ты просто травмированный ребёнок

Всё началось с кафеля, холодного и твёрдого. Хоть он и гладкий на первый взгляд, но колени царапает словно кошки душу. Это как упасть зимой на катке. Лёд гладкий, но всё ровно больно, встать ты уже не можешь. Ноги настолько онимели от холода, что не в силах подняться, даже с помощью рук. Лёд хоть и гладкий, но падая колени знойно ломит. А падал ты не раз Но если привыкнуть и сидеть достаточно долго, то мучения уже не так заметны. Терпеть можно. Хотя и всё тело ломит. И одиноко на этом кафеле каменном. Очень одиноко. Невыносимо одиноко В данном случае терпела девушка с малахитовым лесом глаз, что чуть-ли не каждый божий день она терпела эту "пытку". Расположившись в привычной позе на плиточном полу, около батареи, леди, чьё имя очень звучащее и запоминающееся: Виолетта, пыталась хоть как-то согреться. Получить тепло хотя-бы от предмета. Получить хотя-бы каплю тепла. Шатенка вся сжалась, впилась ногтями в ноги, обнимая сама себя пыталась согреться В квартире очень редко оплачивалось отопление, так же как и свет, так же как и вода. По сути эту семью квартиры можно было давно лишить, за неуплату. Оставалось ждать и гадать, когда? Из-за того, что тепло может пропасть в любой момент, нужно было согреться до того, как это произойдёт. Девушка ещё с детства это усвоила. Виолетта ожидала того, когда домой придёт мать. Наверняка опять в стельку пьяная, даже не в силах стоять на ногах. Наверняка опять будет орать из-за пустяков, из-за того, что Виолетта просто находится в этой квартире, из-за того, что она просто существует. До этого момента нужно было получить тепло, принять его и постараться хоть как-то его переварить, чтобы не было так холодно Малышенко не получала тепла от людей, никогда. Лишь от предметов предназначенных для этого специально. Она давно к такому привыкла. Давно смирилась с этим. Смирилась с тем, что никогда не почувствует тепло и заботу от окружающих. Ей уже на это все ровно, откровенно поебать, получит она это тепло или нет. Ей оно уже и не нужно По крайней мере, она считала, что не нужно. По крайней мере, она притворялась, что не нужно. И у неё это хорошо получалось, иногда, она даже сама верила в этот театр

***

Спустя некоторое время этих "пыток", что длились невыносимо долго и бессильных стараний согреться в прихожей послышался щелчок входной двери. Дверь была полностью железная, вся, впрочем как и замок, как и батарея о которую безжалостно и тоскливо пыталась согреться, так крошечная на вид Ви. Железный замок открывался вальяжно, протяжно, будто издевательски долго -блять.- Это единственное, что успела очень тихо, буквально шёпотом еле слышимым выронить Малышенко до того, как казалось бы, в уютной, но всё такой же обмёрзшей квартире с потолка до пола, со всех четырёх стен, на пороге, деревянном и скрипящем от старости и жалости, появилась та самая мать, о которой было порой даже думать страшно. Виолетта за долю секунд, словно пораненная птица подскочила с места и быстрыми, широкими шагами, будто перепрыгивать широкие лужицы свежие направилась в сторону собственной спальни. В ней она искала своё собственное спасени от этого чужого и мрачного мира, состоящего из плазменных поверхностей и бескомпромиссных коридоров -пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.- Всё тараторила шатенка в пути до нужной ей комнаты. Путь ей казался бесконечным, слишком странно долгим. Он тоже издевался над нервами Ви, сворачивая оставшиеся в струны для арфы. Девочка мечтала успеть, попасть в тот момент, пока мать не заметила тёмный, обречённый на вечные муки на кафеле, силуэт в доме, как оговоренно, матери. Если её все таки заметят, будто приговорённого сбегающего под покровом ночи из тюремной камеры, то всё начнётся по новой. Опять оры, крики, осколки разбитых банок алмазного цвета, опять что-то в порыве гнева прилетит не в чём не повинной, но всё же приговоренной, девушке по голове Молитвы не были услышаны, в который раз, увы мать заметила быстро перебегающее тело через гостиную, как его не заметить? Всё трясущееся и треморное. Малышенко сжала руки в кулаки настолько сильно, что все костяшки на пальцах приобрели белый цвет. Ей очень страшно. Медленно поворачиваясь в сторону матери, откликаясь на громкий и пронзительный крик, опять таки невнятный, девушка зажмурилась, надеясь на то, что это было адресовано не ей. Ведь она не разобрала ни слова из этих не трезвых претензий её матери. -Эй! Ты! Мерзость малолетняя! Я к тебе обращаюсь, ты разве не слышала меня?!- О нет, всё таки это было адресовано ей. Адресант письмо не принял, забыл, не услышал. В голове мигом проскользнула такая неприятная мысль: "нам пиздец", сразу после неё, после этой дьявольской мысли, быстро исчезнувшей, со стороны матери в Виолетту полетело всё, что находилось у неё под рукой. Всё, что имело вес и всё, что могло бы сделать этому человечку больно. Параллельно с "избиением" мать выкрикивала уже обыденные фразы о том, какая Виолетта бездарная дочь, как была бы прекрасна жизнь, если бы её не было в этом мире и тому подобное -когда ты уже съедешь от меня!? Ты мне только жить мешаешь! Ты абуза!- Шатенка могла лишь сжаться как маленький, беззащитный котёнок в комочек и молча это всё выслушивать пока озлобленная, кажется на весь мир, мать проявляет физическое насилие над ней. Не в каком случае, против её слов не попреш, это был закон, который нужно уважать и помнить до скончания веков. Хотя последние слова как-то зацепили Малышенко, как-то по особенному, не так как прошлые речи, к которым девушка уже привыкла и выучила наизусть. Но все таки, вновь план: промолчать и потерпеть, провален. -ты ебанулась, мать?! Какой блять "съедешь"?! Мне шестнадцати лет нету, куда я по твоему мнению съеду?- Ви не выдержала, опять. Опять она орёт, опять она не сдержалась, опять ей прийдёт пиздец. Но молодец, хотя-бы высказала своё возмущение и задала вопрос, интересующий её. Умница. Некогда она не могла скрыть свою агрессию и подселить её ко всем эмоциям, которые она благополучно закрыла на маленький замочек где-то в глубине себя, без надежды и возврата. Глубже всех были закованны любовь и надежда. Не имена, а чувства. На самом деле, этой девочке и правда шестнадцать лет исполнится только через три месяца. Да, так совпало неожиданно, ровно через три месяца. Сейчас 17 ноября. По крайней мере так гласил календарь в телефоне, в данный момент который находился в кармане у Виолетты -ты на кого это голос свой повышаешь, дрянь мелкая, а?! Если я захотела ты бы ещё в десять лет из дома вылетела и мне было бы наплевать на твой возраст!- -так чего же не вылетела? Ты только пизд`еть можешь, а как на деле то и нет тебя!- Вот это уж было зря сказанно, но только после того, как сказала, Виолетта осмыслила, что именно сказала. Такое бывает часто, сказал человек не обдумав перед этим всё тщательно, а потом либо погибает от стыда, либо погибает, но уже без стыда. Чтож, слово не воробей, выпустишь- не поймаешь. А слов много. Но было уже поздно, она уже произнесла, было уже слишком поздно, даже что-то объяснить, даже попросить прощения. Хотя, даже если бы был шанс, просить прощения Виолетта всё ровно бы не стала. По рефлексу девушка прикрыла руками голову, когда новая порция ударов подоспела -ах так ты у нас заговорила? Тогда выметайся из этого дома, больше не возвращайся! Слишком много от тебя недовольств, паршивка!- Все мышцы ослабли, больше не было никакого желания что-то делать. Слишком много ударов в этот раз. Виолетта даже не услышала, что сказала ей мать. Это было явно не что-то хорошее и восхитительное, но она даже не представляет, насколько. Боль сковала невинное тело невидимыми наручниками, которые крепко сжали кожу, олицетворяя всю боль и неприязнь отечества плоти Ви. Долго ждать не пришлось, матушка мигом привела девочку в чувства, упомянув о том, что больше в этой квартире он не живёт. Огорчило только то, что холодный, ледоподобный кафель она больше никогда не увидит. А тепла ей всегда не хватало..