The Boy from Beauxbatons (Шармбатонец)

      — Итак, друзья, вам, наверное, интересно, зачем я вас всех здесь собрал, — обратился Джеймс к группе, собравшейся в общежитии Мародеров. Собралась вся группа друзей, за исключением Лили.       — Я думаю, это связано с тем, что через две недели у твоей девушки день рождения, а ты все никак не умолкнешь о своих идеях, — предположил Питер.       — Подожди, вы с Лили официально встречаетесь? — спросил Ремус.       — Господи, Ремус, где ты был? Они буквально вместе ходили на Святочный бал, — сказала Мэри.       — Мы тоже вместе ходили на Святочный бал. Но я что-то не вижу что бы ты планировала какие-то вечеринки в мою честь.       — Ну, сегодня ведь еще не твой день рождения, не так ли?       Ремус снова повернулся к Джеймсу.       — Так вы с Лили встречаетесь?       — Мы что, первокурсники? — сказала Марлин.       — Да, мы встречаемся, мой дорогой Лунатик, — сказал Джеймс с довольной ухмылкой. — И поскольку у меня лучшая девушка во всем Волшебном мире, мы должны устроить лучший день рождения в истории Гриффиндора.       — А Лили вообще хочет вечеринку? — спросила Марлин.       — Если Джеймс устраивает ее, она на ней будет, — ухмыльнулся Ремус.       — Внезапно ты стал экспертом по отношениям, о существовании которых ты даже не подозревал пять минут назад? — спросила Мэри.       — Я Казанова Гриффиндорской башни, Мэри, — сказал Ремус.       — Да ну? А где же тогда Сириус? — ответила Мэри. Это должна была быть шутка, но в комнате воцарилась гробовая тишина.       Ремус только улыбнулся и постарался не испортить настроение.       — Да хрен его знает. В последнее время я не могу держать в прямой зависимости всех своих партнеров, — сказал Ремус, притворяясь дерзким и беззаботным. Комната разразилась легким смехом.       — Я не думаю, что ты кого-то удерживаешь в вертикальном положении, Ремус, — пошутила Марлин, и Ремус улыбнулся.       — Знаешь, — Мэри наклонилась ближе, несмотря на то, что рядом никого не было, чтобы подслушать. Такой знак говорил о том, что у нее есть хорошая сплетня. — На днях я подслушала, как кучка слизеринцев говорила, что Сириус постоянно пьет как сумасшедший…       — Мэри, — предупредил Джеймс, но все его проигнорировали.       — И Регулусу приходится искать его каждую ночь и приводить его обратно, пьяного в стельку, в общую комнату Слизерина, и присматривать за ним.       — Правда? — спросила Марлин, и Мэри кивнула.       Ремус чувствовал, как все не так уж незаметно переглядываются.       — Что ж, печально, — сказал Ремус, потому что ему казалось, что он должен сделать какое-то заявление. — Но это уже не моя проблема, — Ремус прислонился к спинке кровати, как бы показывая всем, что его это совершенно не беспокоит.       Однако живот Ремуса скручивался в узел, несмотря на то, что все его внутренности боролись против этого. Он не заслуживал его мыслей. Сириус не заслуживал его беспокойства.       И все же он думал об этом — отключался от разговора о дне рождения Лили, потому что Сириус решил наёбываться каждую вторую ночь.       Ремус решил, что ему все равно.       Откуда у него алкоголь? шептал его разум.       Ремус был рад дню рождения Лили.       Неужели он все еще ходит пить возле Астрономической башни?       Ремус отвечал за то, чтобы достать алкоголь для вечеринки.       Если Сириус упадет, кто-нибудь догадается его поймать?       — Ремус, скажи ему, — голос Мэри вернул Ремуса к групповому разговору.       — Что?              — Скажи Джеймсу, что он не может быть ответственным за музыку. Это должен быть магглорожденный или, по крайней мере, полукровка.       — У меня отличный музыкальный вкус! — защищался Джеймс.       — Не обижайся, Сохатый, — сказал Питер. — Но даже у моей мамы вкус в музыке получше, чем у тебя. По крайней мере, она знает больше, чем три волшебные группы.       Все разразились смехом, пока Джеймс продолжал кричать.       — Да я разбираюсь в музыке! Я уверяю, я разбираюсь в музыке!       — Неа, — сказала Марлин. — Я отвечаю за музыку. Ты можешь отвечать за то, чтобы сидеть там и выглядеть красиво под ручку с Лили.       Джеймс засмеялся.       — Я и так уже на полпути, — сказал Джеймс, приняв смешную позу.       Ремус просто позволил себе быть в этом моменте. Он позволил себе смеяться и наслаждаться тем, как солнечный свет падает на его кожу. Здесь было то, что имело наибольшее значение — не какой-то тупой чистокровный мальчишка, не оценки, не война за пределами этой комнаты — здесь были только его друзья, улыбающиеся так, словно они открыли фонтан молодости.       Это был момент, который Ремус хотел запомнить, когда он будет старым, весь в седых волосах, и будет сидеть в кресле-качалке, а вокруг него будут бегать внуки Лили и Джеймса. Он порылся в своих вещах и достал маггловскую камеру, которую украл у Лили. Он сделал снимок.       Ну вот, подумал он, теперь мы останемся вечно молодыми.

-

      Ремус рассказал всем своим друзьям о подсказке к следующему испытанию, надеясь, что кто-нибудь сможет ее расшифровать, но они были в таком же замешательстве, как и Ремус.       Так было до тех пор, пока Мэри не подбежала к Ремусу в Общей комнате.       — Ремус, Ремус, Ремус, угадай, что я только что подслушала, — взволнованно сказала Мэри.       — Локонса снова бросили? — ответил Ремус.       — Нет, вообще-то да, но это было несколько недель назад, — сказала Мэри и села рядом с Ремусом на диван. Она наклонилась поближе, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. — Я сидела во дворе с Марлин и Доркас, мы просто болтали, ну как обычно. А потом Игорь и его маленькая банда приспешников прошли мимо, и мы притихли, чтобы уставиться на них, — Ремус тихо засмеялся. Мэри была абсолютной иконой. — И я подслушала, как они говорили, пытаясь разгадать подсказку Игоря, и знаешь что, Ремус, она отличалась от твоей.       — Правда? Что в ней говорилось?       — Я не все поняла, но он сказал что-то о — их голоса зовут тебя под землю, так что будь осторожен в своих грабежах. Я не совсем понимаю, что это значит.       — Вейлы, — сразу же сказал Ремус. — О, Мэри, ты просто находка. Я бы мог тебя расцеловать.       Мэри показала свое лицо и указала на щеку. Ремус быстро наклонился, чтобы поцеловать ее.       — О Боже, я должен рассказать Лили, — сказал Ремус. — Но держи это в секрете!       — Не за что, — позвала Мэри, когда Ремус взбежал по лестнице в общежитие Лили (лестница была зачарована на превращение в горку под ногами посетителей мужского пола, но любой гриффиндорец четвертого курса знал, как это обойти).       Ремус ворвался в комнату Лили, не потрудившись постучать.       — Лили! Ты не поверишь — о Боже, какого хрена!       На кровати Лили лежал не кто иной, как Джеймс Поттер без рубашки и с языком, наполовину проникшим в горло Лили.       Ремус быстро развернулся и вышел за дверь. Лили быстро побежала за ним, поправляя мантию на плечах.       — Ремус, мне так жаль, — сказала она, догнав его на лестнице.       — Нет, все в порядке. Правда. Я должен был постучать или что-то в этом роде, — на щеках Лили появился румянец, а сзади нее уже и Джеймс, который наконец-то натянул нормально свою рубашку. — А вот тебя, — сказал Ремус, указывая на Джеймса. — однако, я видел гораздо больше, чем мне когда-либо хотелось бы.       — Лунатик, мы прожили вместе семь лет. Ты видел меня без рубашки, — ответил Джеймс.       — Это не значит, что я хотел.       — Что? Ты не хочешь лицезреть вот это? — Джеймс дразнился и начал задирать часть своей рубашки.       — Стоп! Заканчивайте это безобразие! — сказал Ремус, прикрывая глаза, и все трое рассмеялись.       — Просто признай это, Лунатик. Я неотразим.       — Я думаю, последние семь лет отвержений Лили доказывают, что ты в буквальном смысле отразим.       — Да, но в конце концов я добился ее, не так ли? — сказал Джеймс и обнял Лили за плечи. Он поцеловал ее в макушку, и Лили посмотрела на него с самой искренней улыбкой.       — Фу, гадость. От вашей любви, ребят, меня тошнит, — сказал Ремус. — Я оставлю вас наедине.       — Нет, Ремус, что ты хотел? — спросила Лили.       — О, эм, — Ремус чувствовал себя немного глупо, объясняя суть Кубка Чемпионов после волнения последних двух минут. — Мэри только что узнала, что подсказка Игоря отличается от моей — их голоса зовут тебя под землю, так что будь осторожен в своих грабежах.       Глаза Лили расширились от волнения.       — Вейлы.       — Вейлы, — повторил Ремус с ухмылкой.       — Что такого с Вейлами? — спросил Джеймс.       — Однажды домовой эльф рассказал Ремусу о них, когда те общались с Сири… — оборвала себя Лили и бросила извиняющийся взгляд на Ремуса. — По сути, мы уже несколько месяцев знали, что они здесь, но теперь мы понимаем, почему, — объяснила она Джеймсу.       — Так вот чем вы двое занимаетесь часами в библиотеке? — спросил Джеймс.       — Что? Ты, что, ревновал, Сохатый? — спросил Ремус.       — Конечно, нет. Я доверяю Лилс проводить время с тем, с кем она хочет.       — Хорошо, — сказала Лили. — Потому что я не хотела отменять наш с Ремусом сеанс поцелуев.       Она сказала это совершенно серьезно, и Ремусу потребовалась вся сила воли, чтобы не рассмеяться. На одно короткое мгновение Джеймс посмотрел между ними, словно пытаясь понять шутку.       — Правда? — спросил Джеймс, его голос был тоненьким.       Лили разразилась смехом.       — Конечно, нет, придурок. Как ты вообще мог подумать такое?       — Ну, так я же не знал! — защищался Джеймс. — Вы оба выглядели такими серьезными.       Ремус с улыбкой покачал головой.       — Это твоя проблема, Сохатый. Ты доверяешь всему, что тебе говорят.       — Нет, не всему. Но моим лучшим друзьям? Конечно.       — Оу, я твой лучший друг? — спросил Ремус.       — Больше нет. Ты для меня умер, — сказал Джеймс.       — Ну, если это значит, что мне никогда не придется видеть ту мерзкую демонстрацию, на которую я нарвался, то я не против.       Джеймс закатил глаза и крепко обнял его.       — Нет, от нашей дружбы тебе никуда не деться. Мы будем старыми и морщинистыми и будем шутить, пока наши с Лили дети будут доливать нам виски.       — Будто в аду, — проворчал Ремус, отталкивая Джеймса.       Ремус мог изображать, что не выносит проявления чрезмерной ласки Джеймса, но в глубине души Ремус любил ее. Ему нравилось, как много любви Джеймс готов подарить вселенной, и как бы он ни ругался и ни ныл, он действительно надеялся, что будет рядом с Джеймсом до самой смерти.

-

      Ремус решил, что ему нужно найти подсказку Сириуса. Что бы там ни было написано, это даст Ремусу преимущество в турнире, в котором он отчаянно нуждался, потому что теперь Ремус должен был победить. Он ни за что не позволит, чтобы Сириус Орион Блэк снова облапошил его.       В следующий раз, когда Ремус не мог заснуть, он не пошел в лес, как обычно. Вместо этого он резко свернул направо через территорию Хогвартса и направился к каретам Шармбатонцев.       Ремус взял с собой мантию, но карту оставил в комнате общежития. Он не хотел, чтобы Лили снова его отчитывала.       Когда кареты появились в поле зрения, Ремус был поражен тем, насколько по-разному они выглядели. С расстояния он не мог разобрать, что именно это было, но в траве виднелись какие-то серые фигуры — может быть, животные или скульптуры?              Ремус начал идти медленнее — он был готов бежать, если это был какой-то новый защитный механизм, заложенный на каникулах. Но когда Ремусу удалось разглядеть их, он остановился.       Это были лошади — массивные скелетные лошади с большими крыльями и лишённой гривы или волосков серой кожей, которая так плотно прилегала к костям существ, что могла быть и прозрачной. Чем бы они ни были, они определенно здесь раньше не водились, когда Ремус посещал это место в последний раз.       Ремус собрался подойти, чувствуя себя в относительной безопасности под прикрытием мантии, но тут одно из массивных существ повернуло голову к нему лицом.        Ремус знал этот взгляд. Он часто встречал его в Запретном лесу. Это был взгляд животного, пытающегося понять, кто перед ним — друг или враг.       Ремус сбросил мантию, решив, что с животными всегда лучше смотреть в глаза с полной откровенностью. Он был уверен, что лошадь почувствовала в нем Волка.       Животные, казалось, всегда всё знают. Струсит ли лошадь от страха? Нападет ли она? Ремус напрягся и стал ждать реакции лошади.       Лошадь казалась такой же растерянной, как и Ремус. Существо подошло к Ремусу и начало обнюхивать его с ног до головы, рыская вокруг него и расправляя крылья. Ремус заметил, что другие лошади заинтересовались этим зрелищем.       Наконец, скелетная лошадь вздохнула и прижалась головой к руке Ремуса. Это выглядело достаточно дружелюбным прикосновением, поэтому Ремус пошел на риск и протянул руку вверх. Лошадь уперлась в нее головой и позволила Ремусу провести рукой по обтянутому кожей животному.       — Какого черта ты здесь делаешь? — раздался сзади голос Доркас.       Ремус быстро обернулся. Доркас стояла у стены кареты, скрестив руки на груди. Ремус не разговаривал с ней с тех пор, как расстался с Сириусом.       — Я… — сказал Ремус и понял, что он определенно не может просто сказать ей, что пришел, чтобы украсть подсказку ее лучшего друга. — Ты знаешь, что это такое?       Доркас окинула его взглядом — нечто среднее между замешательством и раздражением.       — Что такое что, Ремус?       Ремус недоверчиво хмыкнул.       — Эти существа, — Ремус жестом указал на лошадей по всей территории. — Огромные скелетные лошади с крыльями.       — Ты имеешь в виду фестралов?       — Так вот как они называются?       — А в Хогвартсе вообще учат магическим существам?       — Учат. Я просто перестал изучать их много лет назад, — защищался Ремус. Он прокрутил в голове слово «фестрал», но ни одного определения не нашел. Джеймс наверняка знает, и Ремус пожалел, что не взял его с собой в это путешествие. — Они что, недавно появились?       — Нет, они тянут кареты, — сказала Доркас.       — Нет, не тянут. Кареты ничто не тянет, вот что делает их такими впечатляющими.       Доркас издала небольшой смешок.       — Боже, чему вас здесь учат? Это просто нелепая выдумка. Фестралы всегда тянули повозки. Просто большинство людей их не видят.       — Почему? — спросил Ремус. Одна из лошадей — фестралов — снова потерлась головой о Ремуса, и он стал поглаживать ее бока, ощущая под ними скелетные ребра.       — Ну, потому что, — и тут голос Доркас прервался. Ее выражение лица стало почти сочувственным. — В смысле, ты реально не знаешь?       Ремус покачал головой.       — О, Ремус, — сказала она, ее голос стал совсем мягким. — Они появляются только у тех, кто был свидетелем смерти.       Рука Ремуса опустилась с того места, где она лежала на спине фестрала.       — О, — сказал он. — Так ты можешь…?       — Нет, — сказала Доркас. — Не многие могут.       — Точно, — сказал Ремус и огляделся вокруг, где собрались все фестралы. — Внезапно они стали не такими забавными, как раньше.       Доркас подошла ближе и встала рядом с Ремусом.       — Что ты здесь так поздно делаешь?       — Я мог бы задать тебе тот же вопрос, — ответил Ремус.       — Сириус увидел тебя здесь с фестралами. Он разбудил меня, чтобы проверить, как ты.       — О, это… — начал было говорить Ремус, но не успел закончить свою мысль. Было ли это мило с его стороны? Ремус не хотел, чтобы Сириус заботился о нем. Он не хотел, чтобы Сириус думал о нем или посылал своих друзей проведать его.       Или мотивом было даже утешение? Возможно, это была скорее защита. Какого хрена Ремус вообще делал здесь, перед его общежитием? Если Сириус хотел его выгнать, он имел полное право избавиться от него.       — Это уже кое-что, — наконец закончил свою фразу Ремус. Он посмотрел на Доркас и решил, что лучшим выходом из этой ситуации будет честность. — Я пришел сюда, чтобы найти подсказки Сириуса для турнира. Мне было интересно, все ли они одинаковые.       Ну, не полная честность.       — О, ты мог бы просто спросить меня, — сказала Доркас. — Или попросить Марлин спросить меня.       — Я не был уверен, что мы действительно в хороших отношениях, учитывая все происходящее.       — Верно, — сказала Доркас. Она долго смотрела на него. На ее лице промелькнуло решение. — Послушай, я не знаю, что произошло между тобой и Сириусом. Он не хочет говорить со мной об этом, как и о том, что произошло на рождественских каникулах. Но я знаю одно — и я говорю это, будучи лучшей подругой Сириуса на протяжении многих лет — он ведет себя как маленькая сучка.       Ремус даже не пытался скрыть смех, который прорезался на его губах.       — Он увяз в своем собственном маленьком мирке, — продолжала Доркас. — Я уверена, что у него есть на то свои причины, но это причиняет боль мне и, похоже, тебе тоже. И если быть честной, это причиняет боль и ему.       Ремус вздохнул.       — Да, что посеешь, то и пожнешь.       — «Хотя сейчас тебе не по себе, прихвати письмо потехи ради. А оказавшись в беде, помни, что в серпе 9 кнатов». Вот его подсказка, — сказала Доркас.       — Это бессмыслица. В серпе 29 кнатов, а в галеоне 17 серпов, — сказал Ремус, перебирая в голове новую информацию.       — Это ты мне говоришь, — сказала Доркас. — Мы уже целую вечность играем с этим словом, но не имеем ни малейшего представления, что оно означает.       Ремус кивнул.       — Ну, спасибо, Доркас. Я ценю это. Хочешь послушать мою?       Доркас покачала головой.       — Мне плевать на турнир. Это просто прикрытие для всего происходящего.       — Я понял, что ты имеешь в виду, — сказал Ремус. Джейн не вернулась в Хогвартс после смерти Адама, и никто даже глазом не моргнул.       — Мы все еще друзья, Ремус, — сказала Доркас. — Неважно, какую хрень вытворяет Сириус.       — Конечно, — сказал Ремус и обнял ее на прощание. Когда Ремус уходил, он повернулся спиной к каретам и погладил проходящих мимо фестралов. Эти существа начали ему нравиться.       Ремусу не хватало только большой черной собаки, которая все это время сидела позади кареты. Ремус не заметил, как она пристроилась рядом с Доркас и жалобно заскулила. Он не заметил, как Доркас прошептала:       — Да успокойся ты, Блэк. Ты просил меня поговорить с ним. Ты не просил меня быть милой.

-

      Достать алкоголь для вечеринки было легко. Под покровом ночи и мантией-невидимкой Джеймса Ремус пошел по хорошо известному проходу под Сладким Королевством с ящиками огневиски, звенящими в его сумке.       Проблема возникла, когда он добрался до Визжащей хижины. Учитывая, что замок заполонили дементоры, Ремус решил, что хижина и проход под ивой будут вызывать меньше подозрений. Но когда Ремус поднялся на холм к побитому дому, он услышал не обычный скрип старых петель, а призрачную мелодию ненастроенного пианино.       Ремус медленно подошел к дому, его палочка была скрыта под мантией. Мало кто был настолько глуп, кто решил бы заглянуть в Визжащую хижину. Еще меньше было настолько глупых, чтобы явиться туда в ночь перед полнолунием.       Но был, конечно, один человек — один достаточно безрассудный, чтобы проигнорировать все предупреждения и шепотки. Ремус даже не мог сказать, что удивился, когда увидел Сириуса, сидящего за пианино, с полупустой бутылкой огневиски, небрежно валяющейся на полу, пока он играл печальную мелодию.       Часть Ремуса хотела уйти, оставив Сириуса наедине с его пьяными страданиями, и сделать вид, что он никогда не переступал порог этого здания.       Но тут Ремус уловил лунный свет, проникающий в окно. Яркий свет плясал в волосах Сириуса и подчеркивал непринужденный хаос, который он так тщательно оберегал. Завтра наступало полнолуние, и Сириусу нельзя было возвращаться.       Ремус молча стряхнул с плеч мантию-невидимку.       — Какого хрена ты здесь делаешь? — спросил он с расстояния в несколько футов.       Душа Сириуса практически чуть не выпрыгнула из кожи. Его руки ударились о клавиши, а затем пианино затихло, когда он обернулся.       — Мерлин, Ремус. Ты напугал меня до смерти.       Ремус посмотрел ему в глаза; он был пьян, гораздо пьянее, чем Ремус когда-либо видел его. Даже сидя на скамейке, он слегка покачивался. Ремус ничего не сказал, просто продолжал смотреть на Сириуса.       — Ты такой красивый, ты знаешь это? — Сириус одарил Ремуса широкой пьяной улыбкой.       Ремус только насмешливо хмыкнул.       — Я чертовски тебя ненавижу, — сказал Ремус, потому что рядом не было никого, кто мог бы его остановить. Потому что Сириус, вероятно, не вспомнит об этом утром. Потому что Сириус только что назвал его красивым после того, как разорвал его сердце на куски, и Ремусу было наплевать, что он чувствует.       Только он это сказал, как вдруг Сириус вздрогнул от его слов, и Ремус ненавидел быть ответственным за это. Он ненавидел то, как от обиженного взгляда Сириуса болит его сердце.       Ремус вздохнул. Он не стал извиняться, но его следующие слова прозвучали более мягким тоном, что было так близко к извинению, какого Сириус никогда не получит.       — Тебя здесь не должно быть, — сказал Ремус.       — Это говоришь ты.       — Да, это я говорю.       — Я здесь постоянно, — пробурчал Сириус. — Со мной никогда не случалось неприятностей. Я не думаю, что все эти ваши байки — правда.       — Это правда, — авторитетно заявил Ремус. — Поверь мне. Здесь живет монстр.       — Монстр, — повторил Сириус, а затем рассмеялся. — Ты такой глупый, Ремус. Разве ты не знаешь, что монстров не существует?       Ремус ненавидел, как слова Сириуса, глубоко внутри, все еще имели для него значение, все еще заставляли его чувствовать себя в безопасности.       — Просто, пожалуйста, не приходи.       — Единственный настоящий «монстр» — это моя мать, — продолжал Сириус, как будто Ремус ничего не говорил. — Она сука! — крикнул Сириус в глухую ночную тишину, и его голос эхом разнесся по ветхому дому. — Вальбурга Блэк — блядская сука!       — Сириус, — сказал Ремус, пытаясь привлечь хоть унцию его внимания.       Сириус оглянулся и улыбнулся.       — Она сука, — прошептал он. — И она хочет моей смерти, — Сириус засмеялся над своими словами.       — Мне это смешным не кажется, — сказал Ремус. Что-то в словах Сириуса было похоже на нечто большее, чем пьяный бред.       — Это и не смешно! — крикнул Сириус и снова засмеялся. — Это чертовски ужасно, Ремус. И выхода нет. Либо я убиваю невинных людей, либо я сдохну нахрен, преследуемый своей собственной дружной семейкой, — Сириус снова рассмеялся, хотя его смех стал более придушенным. Он потянулся вниз и взял свою бутылку огневиски.       — Может, тебе не стоит больше пить, — сказал Ремус, но не двинулся с места, чтобы отобрать бутылку из рук Сириуса.       Сириус поднял средний палец и глотнул обжигающую жидкость.       — Не осуждай меня, — сказал Сириус, его голос был жестким и обиженным. — Ты думаешь, я хочу быть таким? У меня больше нет гребаного выбора. По крайней мере, с этим я смогу повеселиться, — усмехнулся Сириус.       — По-моему, это не похоже на веселье, — сказал Ремус.       — Пошел ты. Какое тебе дело?       Это был хороший вопрос. Какого хрена Ремус вообще здесь делал?       — Неважно, Сириус. Напивайся до смерти. Мне плевать. Просто держись завтра подальше отсюда.       — Нет, нет, нет, нет, — сказал Сириус и схватил Ремуса за запястье. Ремус выдернул его из своей хватки и посмотрел на пьяное лицо Сириуса. Он был больше похож на ребенка, каким Ремус его никогда не видел. — Пожалуйста, не уходи, — умолял Сириус.       — Я не собираюсь сидеть здесь с тобой, пока ты пропиваешь свои последние мозговые клетки.       — Что такое мозговые клетки? — спросил Сириус, скрывая за сломанной маской немного своей очаровательной улыбки.       И на мгновение Ремус увидел вспышку того Сириуса, в которого он влюбился — нелепого чистокровного мальчика, который просто хотел заставить Ремуса улыбаться. Куда делся тот мальчик?       — Неважно, — прошептал Ремус. — Просто не захлебнись собственной рвотой.       — Не думаю, что тебе есть до этого дело, — пробормотал Сириус.       Ремус вздохнул. Ему не хотелось оставаться в этой комнате ни на секунду дольше. Он так отчаянно хотел взять Сириуса на руки, обнять его, пока он плакал, сказать ему, что все будет хорошо. Но это больше не входило в его полномочия.       Тем не менее, он не мог оставить его в таком состоянии.       — Пойдем, — сказал Ремус. — Я провожу тебя обратно в замок.       Сириус быстро встал, чуть не упав, когда карабкался, чтобы встать рядом с Ремусом.       Они не держались за руки. Ремус не положил руку на плечо Сириуса. Но они шли вместе, молча и слегка спотыкаясь по дороге.       Когда Ремус вел Сириуса обратно к каретам, он остановил его.       — Сириус, я не шучу. Не возвращайся в Хижину. Там небезопасно.       — Хорошо, — сказал Сириус, но это было не очень убедительно. — Спасибо тебе… за все, — а потом Сириус обнял его, и Ремус обнял его в ответ, потому что он был слаб и потому что какая-то часть его никогда не переставала любить Сириуса.       — Это ничего не меняет, — сказал Ремус, положив голову на плечо Сириуса.              — Да, я знаю, — сказал Сириус и прижался еще крепче.       В конце концов, они разошлись, и Ремус наблюдал за тем, как Сириус прокладывает себе путь среди фестралов. Ремусу стало интересно, сможет ли он тоже их увидеть, хотя он не знал, зачем ему это.       Ремус снова натянул мантию-невидимку и сделал мысленную пометку предупредить Доркас о хижине. Завтра наступало полнолуние, и у Ремуса было достаточно поводов для беспокойства.

-

      Трансформация Ремуса прошла хорошо. Он проснулся лишь с несколькими небольшими царапинами и синяками, полученными, когда Волк пробегал через дикие ягодные кусты. Когда солнечный свет проник в хижину, Джеймс и Питер сразу же заполнили проломленные стены смехом и рассказами о прошедшей ночи. Им было так весело, что Ремусу даже захотелось вспомнить.       Сириуса тоже не было видно, за что Ремус был благодарен. Меньше всего Ремусу сейчас нужно было, чтобы Сириус Блэк снова появился.       День рождения Лили был через шесть дней после полнолуния, и хотя он выпал на понедельник, ничто не помешало Джеймсу Флемонту Поттеру спланировать то, что он назвал «Вечеринка по случаю дня рождения, которая положит конец всем вечеринкам».       Пока все готовились к вечеринке в общем зале Гриффиндора, у Ремуса была очень конкретная задача — отвлечь Лили, пока не подойдет время вечеринки.       Предположительно, это должна была быть вечеринка-сюрприз, но в Хогвартсе было трудно сохранить что-либо в тайне. Поэтому Лили подшучивала над ним, когда он после ужина повел ее на прогулку по территории.       — Это ужасно романтично, Ремус, — поддразнила Лили, когда они проходили мимо Великого озера. Заходящее солнце плясало по воде и бросало золотистый отблеск на их кожу.       — Ну, я чертовски на это надеюсь. Я пытаюсь устроить тебе приятное свидание на день рождения, — ответил Ремус и потянулся вниз, чтобы переплести их руки. Лили громко рассмеялась.        — Что ж, ты проделываешь фантастическую работу, — они шли так некоторое время по усеянной растениями территории с молчаливыми улыбками на лицах.       — Я буду скучать по этому месту, — тихо сказала Лили.       — Я стараюсь не думать об этом, — ответил Ремус. Он посмотрел на замок, каменный фасад которого отражал последние лучи дневного света. Лабиринт залов и башен, уходящих в небо, всегда казался ему домом. — Я помню, как впервые увидел замок во время переправы на лодке. Это было похоже на то, что меня наконец-то приняли в мир волшебников.       — То же самое я почувствовала на церемонии сортировки. Было приятно знать, что рядом есть люди, которые заботятся обо мне.       — Ты помнишь, как долго сортировочная шляпа возилась с Питером? — вспомнил Ремус. — Он, наверное, умолял не оказаться в Пуффендуе.       — Питер не оказался бы в Пуффендуе, — возразила Лили.       — Ой, да ладно. Преданность друзьям? Вся эта милая и добрая атмосфера? Я имею в виду, что их общая комната находится рядом с кухней и вся в растениях — это же буквально рай для Питера. Где еще он мог бы оказаться?       — Ну, не знаю, Ремус. Может быть, если только это был Питер с первого года обучения. Тот Питер, который смотрел Джеймсу в рот. Но этот Питер? Я не знаю. Он сам по себе. Он буквально единственный поставщик травы в Хогвартсе, и он делал все это без твоего ведома до пятого курса. Для таких вещей нужно иметь хорошие связи. Честно говоря, я думаю, что Питер — мастер создания любого образа себя, который ему нужен, чтобы получить то, что он хочет.       — Ты называешь Хвоста гребаным слизеринцем?       — Я думаю, что система сортировки, в целом, по своей сути тупая. Шляпа выносит эти суждения, основываясь на наших одиннадцатилетних «я», которые, как мы все можем согласиться, сильно отличаются от нас сейчас.       — Но Сортировочная шляпа никогда не ошибается, — возразил Ремус.       — Ты действительно в это веришь? Правда? Локонс — чертов когтевранец, и он самый честолюбивый человек из всех, кого я знаю.       — А еще он идиот, — добавил Ремус.       — Идиот, с которым ты целовался в чулане для метел.       Ремус издал громкий стон.       — О, Боже, мне этого никогда не изжить, да?       — Нет, — засмеялась Лили.       — Я считаю, что Питер — гриффиндорец, — сказал Ремус, возвращаясь к текущему разговору. — Только подумай, насколько он вылез из своей скорлупы за эти годы. Ты права, он больше не бегает за Джеймсом, но это потому, что он достаточно храбр, чтобы противостоять ему.       Ремус сказал это в основном потому, что слова Лили его встревожили. Питер, казалось, всегда знал больше, чем говорил, и это выплывало в самые неожиданные моменты — сплетни, которые он слышал, от какого-нибудь слизеринца, с которым он был в хороших отношениях.       Но сказать, что Сортировочная шляпа ошиблась? Это было почти то же самое, что сказать, что Питер не один из них, что было просто неправдой. Конечно, у Питера иногда была своя жизнь, и Мародеры не были тем ужасом Хогвартса, которым они когда-то были, но они все еще были друзьями. Они все еще были братьями.       — Наверное, — сказала Лили. — Но ты можешь посмотреть на действия любого человека и сказать, что он подходит к любому дому, если заглянешь достаточно глубоко, — Лили сделала небольшую паузу, когда они смотрели на замок. — Я просто считаю, что дома вызывают ненужные раздоры. Мне нравится атмосфера сообщества, но я не понимаю, почему она здесь такая.       Ремус знал, что она думает о Северусе. Он знал, что она всегда играла в игру «а что если» — что если бы их распределили в один дом? Смогла бы она спасти его? — Это был плохой путь для размышлений.       — Я думаю, неважно, в какой дом нас распределили, мы все равно станем теми, кто мы есть. Ты сама сказала, что каждый может вписаться в любую форму.       — Да, я просто хотела бы, чтобы вообще не было никаких форм. Они могли бы быть просто маленькими сообществами, как в маггловских школах.       — Но тогда нам пришлось бы ходить в маггловскую школу, — возразил Ремус. — И где в этом веселье?       Лили улыбнулась.       — Ты верно подметил, Ремус. Маггловская школа звучит чертовски скучно.       Солнце наконец опустилось за деревья, и небо потемнело, понизив температуру на несколько градусов.       — Наверное, пора возвращаться, — сказал Ремус.       — О, тебе больше не нужно меня отвлекать?       — Я понятия не имею, о чем ты говоришь, — соврал Ремус.       Они вдвоем неторопливо шли к замку, пока не достигли Гриффиндорской башни. Они могли слышать вечеринку уже через два коридора.       — О нет, что Джеймс натворил на этот раз? — спросила Лили, когда от портрета послышался крик.       — Да, — ответила Лили.       — Мне сказали спеть вам вот это, — и тут Толстая Дама запела оперную версию какой-то любовной песни волшебников, которая показалась Ремусу ужасной, но вызвала у Лили улыбку.       Ремус и Лили зааплодировали, и Толстая Дама поклонилась, распахнув Портрет. Они вошли в общую комнату, которая была заклинанием превращена в кромешную тьму.       — Эм, привет? — воскликнула Лили, и тут же вся комната взорвалась яркими световыми заклинаниями.              Со всех сторон раздались крики «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!», и целая толпа людей бросилась вперед, чтобы заключить Лили в групповые объятия.       Лили заливисто рассмеялась, и из другого конца комнаты Ремус увидел Джеймса, отстранившегося от группы, с небольшой нервной улыбкой на лице. Когда Лили вышла из объятий, она направилась прямо к Джеймсу и поцеловала его. Лили что-то прошептала ему, и Джеймс заулыбался, как влюбленный идиот, которым он и был.       — Они очаровательны, — сказал Питер, появившись рядом с Ремусом.       — Я все еще не могу поверить, что ему это удалось, — сказал Ремус.       — Я не думаю, что кто-то из нас может. Но это дает тебе надежду, понимаешь?       В другом конце комнаты Джеймс обнял Лили за плечи, пока они разговаривали с Мэри. Это были те случайные прикосновения, которых так не хватало Ремусу, те маленькие напоминания о том, что кто-то любит тебя.       — Да, я рад за них, — сказал Ремус. Он снова повернулся к Питеру. — Так чем ты занимался?       — О, ты же меня знаешь — играю в шахматы, выращиваю растения и стараюсь не заваливать все уроки, — ответил Питер, неопределенно размахивая руками в воздухе.       — Как идут дела? — спросил Ремус и вежливо выслушал, когда Питер углубился в обсуждение температурных заклинаний и скрывающих чар. Все это время он не мог перестать думать о словах Лили — о том, как Питер представлял очень тщательно продуманную версию самого себя.       Каким-то образом Питеру удавалось скрывать тот факт, что он был главным торговцем травки в Хогвартсе в течение полутора лет. Ремус и Джеймс никогда не задавались вопросом, как Питеру удавалось постоянно снабжать все вечеринки. Это даже секретом не было. Ремусу и Джеймсу просто не приходило в голову поинтересоваться.       Питер дал Ремусу свою сигарету, и они вдвоем закурили у Портретной дыры. Вечеринка была в самом разгаре, и сколько бы раз это ни повторялось, Ремус не мог отрицать, как ему нравится наблюдать за тем, как люди, с которыми он много лет ходил в школу, напиваются до беспамятства.       Людо Бэгмен и его клан парней из Когтеврана затеяли что-то вроде танцплощадки, пока Марлин диджеила. Доркас с дикой ухмылкой склонила голову на плечо Марлин. Группа девочек в углу громко визжала над шуткой, и Ремус решил, что он слишком трезв.       Наливая себе огненного виски, Ремус услышал песню, наполнившую комнату. Словно идиот я ушёл и слишком долго был в отъезде, А теперь волнуюсь, не ослабла ли наша любовь. Ох, детка Вот он я, подписан, запечатан, доставлен — я твой.       — О, черт возьми, нет, — прошептал про себя Ремус. Он быстро подошел к тому месту, где Марлин управлялась с проигрывателем. — Поменяй песню, — скомандовал Ремус.       — И тебе привет, Ремус, — сказала Марлин.       — Привет Марлин, привет Доркас, — коротко ответил Ремус, а Доркас слегка помахала ему рукой. — Тебе нужно поменять песню.       Марлин надулась и скрестила руки на груди. — Почему? У тебя проблемы со Стиви Уандером?       — Со Стиви Уандером у меня все в порядке. Он прекрасный человек, наверное. Однако эта песня… она просто… — Ремус провел рукой по волосам и наклонился ближе. — Это вроде как наша с Сириусом песня. Не могла бы ты просто поменять ее, пожалуйста?       Выражение лица Марлин смягчилось.       — Конечно, Ремус, — сказала она и подняла иглу, пока они не оказались в середине новой песни.       — Большое спасибо, Марлин, — сказал Ремус и обнял ее.       — Конечно, малыш. Наслаждайся вечеринкой.       — Ты тоже, — сказал Ремус и тут почувствовал, как что-то мягкое щекочет его ноги. Он посмотрел вниз и чуть не выпрыгнул из своей кожи, когда увидел, что Бродяга прижимается к нему.       — Привет, старина, — сказал Ремус, наклоняясь, чтобы погладить собаку. — Что ты здесь делаешь?       — Ты знаешь эту собаку? — спросила Доркас.       — Да, я встречал его на территории раньше.       — Он ходил по пятам за Доркас на вечеринку. Я не видела причин выгонять его, — сказала Марлин, и они вернулись к диджеингу, а Ремус переключил все свое внимание на Бродягу. На фоне нормальной мебели собака казалась еще больше. Ремус нашел свободный участок стены и уселся опираясь на нее, а Бродяга положил мордочку ему на колени.       — Черт возьми, это что, собака? — спросил голос Лили сверху.       — Лили, познакомься с Бродягой. Бродяга, знакомься с именинницей.       — Ты ему сам придумал кличку? — спросила Лили.       — Я встречал его раньше. Он очень дружелюбный, — Ремус почесал за ушками пса, чтобы доказать свою точку зрения.       — Я вижу, — ответила Лили и потянулась вниз, чтобы погладить шерсть собаки. — Ух ты, какой он мягкий.       Внезапно появился Джеймс с двумя бокалами в руках.       — Ух ты-ж, кто это? — спросил он, протягивая напиток Лили.              — Ремус нашел пса и решил, что он его, — объяснила Лили.       — Бродяга не мой, — сказал Ремус, и алкоголь начал действовать на его организм. — Он больше друг, чем что-либо еще.       — Вау, Ремус. Я знал, что ты одинок, но тебе не обязательно заводить друзей среди бродячих собак, — поддразнил Джеймс.       — Заткнись, — проворчал Ремус.       Джеймс протянул руку и погладил Бродягу.       — Он мне нравится, — сказал Джеймс. — Я думаю, он должен остаться. Держиего в нашей комнате. Мы ничего не скажем.       — Ни в коем случае, — сказала Лили. — Как он вообще сюда попал?       — Я не знаю, дорогая Лилс, и мне все равно.       Лили закатила глаза, но продолжила гладить Бродягу. Очень скоро вокруг большого черного пса собрался круг подвыпивших подростков, которые ворковали и хвалили собаку, как будто она была их собственной. Бродяге, в свою очередь, нравилось такое внимание.       Однако, сколько бы людей ни собралось вокруг, Бродяга ни разу не отошел далеко от Ремуса. Ремус ощутил прилив преданности. Конечно, пёс был не его, но он не лгал, когда называл Бродягу другом. Иногда ему казалось, что они в чем-то понимают друг друга.       В конце концов, вечер дошел до того момента, когда Джеймс вынес большой праздничный торт, который он приготовил для Лили. Он был высотой не менее четырех футов, с несколькими слоями, украшенными разноцветными горящими свечами, на пламени которых были написаны послания.       Все это было совершенно нелепо, и Лили была просто сражена наповал. Она не переставала смотреть на Джеймса и кричать:       — Ты не мог! Я тебя ненавижу! — но с улыбкой, которая означала совершенно противоположное.       Куски торта были разрезаны и разлетались по комнате, и в какой-то момент Мэри встала на стол и повела всю комнату в пьяном исполнении «Happy Birthday», которое, вероятно, мог слышать весь замок.       Ремус посмотрел на Лили — ее светлое улыбающееся лицо в 18 лет и ни на день не старше. Он пожалел, что у него нет с собой камеры, чтобы показать пятнадцати миллионам детей Лили и Джеймса, как любят друг друга их родители. Ему было интересно, как они поведают историю своей любви — все эти детские поддразнивания, переросшие в нечто большее.       Но Ремус решил, что детям Лили не понадобится и сотни фотографий, чтобы понять, как влюблены их родители. Ремус не сомневался, что Лили и Джеймс станут идеальной семьей.       Счастливчики гребаные, — подумал Ремус, — их дети всегда будут знать, как сильно их любят.