты, и юноша был свободен, сдав все экзамены на «превосходно», и это давало ему огромное количество свободного времени, и возможность не посещать последние дни учебы. Он перебирал кулон, подаренный Эи, находясь в комнате и погруженный в свои тяжелые мысли, чувствуя печаль далекого детства и тоску по матери.