Чудовища

      Идея посетить цирк казалась чудовищной. Сегодня, находясь в участке, ей так хотелось, чтобы где-то произошло хоть какое-нибудь происшествие, задержавшее до позднего вечера. Так странно было придумывать оправдание для того, чтобы не прийти. В конце концов, она же не в школе, где большинство мероприятий посещалось в добровольно-принудительной форме. А сейчас она сидит за столом и ищет отговорку, чтобы пропустить представление.       Что за глупость? Почему просто не пойти? Это же не обязательно! Никто на арканах не тащит.       К тому же то ощущение жути так и не выветрилось из сознания, а встреча с директором цирка и вовсе вызвала дрожь. Только вот причина ускользала, то ли от его проницательности, то ли от странных слов артистки. Возможно, этот человек – хороший психолог. Не зря же работает с уродцами и у него, действительно, могут быть свои способы усмирять их психические проблемы. А она себя просто накрутила и придумала невесть что.       – Эва, – голос шерифа Никсона вырвал из задумчивости. – Рабочий день закончился, можешь идти домой.       – Хорошо, – она закрыла папки, отложила бумаги и ручку, сняла с вешалки пальто.       – Кстати, этого Мордогрыза директор цирка забрал.       – Когда? – Эва даже замерла на секунду, поскольку Человека в маске не видела в участке.       – Так приходил в обеденный перерыв, внёс залог, и дежурные отдали ему коротышку.       Обеденный перерыв занимал минут сорок, и всё это время Эва находилась в кафе неподалёку. Она не видела, чтобы директор цирка выходил из участка. Может, не заметила? Ну не будет же он ходить в сценическом образе по городу. Хотя Мордогрыза она бы точно узнала.       Решив не забивать этим голову, оделась и пошла домой. В конце концов, ей-то какое дело до бесноватого коротышки? Главное, чтобы он больше вреда никому не причинил, и не только он.       – Сара, – Эва не откликнулась на звук имени, оно её раздражало.       А после разговора с этим чёртовым Человеком в маске ещё и отдавалось страхом. Он потревожил старую рану, и теперь она сочилась болью воспоминаний и неприятных ощущений.       – Эва, – вот теперь она обернулась.       По улице бежала Кэнди, школьная подруга и первая, кто был добр к новенькой в Сентфоре. Она теперь распрямляла волосы, поскольку непослушные белокурые кудряшки вечно пушились во влажную погоду и запутывались. Потому первое, что приобрела Кэнди на свои деньги – плойку.       – Извини, не хотела…       – Да всё в порядке. Куда бежишь-то? К Дереку?       Подруга покраснела, опустила светлые глаза, будто её поймали за чем-то неприличным.       – Ну, вроде как…       – Кэнди, ты взрослая девочка. Что ты краснеешь, как школьница?       – Ну, просто мы столько лет дружили, а теперь встречаемся.       – И что в этом плохого? Ладно, не буду вам мешать.       – Постой, мы хотели тебя тоже пригласить.       – Тебе не кажется, что я буду третьей лишней?       – Так мы в цирк идём, вчера не смогли попасть, а сегодня у меня выдался свободный вечер. Пошли, моя мама в восторге от его директора.       На последних словах Эву явственно передёрнуло. Не хотелось туда возвращаться, но слова оправданий никак не приходили в голову. Если идея просто не пойти туда, потому что её туда никто не тащит – хорошая. То вот отказать старой подруге и приятелю, не обидев при этом, тяжело.       – Не знаю, сегодня я там днём была и жутковато.       – Так в пустом шатре естественно будет жутко. Ну ладно тебе, просто сходи и посмотри. В конце концов, ты же не можешь знать, понравится тебе или нет, пока сама не испытаешь. Вспомни, ты так и об оливках говорила.       – А вот это – удар ниже пояса! – шутливо разъярилась Эва. – Ладно, пошли, но только ради вас. И сяду подальше.       – Ну, С… Эва.       – Ничего не знаю, пойти я согласилась, а вот сидеть в первых рядах – нет.       Кэнди только покачала головой, но не стала больше наседать. Так вдвоём они и пошли в сторону дома Никсонов. Дерек как раз запирал двери, когда девушки оказались возле лужайки.       – О, ты её уговорила, – молодой парень тепло обнял Эву, всё-таки они в последний год плотно общались, и этот парень оказался единственным, кто действительно защищал подружек от многих невзгод. Быть сыном шерифа – это неплохое преимущество.       – Ты же знаешь, я могу найти к ней подход.       – Ага, банальным взятием на «слабо».       – Так что делать, если ты на это ведёшься?       Хотелось отвесить парню подзатыльник, но он увернулся, взял под руку Кэнди и они пошли в сторону цирка.       Подруга оказалась права, в сгущающихся сумерках, под иллюминацией гирлянд и лампочек, среди толпы и возбуждённого смеха это место уже не выглядело таким пугающим. Посетители проходили, отдавая купленные билеты жутковатого вида мужчине с впалой нижней челюстью и разного размера глазами, а голова выглядела неуклюже маленькой на фоне широкого тела.       Занавес на сцене был закрыт, но внизу мигали лампочки желтого и красного цветов, сменяясь в калейдоскопе. В и без того душном помещении стало невыносимо из-за обилия посетителей. На удивление пришёл почти весь город, родители с детьми, коллеги из полицейского участка, взгляд выцепил фигуры мамы и шерифа. Дерек и Кэнди сели ближе к сцене, даже Адель и Аарон тут были.       Эва не стала торопиться, к моменту начала представления мест на скамейках практически не осталось, но она решила не искать сидячее место. Не хотелось никого тревожить, к тому же неясное чувство опасности заставляло следить за происходящим в зале.       Вот раздалась громкая музыка. Под задорный, немного мультяшный мотив, занавес медленно разошёлся. Присутствующие замерли, послышались шепотки, когда на сцену выплыла та самая жуткая актриса, напоминающая марионетку в руках неумелого кукловода.       Она обвела всех мутным взглядом, потом подпрыгнула, села на шпагат, выгнула ноги в противоестественном направлении. Раздались восхищённые возгласы, потом артистка села на корточки и начала в буквальном смысле заворачиваться в узел, будто змея. Дружные восторги, аплодисменты и смех заставили невольно скривиться. Да, это было впечатляюще, спорить не приходилось, но всё же не для Эвы.       Артистка умчалась за сцену, где её тут же сменили сиамские близняшки, стали наперебой и по ролям читать стихи, пока одна из них не сбилась. Они начали ругаться, царапать друг друга каждая со своей стороны, наступать то на правую, то на левую ногу и при этом кричала то правая, то левая голова. А вот это уже выглядело отвратительно, поскольку на сцену посыпались вырванные в драке волосы, хотя они могли быть и накладные.       Смех, веселье, даже вовлечённость людей в процесс заставляли Эву терять веру в людей. Уродцы на сцене готовы были изломать себя как угодно лишь бы угодить зрителям и заработать себе на еду.       В ответ на эти мысли появились трое акробатов-близняшек, похожие больше на пухловатые мячики. Они встали одни на другого, а потом упали, рассыпались и покатились по сцене, изображая бильярдные шары.       Вот один выкатился в зал, прокатился под скамейкой и широкой юбкой какой-то почтенной матроны. Та взвизгнула, начала причитать, а в ответ снова раздался взрыв смеха.       Акробаты на сцене засмеялись, подзывая братца и тот, нелепо пытаясь сделать «колесо» пухлыми детскими ручками больше падал на других зрителей, чем приближался к сцене.       Эва покачала головой, неужели, кому-то это кажется смешным? Уродцев она не винила, они пытались заработать на жизнь в этом чудовищном мире, где на нормальную работу они никогда бы не устроились. Их нелепый вид, непохожесть на нормальных людей шокировал, их недоделанные трюки воспринимались как должное.       Бросив взгляд в зал, Эва увидела, как Кэнди и Дерек активно жестикулируют и уминают орешки из пачки. Мама с шерифом больше шептались друг с другом, чем смотрели представление. А вот Эва была не в своей тарелке и по мере того, как на сцене появлялись всё новые артисты, чувствовала себя в этом душном шатре лишней.       Она видела людские пороки, уже наблюдала их за привлекательной внешностью: обманщики, мошенники, даже грабители, на первый взгляд производящие впечатление воспитанных и обаятельных людей. Вот где крылось настоящее уродство, не в нелепых кривляниях актёров на сцене, а в жизни, где каждый становился уязвим. Где любой мог попасть в ловушку смазливого лица или сладкой речи, лишиться денег, положения, семьи, счастья, крыши и жизни. И всё это из-за излишнего доверия, усыплённой критики и умелым манипуляциям.       Мысли яркими картинками проходили в голове, она даже не понимала, откуда они вылезли, раньше сонно дремавшие на задворках сознания. За их ширмой даже не сразу поняла, что прошло минут сорок, и музыка утихла. На сцене появился уже знакомый Человек в маске, он смотрел ровно перед собой и в то же время окидывал взглядом весь зал.       Спина снова покрылась холодом, будто кто-то открыл полог шатра, впуская морозный вечерний воздух. Эва неосознанно поёжилась, но продолжила глядеть на директора цирка.       – Очередное представление подошло к концу, я рад, если вы смогли оценить красоту безобразия и нелепость мастерства, – голос его был хорошо поставленный, низкий, гипнотизирующий. – Приходите завтра, с нетерпением будем ждать встречи с вами.       Занавес закрылся, но директор цирка не стал уходить, его со всех сторон облепили люди, захотевшие переговорить с ним лично. Эва порадовалась, что его жуткая маска скрылась за головами других и потому подошла к Кэнди, мило беседующей с Дереком.       – Ну и как тебе? – спросила подруга, надевая шарф.       – Нелепица и издевательство, – отрезала Эва.       – Не будь ты столь категорична. Эти ребята стараются, как могут, в конце концов, в их нелепости их талант, они же не виноваты, что такими родились.       – Именно, а для многих это, – Кэнди обвела взглядом шатёр. – Вообще единственный шанс заработать себе на жизнь. Так что не будь такой ханжой.       – Ага, люди выставляют себя идиотами, истеричками и агрессивными тварями лишь бы зрители завтра пришли снова. А я при этом – ханжа.       – Ну что как представление? – голос шерифа заставил слегка вздрогнуть.       – Мне понравилось.       – Вот и отлично. Тогда по домам и все вместе сегодня посидим? – предложил мистер Никсен, заглядываясь больше на сына.       Конечно, шериф знал Кэнди с детства и наверняка понимал, что между сыном и девушкой не платонические отношения. Но всё же Дерек пока не спешил объявлять официально, что они с Кэнди встречаются, хотя по грустному взгляду подруги, Эва поняла, как той этого хочется.       – А почему нет? – решила спасти ситуацию Эва. – Можно заказать пиццу и вечер провести за хорошим фильмом.       – Не знаю, – Дерек замялся, не набираясь смелости переходить к решительным заявлениям.       – А я согласна, давно мы не проводили вечера с Эвой, я бы тебе причёску какую соорудила, как раньше.       От этих слов на лице невольно появилась улыбка. Да, Кэнди вечно что-то выделывала с её волосами, привычка не прошла даром и теперь подруга работает парикмахером, копит на своё дело.       – И маме твоей тоже!       – А кстати, где она? – Эва только сейчас заметила, что матери нет рядом с мистером Никсеном.       – Пошла с директором цирка поздороваться, вчера упустила момент и не захотела навязываться.       Эва поискала глазами толпу и увидела, как Человек в маске держит её мать за руку. Она загипнотизированным котёнком смотрела ему в глаза, точнее в прорези маски и не шевелилась. А потом медленно поплыла за ним, когда тот повёл её за кулисы. Эва метнулась в ту сторону, ощутив колкий страх в сердце, как оно бьётся где-то в горле, а пульс был под двести.       В лавине людей было тяжело маневрировать, и такое небольшое расстояние казалось бесконечно далёким. Человек в маске уже отогнул портьеру, шагнул в темноту, мама сделала шаг и в этот момент Эва успела тяжело опустить руку ей на плечо.       Она вздрогнула, будто очухиваясь ото сна, высвободила руку из пальцев директора цирка, сморгнула несколько раз, словно не узнавала этого места.       – Детка, что-то случилось?       – Тебя мистер Никсен звал, сказал что-то серьёзное, – мама с радостью поверила в эту ложь, извинилась и побежала в быстро пустеющий зал.       Эве тоже хотела уйти подальше от застывшего рядом директора цирка, поскольку возле сцены уже почти не осталось народа. А остаться заново с ним наедине не хотелось совершенно.       – Такая забота о матери, кто же из вас выполняет эту роль? – прозвучал совсем рядом его бархатный голос.       – Что вам было от неё нужно? – она решила идти в атаку, чтобы за злостью запрятать нарастающий страх.       Он оказался непозволительно близко, чуть нависая над ней, глядя насмешливо и с толикой любопытства.       – Я всего лишь хотел подарить маску, а вы теперь заставите её ухажёра чувствовать себя неловко.       – Уж лучше неловкость, чем ваши манипуляции, – злость зашкаливала, сердцебиение успокаивалось, но чувство страха за мать никуда не улетучилось.       Она ведь придёт сюда завтра и послезавтра, пока цирк не уедет.       – Манипуляции? – смех был самодовольным, приглушённым из-за маски. – Я всего лишь хотел сделать подарок, но ваша реакция меня занимает больше. Вы так торопитесь оберегать мать, будто дитя здесь она, а не вы.       – А вы, видимо, решили, что знаете людей лучше всех, – злость теперь пробирала самая настоящая. Да кем этот циркач себя возомнил? – Видите их насквозь и думаете, что можете ставить на них клеймо или вырисовывать диагноз.       Он молчал, внимательно глядя на неё, сложив руки в замок. Такая расслабленная поза и всё же от него скользила странная энергетика, заставляющая душу уйти в пятки и поскорее избавиться от его общества.       – Прячетесь за маской, как за ширмой, скрываете лицо, чтобы не выставлять напоказ свои чувства, чтобы никто их не прочёл, не разобрался, не увидел ваших грешков за безликим именем.       – Говорит мне та, что маской носит имя.       Короткая фраза заставила умолкнуть, сжать кулаки в бессильной ярости. Хотелось сорвать с его лица маску, посмотреть в глаза, а не угадывать, куда конкретно сейчас он смотрит. Обжигающее ощущение взгляда остановилось на щеке, на косом рисунке шрама.       – Вы встали на сторону закона, но закон слишком безлик, он не может понять вашу боль, прочувствовать её, подарить удовлетворения. Ведь только познавший боль может вынести справедливый приговор обидчику, наказать за унижение, страх и собственную слабость. Только тогда сердце ваше насытится и успокоится, и только вы будете решать, когда сказать: «Достаточно».       – Не смейте приближаться к моей матери, – она вскинула руку в угрожающем жесте.       Сложно сказать, как он посмотрел на это, поскольку выражения лица не разобрать.       – Вы мне угрожаете? – в вопросе скользило больше любопытства, нежели чего-то другого.       – Я вас предупреждаю.       На эти слова Человек в маске протянул руку, провёл пальцами по кисти девушки, заставив сердце пропустить удар. А потом неожиданно сильно сжал Эве руку так, что она едва удержалась от вскрика.       – И что же вы сделаете?       – Я натравлю на этот цирк все службы, которые только есть в Сентфоре.       – У вас нет такой власти.       – Возможно, но поверьте, лучше вам не знать, на что я могу быть способна.       Она вырвала руку из его захвата и чуть не побежала наружу, поскольку страх липкими лапками терзал душу. А чувство самодовольного прожигающего спину взгляда ушло, стоило ей отрезать себя от душного помещения цирка пологом. И только оказавшись в плену морозного воздуха и меланхолично опускающихся на землю снежинок, внезапно осознала то, чего не заметила за своей гневной тирадой.       «Та, что маской носит имя».       Откуда он вообще знал, как её зовут, а, тем более что имя это – ненастоящее?