Небокрай: зажги свечу в темноте

      В преддверии праздника Зимнего Возрождения Открытый порт Листа имеет две большие проблемы. Проблема номер один — подвыпившие электромонтеры, из-за которых часто отключается свет. Проблема два намного серьезнее: это разгул преступности, потому что контрабандистам, торговцам детьми, почками и оружием, видимо, тоже надо сдавать годовую отчетность.       

* * *

      — Именем закона, — тихую ночь рассекло лезвием глубокого голоса, — приказываю бросить оружие.       Преступники в панике замирали, ведь голос навевал им ассоциации: с черным плащом, летящей скоростью молнии, тремя запятыми-томоэ, впившимися в алую радужку, и безжалостным правосудием. В портах Огня у закона действительно было имя — Учиха Саске. Командор Ночной Стражи Листа.       Легкие полицейские корабли бесшумно стыковались с землей. Стражники, сжимая арбалеты и рукояти мечей, просачивались в безымянную деревеньку у самых границ огненной державы. Врывались в дома, отлавливали якобы медиков, не успевших сбросить маскировочные комбинезоны. Банда «медиков» в этой деревне давно окопалась: те собирали биоматериал и под предлогом лечения уводили приглянувшихся им детей.       Брезгливым аристократским пинком Саске выломал дверь покосившейся халупы. Внутри воняло мужицким потом и стухшими рыбьими потрохами, а на стенах размазывались отсветы от масляной лампы.       — Э-это еще че такое?! — завопил было жирный заросший хряк, но заткнулся, почуяв тонкие изменения в энергетике, и сглотнул.       На жирдяя Саске даже не посмотрел. Его куда больше интересовал подонок поблизости: лысый и длинный, смахивающий на священника. И чемодан, набитый деньгами, на дряхлом столе.       — Учиха Саске… — с расстановкой и скучным разочарованием выговорил лысый подонок. — …ты срываешь мне хорошую сделку.       — Вот именно! — вновь разъярился ободренный хряк. — Когда я еще отхвачу столько бабла за одного бесполезного пиздюка?! Проваливай, мусор!       — Ладно, — Саске и бровью не повел. Ему облегчили работу. — Тебя можно не допрашивать.       Хряк только что сам сознался, что хотел продать лысому своего шкета.       — На мой взгляд, ты ошибся, ворвавшись так резко, Командор, — лысый священник, вылизывая полами халата скрипучие серые доски, неспешно направился к Саске и стиснул выскользнувший из рукава металлический стержень. — Тебе не ведом предел моих сил.       Сетчатку прожгло болезненной четкостью: ожил Шаринган. Под окна и под осиротевший без двери вход текли блеклые ручьи лунного света…       — Это ты ошибся, Джиген, — сказал Саске. — Сейчас полнолуние.       Та самая ночь, когда пласт Луны, Солнца и Атмосферы под прямым углом разбивает Плоскость Эклиптики. Когда пульс природной энергии выбивает чечетку и достаточно негромко выкрикнуть:       — Наруто!       …чтоб белобрысый капитан Стражи, мутузящий бандитов на другом конце деревни, вдруг сбросил доспехи и на бегу оброс шерстью и животными мускулами. Вскинулся ввысь, закрывая хвостами Луну, и обернулся легендой небесных краев — Девятихвостым Лисом-Оборотнем.       Когтистой лапой снесло кусок стены и скат крыши.       — Не пытайся сбежать, — приказал Саске Джигену, чувствуя, как спину обдает рыком освобожденной мощи. — В полнолуние он отовсюду учует тебя. Я — увижу.       Семилетний Каваки дрожал в темноте. За пределами его чулана лязгала железом, хрустела проломанным деревом жуткая драка. Он ненавидел чулан, ненавидел темноту, в которой мерещились бесплотные хищные твари, но прямо сейчас темнота и чулан стали единственными союзниками. Убежищем скомканной пустоты, где пока можно было дышать.       Он едва заглушал скулеж, сжимал колени ладонями, а потом больно царапал ногтями ушные раковины, пытаясь хоть как-нибудь приглушить лязг, хруст и рычание. Чистый и неразбавленный ужас желчью накатывал к горлу, так густо, что без следа растворилось привычное чувство голода.       Шаги в тишине и переводящие дух незнакомые голоса оказались страшнее металлических лязгов. Битва закончилось. Отца не было слышно.       Отца…       Каваки сглотнул. Человек, которого он целую жизнь звал отцом, хотел его кому-то продать…       Почему?       Хлопок ладонью о дверь. Сердце тошнотворно затрепыхалось.       Он был не нужен. Отец оставил его здесь умирать.       — Шкет этой жирной гадины здесь, — донеслось снаружи. — Я его чую.       Каваки молился, чтобы дверь не открылась.       «Пожалуйста, — беззвучно поскуливал он. — Не трогайте…»       — Наруто, — окликнул второй голос. Не хриплый, а чистый, стальной. — Прикрой срам. Для начала.       — А я виноват, что мне рвет одежду при каждом перевоплощении, ттэбайо?! Прикажешь обернуть срам твоим плащом, Командор?       — Ни в коем случае.       В узкий проем твердо вломилось лезвие и, сверкнув искрами электричества, срезало задвижку. Дверь оттолкнул высокий человек в доспехах и черном плаще. За ним топтался еще один, такой же большой. Этот был обнаженный и улыбался скошенно, как будто немного неловко.       — Не трогайте, — робко выдавил из себя Каваки и выставил вперед руки. — Я… я ничего не…       — Да мы уж не тронем, даттэбайо, — пообещал неловко-улыбчивый, так, что грудь проняло желанием поверить. — Пришли тебя выручить. Как зовут, малой?       Очень скоро Каваки пришлось обнаружить, что его чулан был буквально единственной частью дома, которой удалось уцелеть в операции. В сумерках тут и там отмечались следы разрушений: расплющенный лапой колодец, смятые колья забора, перетоптанные кусты… За то Командор Саске и отчитывал скисшего капитана.       — Какой смысл. Каждый раз… обращаться лисицей таких размеров? Ты уже не подросток. Должен быть в состоянии регулировать габариты.       — Да могу я, но инстинкт это, сто раз говорил! — Наруто раздраженно одернул подкинутую сослуживцами куртку. — В полнолуние хочется набухнуть в полную силу! И откуда я знаю, что там за драка? Может, ты с большим парнем сражаешься?       — В следующий раз предупрежу тебя, когда пойду арестовывать Гамабунту.       Капитан недовольно прицокнул, но дальше распаляться не стал: ему не хотелось тревожить малого руганью, Каваки и так выглядел потерянно. Косился с опаской и подозрением, как бы в попытке защитить себя прижимал к груди мозолистый кулачок.       — Э-эй, — по-доброму позвал Наруто. — Нечего больше бояться. Ты ж уже под защитой.       — Отец… тот человек говорил не верить незнакомым, — возразил Каваки. — И что вне деревни опасно.       — Мы отвезем тебя в очень хорошее место! Куда безопаснее, чем эта деревня. Я обещаю.       Сомнения пацана, однако, простыми увещеваниями развеять не удалось. В небольшой цеппелин Каваки лез настороженно и скорее от обреченности семилетнего шкета, которому все равно некуда идти.       В рулевой кабине к ним обернулась бодрая девушка с торчащими из прически пучками. Штатный пилот и специалист по технологиям фуиндзюцу — Тентен.       — Наруто, Саске! Вы долго!       Она повернула ключ, хлопнула в ладоши и погрузила руки в ветвистую печать-конструкцию, входя в резонанс с организмом корабля. Линии контура напитались горчично-желтым током переваренной природной энергии. Цеппелин запыхал смесью газов и начал неспешный подъем. Готовился повести за собой флот полицейских кораблей.       Каваки застыл у панорамных иллюминаторов и, сбито дыша над стеклом, зачарованно наблюдал, как преступников грузят на борты оживающих кораблей.       — Джигена поймали? — поинтересовалась Тентен.       Саске метнул в напарника трудночитаемый взгляд.       — Мы его растоптали.       Наруто этот взгляд показательно проигнорировал. Как и следующий вопрос их пилота:       — Хо-о? Так Джиген в мед-отсеке?       — Он в урне, — выцедил Саске.       Ничего хорошего он в этой смерти не видел. Не Наруто и не Тентен придется отчитываться перед Патрицием за отошедшего в иной мир опасного преступника. Единственный в Страже, кто в случае промаха должен держать ответ перед главой Листа, — это лично он, Командор.       — Мой отец… — до того молчавший Каваки набрался мужества выспросить: — Тот человек… он тоже в урне?       Саске с Наруто переглянулись.       — Тот жирный хряк? Жив, ттэбайо, — капитан зло втянул воздух и стиснул кулак. — Удрал в разгар боя, и его взяли наши. Ты хочешь встретиться с ним?       Он опустился перед Каваки на корточки. Мальчик, сглотнув, молча помотал головой.       — Нелегко ж тебе пришлось, а? Тц-ч… еще и в такую-то ночь…       — …такую ночь? — не понял Каваки.       — Сегодня же Зимнее Возрождение! Главная ночь в году, даже мои кореша-жабы ее празднуют, ттэбайо!       Недоуменная физиономия Каваки за себя говорила. Наруто выдохнул. Что-то ему всегда грызло в сердце, когда маленькие оставались без праздника.       — А знаешь что? Ну их, эти приюты бездомных. Пойдем-ка сначала ко мне? Погреешься, пожрешь вкусненького… Наша маманя потрясно готовит!       

* * *

      Так повелось: когда Саске и Наруто отправлялись на долгие миссии вне Листа, их семьи перекочевывали в участок. Штаб-квартира Ночной Стражи давно обросла шкворчаньем еды, вонью жженого пола, самодельными полотнами с феями, клекотом чьих-то кур, походными печками, банками-пепельницами на батареях, колодами карт по углам и теперь умудрялась одновременно греть уютом обжитого общего дома и отмораживать давящей строгостью гос-учреждения.       Вечно грохочущий и суровый, сейчас этот дом притихал: смягчился в предвкушении новогоднего колдовства. Пока последние угли в камине распадались в тепло, а рамен, булькая, вплетал свою дань в запах грядущего вот-вот праздника, намеки на магию Возрождения путались в ее пальцах и вползали в ее тихий голос.       — По-настоящему время измеряется в столкновениях. Пальцев, слов, звуков, запахов в расточье ветров. Они выбивают что-нибудь друг из друга или сплетаются, а мы стараемся закрепить сколько можем в истории связей…       Только с первого взгляда жену Наруто можно спутать с человеческой женщиной. Хината была слишком воздушной и белокожей, в больших глазах — слишком мягкая пустота перламутра.       — …в Ночь Возрождения обязательно нужно довязать все узлы.       Рубашка на ней всегда была слишком свежей и нежно-сиреневой, и на станке она сплетала нитки в слишком странный узор. Учила своих детей слишком странным вещам.       Они резвились тут же, на одеяле, еще маленькие, чтобы осознать и как надо впитать ее слова. Хината немного грустно им улыбнулась. Двухлетняя Химавари распласталась на пузе, с визгом смеялась и тянула ладошки к старшему брату. Они оба — и Хима, и Боруто — каждый раз заставляли ее сердце растаивать. Их с Наруто-куном два общих узла: яркие, живые, уникально талантливые, вот только…       Хината закончила работу; устало соскользнула со стула и подобралась к детям поближе, чтобы погладить. Боруто тут же прыгнул ей на колени и потерся головой о живот.       Полукровки, они унаследовали оборотническую сущность Наруто. Но телесной энергии им, в отличие от отца, не хватало и каналы для циркуляции чакры у них были не такие крепкие — Хината видела. Они не могли обращаться. Застыли в плену своих первых форм.       Химавари выглядела почти как нормальная девочка, разве что на пухлых щеках обозначились полоски-усы. Боруто выглядел как лисенок. Его родители надеялись, он нескоро заметит, что отличается от других, но ближе к своему пятилетию неглупый пацан начал что-то подозревать.       Призрак шагов. Первым дернул ухом Боруто и, шлепая по полу подушечками лап, выскочил из гостиной. Затем захихикала от восторга Химавари, и только затем Хината услыхала нетерпеливый стук, взяла дочку за руку и потянулась в прихожую — вернее, в кабинет Наруто-куна, прячущий за собой жилую часть квартиры. Ее сын скребся в дверь, прыгал, пытался схватить ручку лапами, и, как собака, махал всеми девятью хвостами. Хима прикрыла глаза и принюхалась.       — Папуля пр…ришел’! И еще с ним… еще…       — Здорóво, — Наруто втолкнулся в свой кабинет. — Наконец-то мы здесь, ттэбайо!       С ним был мальчик в подранной серой кофте и таких же штанах не по размеру.       — А это, кстати… Каваки, хе-хе…       Каваки разрывало на части. В светлой комнатке посреди тюремного дома воздух ощущался совсем не давящим, и вкусным, к тому же. Не морозило. В больших горшках мокли еловые ветви. Три существа, которые вышли их встретить, были невероятными. В деревне таких не водилось.       — Это и есть маманя, — Наруто хлопнул его по плечу и с гордостью указал на женщину в сиреневом платье и фартуке, настолько чистую и нежную, что было страшно ее ненароком испачкать. — И Химавари. Дочка моя!       Голубоглазая девочка в желтой пижамке моргнула и мягко потыкала его пальцем. Каваки скривил ей болезненную улыбку и сразу смутился, потому что разве можно ему, грязному и пустому, испорченному грубой работой, быть в таком месте? С такими-то существами?       — А это Боруто… — Наруто потрепал по холке пятящегося назад лисенка. — Наш сын.       — …сын? — робко удивился Каваки.       Лисенок тотчас же подскочил и ощетинился, взъерошил персиковую шерстку. Он даже так казался мягким и хорошеньким. Каваки любил животных, и этого ему очень захотелось потрогать и подержать на руках.       — Ой, Боруто… ты чего, ттэбайо?!       Лисенок резко дал деру, отскочил от стола, всем туловом впечатался в вазу — ваза смачно разбилась, окатив его елками и водой, — и унесся дальше в гостиную, где мокрый, взъерошенный, с поджатыми от злости ушами, заполз горевать под диван.       — Боруто… — Хината поплелась было следом, но от головокружения споткнулась. Ее под мышки подхватил муж.       — Эй, сам разрулю, — заботливо укорил Наруто. — Ты ж, наверное, опять замоталась с этими нитками.       Пропустить сквозь себя тысячи смыслов и голосов, насытить энергией нити, соткать их в правильный летописный узор — ее вязание высасывало критически много чакры. К ночи Зимнего Возрождения, когда плетенье подходило к зениту, Хината едва могла двигаться. Тогда как заряженный полнолунием Наруто и дети-оборотни искручивались в костре избыточных сил: носились, скакали, могли сломать мебель…       — Боруто, ну-к выходи! — Наруто бойко плюхнулся в коленно-локтевую, сложил голову на пол и втиснул под диван руку, пытаясь добраться до сына. — Ты чего это вдруг?..       Боруто тревожно дышал и полз назад, как можно дальше от отцовской руки. Он как следует и не знал, зачем отползает. В душе он хотел, чтобы папаня тоже превратился в лису; чтоб можно было погрызть его за хвосты и за уши, а потом забраться под его большой теплый бок.       Но сегодня отец почему-то не стал с ним играть; вместо этого привел чужого мальчика. Боруто вжался в стену. Нет, он с самого начала обо всем догадался, раскрыл замысел! Каваки пришел сюда для того, чтобы его, Боруто, собой заменить. Папаня возжелал нормального сына. Двуногого. Который хотя бы иногда без хвостов.       Зажмурившись, Боруто попытался поймать мощь от Луны и натужился так, что нутро затряслось. Окунулся во тьму сознания. Что, если прямо сейчас он сможет обратиться в человека и станет не хуже…       …без толку. Лишь где-то под шерстью шмальнуло колючим током.       — Хи… имавари! — испугалась снаружи маманя.       Отец оторвался от бесплодной охоты и бросился в кабинет. Боруто подполз под самый краешек сиденья и сверкнул глазами из поддиванья. Развозив еловой веточкой лужу от разбитой вазы, Хима пыталась промокнуть, Каваки пытался не дать ей пораниться об осколки, маманя пыталась доковылять до прихожей, а папаня пытался быть везде и одновременно, чтоб усадить мать обратно в кресло, убрать Химу от лужи, вытереть лужу и заодно отобрать у Каваки осколки.       Наруто очень жалел, что не было в мире магии, которая могла бы его размножить на еще четвертых Наруто. Отправить одного к Химе, другого — к Хинате…       — Ч-черт, — он схватил промокшую дочь поперек живота и на ходу выкинул в сторону дивана указующий перст. — Никуда не уходи, Боруто! Я щас переодену ее и приду! А ты, Каваки… ты снимай обувь и дуй в гостиную! Не стой в коридоре, ттэба!..       Каваки послушно стянул сандалины и замялся у порога. Посмотрел в пол.       — Иди сюда, Каваки-кун, — тихо кликнула Хината в попытке согнать с него напряжение и стыд. — И ты, Боруто. Нужно обтереть шерстку.       Боруто, бунтуя, забился обратно в глубины дивана, тогда как Каваки рискнул преступить порог гостиной и приблизиться к удивительной чистой женщине, стараясь на нее не глядеть. В этот накаленный момент у него в животе совсем уродливо заурчало.       — О…       — Поужинаешь с нами? — Хината как можно плавнее поднялась, хотя ноги подрагивали и хотелось упасть обратно на кресло. — Прости, что стол до сих пор не накрыт.       Каваки яро помотал головой.       — Ты любишь лапшу?       Впервые в жизни его спрашивали, что он любит поесть — забота такая пугала и восхищала.       — Я, что угодно… — выдавил Каваки, чувствуя, будто к щекам прикладывают что-то горячее и острое. — А что мне…       Он обратил вдруг внимание: чудесная женщина к кухонному уголку еле плетется. Выходит, она по его вине надрывается.       — Я помогу!       Не успел он сделать и шагу, как из-под дивана стремительно выскочил сам топот — воплощение топота — и, вертя пучком пышных хвостов, запрыгал у плиты. Не мог Боруто дать новому мальчику показать себя с лучшей стороны, лучшим сыном. Настолько катастрофически не мог, что мигом забыл о внутренних противоречиях. Обиду вытеснил страх проиграть родное прижитое место.       — Боруто… — растерялась мама.       Боруто в прыжке вцепился когтями в тумбу; неуклюже соскальзывая, задрал кверху зад, подтянулся, случайно смахнул солонку и примерился к чаше со сладкими каштанами. Нужно было срочно доказать, что даже с зубами и лапами вместо рук… Он мог помочь мамане первее!       — Хината, что делать, она сказала, что хочет одеться снежинкой, и феей, и принцессой, — из спальни высунулся слегка паникующий Наруто. — Но у нас нет костюма феи-снежинки-принце… Эй!       От резкости его вскрика Боруто впечатался задней лапой в тушеную капусту.       — Сто… на месте стой, ттэбайо! Ща ошпаришь хвосты!       Наруто за шкирку стянул сына с тумбы, пока не пострадал ни пушок на хвостах, ни кипящая бадья с раменом. Из спального закутка выпорхнула Хима, одетая в три сарафана, и в полном восторге засеменила за отцом. Она прижимала ладошки ко рту и довольно хихикала, потому что ее старший брат, болтаясь над полом, смешно поджал лапы, как делали котята, когда взрослые кошки перетаскивали их за шкирки. Даже Боруто не мог сопротивляться инстинктам.       — Сиди за столом, — с расстановкой выговорил Наруто и зыркнул на сына. Приблизительно так он общался с не слишком тяжелыми преступниками, а Саске приблизительно так говорил с ним самим. — Хвосты в лапшу не совать, в салаты не вляпываться. Папаня все сделает сам. Понятно тебе?       Опустив смурной взгляд, Боруто потоптался на стуле.       — Хима, ты тоже, прошу, не лезь никуда три минуты!       Наруто подтащил дочку на сиденье детского кресла и, шумно выдохнув, попер помогать жене. На стол лег пышущий жарой кусок мяса, которым тут же заинтересовался Боруто. Химавари загребла себе мандарины, каштаны и тягучие шарики-мóчи и распределила это добро у себя между пышными юбками. В самый центр, словно торт, Наруто гордо водрузил здоровенную лохань с лапшой и бульоном. Рядом тихонечко присоседился сладкоароматный пирог из духовки.       — Ты не стесняйся, Каваки, выбирай, чего хочешь, — Наруто ткнул пальцем в рамен. — Рекомендую вот эту отменную пищу, даттэбайо! Полный набор витаминов и минералов, дополненный питательными жироглеводобелками…       «Отменную пищу» он, впрочем, без дальнейших вопросов разлил всем и каждому. От концентрации острого, щедро-жирного, очевидно вкусного и горячего у Каваки выделялась слюна и гулко бухало сердце. Он стиснул кофту у брюха: где-то там закололо от голода.       Он никак не мог понять, за что ему давали еду. На всякий случай сказал:       — Я, м-м, умею колоть дрова…       — Крутяк! — Наруто с широкой улыбкой выставил большой палец, ни бельмеса не сознавая, к чему пацан вдруг заговорил о дровах. — Ну давай, жри скорее!       Каваки все тормозил. Он привык сначала работать, а потом получать пищу.       — …Каваки-кун, ты никогда прежде не кушал рамен? — осторожно спросила Хината.       — Я тебя научу, — почуявший шанс подпрячь еще кого-то к своей кулинарной религии, Наруто подвинул к мальчику стул и утянул большую плоскую ложку. — Сначала зачерпываешь бульон этой вещью, чтоб заценить богатство разнообразия глубины качества вкуса…       Керамический край ложки приник к пересохшим губам, и Каваки ничего не оставалось, кроме как втянуть в себя струйку обжигающего, насыщенного соусом бульона.       — Ну как тебе? — поинтересовался Наруто.       — Очень вкусно…       Дорожка вкусного и горячего текла вниз к желудку и почему-то выбивала щипучие слезы.       — Скажи-и!       Боруто скуксился и отвернулся. Его вот не нужно было кормить с ложечки.       — …и это мы не дошли до свинины, — разливался его отец. — А в конце ты такой, забиваешь на ложку и просто высипываешь жижу из миски, это самое потрясающее!       Каваки успевал только глотать: умиленный и отчего-то счастливый Наруто держал миску у него под подбородком и сам подтягивал ему лапшу палочками.       — Когда-то я был как ты, — попутно объяснял он. — Не знамший хорошей еды. По правде, одних червяков тогда жрал…       Обоняние влекло Боруто к стынущему ломтю жаркого, однако он силой удерживался и выразительно лакал рамен из своей миски. Под видом трапезы крылось соревнование: кто быстрей одолеет «отменную» батину пищу. От напряжения язык заломило и, к тому же, порезало кипятком. В горле першило, и на глазах выступили слезы, но он должен, обязан был раньше закончить свою тарелку. Он ведь не хуже двуногих мальчишек.       — Не следует торопиться, — заметила мама. — Ты так подавишься.       Наклонив лапами миску, Боруто уткнулся мордой в бульонную взвесь, из-за яростного вылизывания потерял равновесие — остатки рамена выплеснуло по столу и на пол.       — Ой, Боруто! — отец подскочил, так, что Каваки подавился шматком водоросли. — Ты чего это? Ч-че-ерт… Лапку хоть не ошпарило?       От последнего вопроса на мгновение шибануло теплом благодарности. Боруто отчего-то помотал головой, хотя лапу немного ошпарило. Папаня тем временем цыкнул и медленно приблизил к нему недоумевающее лицо. Не очень довольное.       — Чего-т ты странный сегодня, знаешь ли…       Боруто потупился. Он не справился с раменом, не смог даже накрыть на стол. Вместо того, чтоб хвалить, его почти что отчитывали. Он этому Каваки вчистую проигрывал!       В голове, меж ушами, тонко звенело — так гадски, аж расхотелось жаркое. И лапу все-таки жгло. Почему папаня не хотел превратиться обратно в лису и его пожалеть?       Почему они не делали как обычно? Не пели и не выли зимневозрожденческие песни все вчетвером, не играли на одеяле?..       — …у Каваки это вообще первое Зимнее Возрождение в жизни. Не порть больше праздник, лады?       Снова Каваки!       С досады, обиды и раздражения потемнело в глазах — темнота ударила хлестко, наотмашь. Из ослабевших рук Каваки шлепнулась на пол миска с раменом, мама тихонько втянула воздух. До Боруто дошло: нет, это не у него в глазах потемнело, а просто…       — Вы каждый год будете вырубать свет, ттэбайо-о?!       

* * *

      Учиха Саске не жаловал современные технологии. Несовременные технологии тоже не жаловал. Поэтому резкое отключение электричества, накрывшее весь Открытый Лист, не застало врасплох его — человека, с юных лет защищенного броней непоколебимого скептицизма.       Не поменявшись в лице, он присел на корточки, аккуратно взял с пола одну горящую свечку, водрузил ее в подсвечник на рабочем столе и продолжил писать:       

«В Резиденцию. Патрицию лично в руки.

      

Итачи.

      Да, мы убили Джигена. Не допросив предварительно. Контрмеры предприняты: Сакура сказала, что попробует дозваться до него с помощью некромагии. Чем призрак свежее, тем выше вероятность того, что он придет на зов. Пентаграмма готова. Ожидаем.       Если у тебя есть дежурный некромант, немедленно направь его в Штаб. Сакура не специалист в этой сфере.       

Учиха Саске,       Для тебя — Командор Ночной Стражи Листа»

      Саске привязал капсулу с письмом к лапке ястреба, приоткрыл окно и коротко приказал:       — Давай.       Птица вспорхнула и пронеслась над крышами едва заметной тенью. Ни одно окно не светило в пределах видимости, лишь ненадолго взбодрились кое-где семафорные башни.       Плащ слегка натянулся: очкастая девочка в красной юбке и белой рубашечке с деловым видом потянула его за подол.       — Сарада?..       — Она просит вернуть свечу, Саске-кун, — объяснила Сакура. — Нам нужно для завершения пентаграммной печати.       — А.       Саске вернул свечку обратно: на острие луча пятиконечной звезды, краской начерченной на полу. Сарада уселась на коленки напротив матери и сложила кончики пальцев для концентрации. В то время, как ее ровесники скандалили, слушали сказки и уплетали праздничный ужин, она помогала папуле расследовать преступления.       В пальцах закололо мурашками. Потянуло потусторонним волнением: их с Сакурой воли пытались проникнуть за границы живого. Незримые нити светлого колдовства, пронизавшие штаб-квартиру, завибрировали от столкновения с темной магией.