Двенадцать дней Вернера Райна

Он тихонько сопит, выводя на полу тонкие линии цветными мелками. Старается, от напряжения сдвинув брови. Закончив, откладывает мелки в сторону и осматривает свою работу. Два черных пятна побольше и одно поменьше. Большие пятна держатся за руки, а у пятна поменьше в руках-палочках кругляшок с двумя треугольниками сверху. "Mutter, Vater, ich und mein bester Freund" ["Мама, папа, я и мой лучший друг"] - немецкими буквами криво нацарапана подпись. Большая, в полрисунка. Чтобы сразу понятно было, если вдруг найдется кто-то, кто по какой-то странной причине не поймет, что нарисовано. Английский он так и не смог разучить, но вот по-немецки писал неплохо. Когда-то ему говорили, что мама была из Германии - что это за страна, он имел представление весьма приблизительное, но слова ему нравились. Красивые. Он даже помнит смутно ее голос, напевающий негромко немецкие колыбельные. Он берет своего лучшего друга на руки и пихает носом в картинку на полу. Губы дергает нервная улыбка - сейчас друг оценит его старания. Непременно оценит, он же старался, все пальцы в мелках испачкал. Он ждет. Но ответной реакции все нет. Ни звука, ни писка даже. Рот кривится в обиженной складке - вот так, значит. Он же старался! Он старался, а он... Он... Пронзительный крик прорезает тишину подвала. Он хватает его за голову и бьет об пол. Впечатывает так, чтобы его друг понял, что нехорошо не ценить труд друзей. Хрясь. "Вот тебе!" Хрясь. "Получи!" Он останавливается, только когда устает рука. Смотрит на друга и вдруг начинает всхлипывать. Ну почему он не мог просто оценить его труды? Неужели это было так сложно? Почему он никогда не делает то, чего он хочет?! Водянистые глаза мертвого кота неподвижно уставились на него в немом укоре. Вернер... Чей-то голос зовет его по имени. Он поскуливает. Вернер. Хнычет и прижимает котика к груди. Вернер! От тела его друга исходит неприятный запах, а во рту копошатся странные белые червяки. Они противные, но есть можно, когда от голода начинает болеть живот и в глазах двоится. Он гладит его по ушкам, чешет пузо. Котик его простит, он всегда его прощает... Он молча обещает себе его искупать, как только представится такая возможность: иногда они забывают выносить ведро с мочой, и тогда наступает день большой помывки. Мама как-то говорила, что все болезни от недостатка гигиены, что бы это ни значило. Честно говоря, он и сам не до конца понимал, чего конкретно должно недоставать и как это влияет на вытекающий красный сок из головы...Но он запомнил, что это как-то связано с чистотой. Он с грустью смотрит на свалявшуюся черную шерстку: неудивительно, что у его друга во рту завелись черви... Вот у кого точно этот загадочный "недостаток гигиены". Он продолжает наглаживать котика. Тот так и не сказал ему свое имя, поэтому он его так и называл - котик. Может, его друг просто неразговорчивый, как и он сам. Он прекрасно это понимает. Раздавшиеся наверху тяжелые шаги отвлекают его от занятия. Он уже знает, что это должно означать. Отползает подальше и не отрываясь смотрит на стену напротив. Он слышит звук опирающегося замка и едва успевает заслонить глаза ладонью от яркого света. Тяжелая металлическая дверь со скрежетом распахивается, и чья-то рука швыряет его лицом на пол. —Хватит орать, сука! Губы лопаются, как перезрелые вишни, и заливают соком его рот и нос. Он слегка мотает головой, пытаясь от этого сока избавиться - он ему не нравился, вот ни капли. Вкус был похож на железную трубу, которую он со скуки грыз первый год своего заточения. Так просто, от нечего делать - он уже тогда понял, что выпустят его отсюда нескоро и надо чем-то себя развлекать. Правда, это занятие быстро наскучило, когда он познакомился с новым пушистым другом... Он беззвучно открывает рот, шаря рукой по земле. Надо найти котика. Они не должны забрать его, не должны... Мощный пинок отбрасывает его назад. Он слышит раздраженный лай: —Заебал со своей падалью носиться... Он поднимает голову. К лицу приблизилась собачья морда с человеческими глазами. От нее пахнет гноем и затхлостью. Совсем не так, как в его подвале. Запахи подвала - родные, знакомые за то время, что он там находится... От существ, которые его туда запихнули, пахнет угрозой и болью. Звериная морда прямо перед его лицом. Когтистая лапа цепляет его за воротник и рывком поднимает на ноги. Затем - снова рычащий лай. —Если он так и будет таскать везде эту дрянь, мы рейтинги никогда не поднимем! Может, того... Выкинем эту пакость нахуй? Отвечающий звучит насмешливо. —Да пускай носится, хер с ним. Просмотров и так дохуя, авось, сможем что-нибудь интересное и с дохлой кошкой продумать. Он снова всхлипывает - так, чтобы не услышали. Пальцы наконец нащупывают мягкую шерсть, и он вцепляется в своего друга мертвой хваткой. Псы смеются. Их смех поразительно похож на человеческий, но он-то знает,что это не так. Не могут люди так себя вести. И делать все то, что существа делают с ним, люди тоже не стали бы. Это просто Псы загрызли хозяев и натянули на себя их шкуры, как новогодний костюм. Он в этом уверен. Один из них, капая слюной из приоткрытой пасти, выходит на середину и ставит на какие-то перекрещенные палки Штуку. Он съеживается. Эта Штука - признак того, что он снова долгое время не сможет ходить и вообще что-либо делать. Зато потом его снова оставят в покое. На какое-то время. Но пока Штука стоит на палках, он должен делать все, что ему скажут. Как-то раз он уже ослушался, и потом очень долго не мог шевелить левой рукой: Псы что-то с ней сделали. Сжали в лапах, скрутили сильно, впиваясь когтями. А потом он услышал хруст, и ладонь стала смотреть в другую сторону. Он дышит рвано-рвано, ему не нравятся эти воспоминания. От них мерзко сосет под ложечкой и хочется забиться в угол и плакать. А этого ему тоже не позволяют, иначе снова придется целую неделю есть червяков и слизывать капли с края крохотного оконца. До которого еще и добраться нужно, оно слишком высоко... Но сейчас Штука снова на месте, и ему просто надо немного потерпеть. Ради котика, ради его лучшего друга. Потом он снова сможет порисовать... И на этот раз сделает так, чтобы его другу понравилось. Он кидает взгляд на свои мелки в углу. Пугается - на короткий миг ему чудится, что они вновь превратились в черные угольки из печки, которые Псы иногда кидали ему для развлечения. Трясет головой, и все снова становится как прежде. Никакой это не уголь, вот красный мелок, вот голубой... Вот зеленый... —Камера... Мотор! Снова звучит издевательский лай. Он смотрит прямо в единственный глаз Штуки, ждет, пока начнет мигать красная лампочка. Это означает, что Штука разозлилась и готова наблюдать за красным соком. Может, если лампочка красная, то она и питается только этим самым красным соком, который вытекает из его тела? А Псы просто ее кормят. Как хомячка или морскую свинку... Только вместо крупно нарезанной морковки Штуку надо кормить болью. Он хорошо понял, что такое боль, за все время, что пробыл здесь. Псы ею тоже питались, он буквально видел, как при виде нее они впадали в неистовый восторг. Чем больше боли - тем лучше чувствуют себя существа, и тем хуже он. Слышен скрежет когтей по каменному полу подвала. Воющие звуки смешиваются с рычанием, визгом и лаем Псов. Он снова смотрит на Штуку и закрывает глаза.