Одинокая луна

Между нами троими ничего не изменилось, и я этому безумно рад. Спокойная тихая и тёплая весна с редкими стычками и прорывами позволила прийти в себя, а моим магам — восстановить резервы и отработать новые совместные атаки. Попутно они обучали остальных одарённых воинов ковена, получая их симпатии и поддержку. Положение Мага и Торафа укреплялось, но они были достаточно осторожны, чтобы Замбра не ощутил угрозы своему положению главы. Маги старались для меня. Теперь я мог спокойно выходить и за пределы поселения, бегать вокруг в шкуре и не переживать, что «дёрнут» за ошейник. Я был обычным омегой из ковена. Замужним. Это действительно хранило меня, да и другие стали лучше воспринимать — частью ковена, а не довеском к плате за защиту, от которого избавились свои же сородичи. Я занимаюсь всё той же работой, ни отчего не отказываюсь, не ленюсь и не избегаю, за что получаю похвалу и намёк на уважение. Проходит весна и наступает лето. Мы ходим купаться на реку, жизнь налаживается. Я вновь верю в счастье, пока во второй месяц лета отношение Замбры не меняется вновь. Маг и Тораф опять получают назначения в патруль одно за другим. Возвращаются былые времена страха и опасения за их жизни. — Этого он и добивался, — говорит Маг, меняя повязку на рёбрах Торафа. — Усыплял бдительность, рассчитывал, чтобы откуп и свадьбу не связывали с его благодушием. А благодушие потом вновь с попытками от нас избавиться. Он получил плату, а теперь пытается сделать Валенса вдовцом. И тогда всё заново. Наш малыш свободен, но, лишившись защиты мужа, его опекуном станет глава ковена. Я тоненько скулю, сидя в шкуре на полу нашей с Торафом комнаты. Как-то так повелось, что здесь мы и обсуждали наши планы, ещё до тех времён, когда сосед появился и у Мага. — Мы не дадим тебя в обиду, малыш, — говорит Тораф и наклоняется, чешет меня за ухом. Я лизнул ему запястье и уткнулся носом в ладонь, дыша, успокаиваясь. В шкуре, да и на двух ногах, я всё же перестал бояться хотя бы их прикосновений, но мои маги и не злоупотребляют ими, уважая моё личное пространство. Самые лучшие альфы, которых я когда-либо встречал. — Если решимся... Надо сейчас, летом, так будет проще уйти достаточно далеко и найти укрытие до зимы, — высказывает Тораф то, о чём мы уже и так думали, но говорили намёками, без конкретики. Альфы замолкают, погружаясь в тяжёлые думы. Я благодарен, что мои друзья готовы ради меня оставить ковен, но реальность такова, что их не отпустят. Любой член ковена, влившись в него, не может просто взять и уйти в другой, если ему так захотелось. Ну, или просто уйти. Всегда нужно выкупить себя, ведь уход воина ослабляет ковен, полагается компенсировать эти потери и не всегда деньгами. А альфам оплачивать ещё и мой выход. Да и что будет с остальными ни в чём неповинными людьми? С детьми? Тораф и Маг настоящие защитники, после Замбры, пожалуй, сильнейшие маги здесь. Уж точно в шестёрке лучших. Как беглецов нас будут преследовать и что-то подсказывает, что Замбра назначит награду за поимку. Да и земли ковена окружены со всех сторон на многие недели пути территориями различных стай. Живя на цепи пятнадцать лет, я ни с кем из них не пересекался, не знаю, какие там порядки сейчас, как отнесутся к идущим по их владениям магам и одному непутёвому омеге. Сдаётся мне, что оборотни будут нас ловить, чтобы сдать Замбре за награду. В шкуре я могу бежать дольше, чем люди, даже маги. Возьмём лошадей — сложнее следы заметать. На двух — частые перерывы делать. Не уйдём далеко до зимы, и мои безволосые друзья околеют в снегах без тёплых одежд, укрытия и запасов. Это не пара дней в патруле с провизией и отрядом, когда есть дежурные, поддерживающие костёр, и палатки, в которых не нужно ночевать больше одной-двух ночей. Задираю морду и смотрю в лица магов. Даже я это всё понимаю, а уж они и подавно. Вздыхаю. *** Не первый год Тораф и Маг рискуют жизнями ради меня. Сколько продлится их везение? Оказалось не так долго, как мы думали... По целому ряду причин мы не ушли и продолжили жить в ковене, научившись избегать Замбру, и ждали какого-нибудь случая или момента, который сыграет нам на пользу. Например, Замбра встретит своего омегу и успокоится. Не любовь же им движет, а желание обладать. Сломать, унизить, растоптать. Утолить похоть. Но вместо хорошего для Замбры, случилось плохое для нас. Для моих магов. Для Торафа. В последнюю неделю лета меня грызло изнутри предчувствие недоброго. Тораф и Маг всё чаще отправляются в патруль вдвоём. Так им легче с одной стороны, а с другой, между их отправлениями бывает всё меньше дней отдыха. Ковыряюсь в земле, собирая корнеплоды, когда слышу нарастающий шум. Мой волчий слух позволяет мне отреагировать чуть раньше людей, но к нам на огород прибегает один из детей и сообщает, что патруль вернулся. Они должны были приехать завтра утром, а раз досрочно, то есть раненые. Бросаю корзину и несусь к северо-западному въезду в поселение. Маг сидит на коне и держит впереди себя Торафа, не даёт сползти и упасть, хотя ему самому нужна помощь. Лицо Мага залито кровью, но меня парализует ужасом, когда я вижу, в каком состоянии Тораф. Его левая рука... Рука практически висит, держится только на повязке, да и на лице пропитанная кровью тряпка, прикрывающая левый глаз. Похоже, на эту сторону он и принял удар. Подлетаю к ним, перехватываю под уздцы коня, слыша уже крики и отчаянный плач кого-то в толпе. Двоих потеряли. Две семьи лишились своих любимых, а мои... Мои хотя бы смогли приехать живыми, и получается даже, что повезло... Торопимся к лекарю. Торафа снимают сразу трое и кладут на носилки, помощники лекаря уже готовят комнаты и операционную. Маг тоже ранен, когда сползает с коня, я вижу, что не только лицо, но и спина залита кровью. Он смотрит на меня с теплотой и находит силы улыбнуться. — Всё будет хорошо, — говорит Маг, его глаза закатываются, и он падает на меня вперёд. Я хватаю, держу, мне помогают. Приносят ещё носилки. Мага укладывают на живот и тоже забирают помощники лекаря. Раненых много. Я бегаю в доме лекаря, помогаю: таскаю тазы, кипячу воду, замешиваю тёплую, чистую, и несу к помощникам, меняю испорченную и тёмную от крови, забираю на стирку бинты и ткани, нарываю новых для перевязки, кипячу уже инструменты с тряпками... К вечеру устаю так, что руки и ноги дрожат от усталости, пальцы стёрты от постоянных стирок, но регенерация работает. Я и не думаю останавливаться, меня даже хвалят помощники лекаря, так как остальные добровольцы, как я, уже сменились несколько раз, а я боюсь сидеть и ничего не делать, тогда начнут лезть мысли... А что, если Тораф потеряет руку? Он — боевой маг и отменный воин, для отражения атак ему нужны обе. Он не оборотень, не бессмертный, новая не отрастёт даже за пару веков. Но регенерация, какая-никакая, есть у магов, и я молюсь предкам и Луне каждую секунду. — Привет, малыш, — выдыхает пришедший в себя первым Маг. — Не реви. — Угу, — я послушно размазываю слёзы и сопли по щекам, вызывая тихий смешок у Мага, но он сразу кривится от боли. — Тебе нельзя шевелиться, спина в лоскуты, кожу сшивали полдня. Там сейчас раствор из трав и глины застывает. Если хочешь писать, то в стакан. — Лучше попить принеси. Пить можно? — Можно! Я подхватываюсь и бегу за водой, заодно умываюсь и беру со стеллажа специальную поилку для раненых — чашку с носиком, как у чайника. Помощники лекаря заварили для всех укрепляющей настойки, поэтому несу её. Маг пьёт жадно и долго, только на пятой чашке отказывается от новой порции. — Почему про Торафа не говоришь ничего? — смотрит на меня Маг, и я отвожу взгляд. Маг говорит уверенно: — Он не мог помереть, слишком упрям. — Главный лекарь им ещё занимается. Рука... Я видел, она синяя, мёртвая... Слёзы застят глаза. — Не реви, — повторяет Маг. — Сколько погибло? — Двое, что с вами не вернулись. Остальных зашили, лежат, у всех сильное истощение. У одного, рыжего Бо, повреждены меридианы, если не восстановятся, магию не сможет использовать. — Потеря силы для мага хуже смерти. — Глупости! У него муж, ребёнок, пусть для них живёт и не тявкает! — вспылил я, а Маг удивлённо выгибает бровь. — Какой ты строгий бываешь, оказывается. Малыш, узнай про Торафа, не дай им его руки лишить. Скажи, если отнимут, я им сам руки-ноги повыдёргиваю и местами поменяю. Киваю и несусь за новостями. На наше счастье угрозы не требуются, все знают, что у них один из сильнейших защитников на столе. Его потеря или ослабление сил скажутся на будущем ковене. Часа через четыре, когда я успеваю покормить Мага и поесть сам, в нашу палату вкатывают кровать с серо-бледном Торафом. Он без сознания, от него разит лекарством, кровью и болезнью. Хочется открыть окно и высунуться, продышаться... Развидеть это всё. Лекарь очень устал, но заходит следом за Торафом. Помощники удаляются, дел ещё много, а главный лекарь смотрит на Мага. А Маг и я — на примотанную к телу друга руку. Левую. Слава предкам, она на месте. А вот на лице Торафа бурая от крови и лекарств повязка. — Жить будет, сделал что мог. Через несколько часов дадим ему ещё дурмана, усыпим. Нужно удалить глаз. Я зажимаю себе рот ладонью. Лекарь смотрит на меня. — Пусть увечный, но живой, да и рука важнее глаза для мага, так что я ей занимался. Косточки скрепил, мышцы, связки, все сосуды один за одним. Там такая система! Только шесть часов в неё обратно силу направляли, чтоб сам себя лечить начал, — поджимает губы лекарь, а я чувствую себя неблагодарным. Действительно ведь, всё время, что я тут бегал с момента возвращения моих альф, лекарь возился с Торафом, приняв его первым и с первых же минут лечивший без перерыва и отдыха не то что на сон, а даже на еду. Лекарь вон сам какой бледный стоит. Я поспешно кланяюсь и благодарю. А вот Маг хмурится, кусает губы. — И всё же, господин лекарь, а глаз вам придётся ему сохранить. Он и так не красавец у нас, а вы его ещё одноглазым оставить думаете. Как это некрасивый?! Очень даже Тораф красивый! Маг ведь тоже симпатичный, должен понимать, что и Тораф ему не уступает. Я так возмущаюсь, пусть и про себя, что переживания немного отступают, ведь речь о глазе нашего друга. Почему всё это происходит с нами? А Замбра из каждого патруля без царапинки! Правда и отдыхает он нормально, да и сильнее, но... Это нечестно! — Не реви, — слышу голос Мага и вновь размазываю по щекам слёзы. — Господин лекарь, как хотите, но глаз остаётся. Пусть не видит им, но чтоб глаз питался. Тораф ещё не вошёл в полную силу. Однажды, зрение восстановится. Я киваю, не в силах что-либо прояснить. Лекарь хмурится, смотрит на Торафа, вновь подходит к нему и делает пассы рукой. — Ну, не в кашу... Бо́льшая часть глаза уцелела, но это слишком сложный орган для восстановления. В любом случае у него увеличилась слепая зона, да ещё и с такой рукой от нападения с левого бока ему будет не отбиться. Я расскажу главе, что нужно восстановление и долгое, потом посплю и вернусь. Если что-то пойдёт не так, глаз всё же удалю, уж не обессудьте, но я не бог. Главный лекарь разводит руками и отмахивается от возражений Мага. — Не реви, — повторяет мне Маг. — Сходи в мою комнату, там под кроватью под половицей у стены найдёшь шкатулку. С ней сразу к лекарю. Замбре не попадись только. Киваю и быстро подхватываюсь. *** Два мучительно долгих дня мы ждём пробуждения Торафа. Лекарь проверяет его состояние каждые два часа, отрицательно качает нам головой и выходит. Я смачиваю губы Торафу лекарством, по капле вливаю ему в рот через специальную губку, затем сажусь на табуретку возле Мага. Он сам ещё выглядит не лучшим образом, но исправно поправляется, а вот от Торафа я вчера уловил запах гниющей плоти, и лекарь вновь забрал его в операционную, удалил часть тканей с руки, что-то там подправил и вернул. Глаз тоже промыл. Когда я принёс шкатулку лекарю, а он увидел, что за травы и минералы в ней, его глаза аж зелёным светом загорелись. — Настоящие сокровища, — сказал он тогда. — С ними я точно глаз спасу. Скажи своему другу, пусть не беспокоится, но зрение даже эти чудеса не вернут. Только время покажет. Я передал слово в слово, а Маг удовлетворённо кивнул. — Главное — правильная мотивация и слегка подкрепить возможности. Тораф говорил тебе про свою семью? — спросил Маг, и я кивнул в ответ. — У него лицо в отца, а глаза в папу. Всё, что у него осталось от семьи, он видит в отражении в зеркале. Тораф с Магом действительно лучшие друзья, побратимы. Мне повезло их встретить и узнать, но вечно так жить нельзя. Они постоянно рискуют жизнями, и всё более очевидно, что скоро они не смогут вернуться из патруля. Оба ранены, а Замбра не даст им восстановиться полностью перед следующим отправлением. Остальные понимают, что с их смертью ковен утратит силу и влияние, но вызов Замбре не бросят. Пора бы уже мне решиться сделать то, что давно следовало. Но сначала я дождусь Торафа. *** Девять дней и три операции спустя Тораф пошевелился. Бужу задремавшего Мага и подлетаю к Торафу. — Тораф, ты меня слышишь? Это Валенс. Ты у лекаря, Маг рядом. — А я думал... — сипит Тораф и тут же начинает кашлять. Я смазываю его губы отваром и убегаю за старшим лекарем. — Так-с, — говорит лекарь после осмотра. — Тораф, тебе нельзя много двигаться, для всего, что потребуется, есть помощники. Хотя с вами двумя Валенс справляется прекрасно. Только в туалет ходить при нём Маг отказывается, догадываюсь, что и ты будешь. — Даже между супругами должна быть небольшая интрига, — сиплым шёпотом шутит Тораф, будто у него по горлу наждачкой прошлись. — Я ослеп? А рука? — Ослепли, но рука и глаз на месте. Возможно, зрение начнёт восстанавливаться. Ваш друг отдал настолько потрясающие травы и камушки, — у лекаря вновь жадно блестят глаза, — что я превзошёл с ними сам себя. Мы заготовили нужных детоксов и снадобий, растирок и порошков. Вы сможете начать выходить на улицу уже через месяц!