Я стою под фонарём твоего дома

Туман. Он был плотным, и складывалось такое впечатление, что его можно было резать ножом. И издалека сложно было распознать поместье Аддамс. Холод пробирал до мурашек в этот день. Солнце не выглядывало из–за облаков, будто было обиженно на весь этот грешный мир. В это время в доме Аддамсов происходило знаменательное событие. Младшей дочке Аддамсов исполнилось шестнадцать лет. Все в доме готовились к этому мрачному событию с оживлением. Отец и Мать Уэнсдэй, Гомэс и Мортиша Аддамсы, знали, что в этот день их маленький ядовитый скорпиончик обретет пару, когда часы пробьют полночь. Они приготовили торт в чёрно-белых оттенках. И украсили его прекрасными черными розочками. В центре торта были вставлены чёрные, как смоль, свечи, не отражающие лучи света. Ведь в эту ночь, на семнадцатилетие их дочери, она обретет соулмейта — человека, предназначенного ей проказницей судьбой. Родители надеялись, что Уэнсдэй, обретя человека, который будет предназначен ей свыше, станет менее скрытной и будет показывать хоть какие-то живые эмоции. Надеялись, но не говорили этого Уэнсдей. Поэтому она не знала, что готовится такой разговор. Но мрачные мечты родителей были далеки от представлений самой Уэнсдэй на этот счёт. Она в это время наслаждалась одиночеством, вдыхала запах разложившихся старых листьев. В саду обитала мрачная тишина, да только было слышно карканье ворон, которые сидели на голой ветке огромного искривленного клёна. И создавался эффект, что дерево тянет к тебе свои искривленные длинные пальцы, пытаясь ухватить за кофту и утянуть к себе в туман. Уэнсдэй сидела на чёрной лакированной лавочке и читала Чёрного Кота Эдгара Аллана По. Мысли текли по течению. И она ни о чем не думала. Ведь переживания и сантименты были совсем не про неё. Единственное, что она испытывала, — скука. Утром её поздравили мать и отец. Причём каждый неординарно. Мать подарила книгу, благодаря которой можно было вызвать духа предков и поговорить с ним. Отец — ужасный, как дьявол, но до омерзения сентиментальный — сделал заказ у старого друга, Джузеппе Дваваннни, который был известным кутюрье и держал старейший дом моды в Италии. Гомес Аддамс написал ему письмо, в котором попросил не отказать старому другу в просьбе сшить его любимой мрачной дочке платье на её шестнадцатилетие, и приглашал его приехать на днях, чтобы снять мерки для платья. В чем друг не отказал. И обещал приехать и сшить платье, которое бы украсило его дочь ещё больше. Он нашёл старые чёрно-белые снимки, где она была младенцем с серьёзным взглядом. Они с матерью стали рассматривать фотографии и приговаривать о том, какая же их девочка взрослая. И что она в эту ночь обретет свою вторую половинку, с которой обязательно встретится и будет с ним несчастна до гробовой доски. О чем не хотели говорить и о чем сказали оба родителя. Ей это было неприятно. Так она не хотела стать такой же, как мать и отец. Как они почти каждую минуту вместе, и не расстаются нигде. Ей это было непонятно в корне. Ей хотелось стать писателем, переплюнуть Мэри Шелли и написать роман быстрее неё. Чем она и занималась каждый день, выделяя по часу вечером. Садясь за машинку и печатая каждую новую главу своего романа, она растворялась в этом моменте, и ей никак ни были нужны ни вторые половинки, ни любовь до ужасной гробовой доски. И поэтому она решила для себя, что если она в ночь обретет свою половинку, то она даже не будет её искать и вообще говорить кому-либо, что у неё есть наречённый. Она будет отрицать это до конца. Даже если её наречённому придется жёстко страдать от её непринятия. — Уэнсдэй, моя любимая ядовитая орхидея! Что же тут одна сидишь? Мы уже готовимся отмечать твоё День Рождения и приготовили подарки. Пойдём же скорее, — Гомес с оживлением во взгляде подошёл и сел рядом с Уэнсдэй, сидящей на лавочке. — Дядя Фестер уже просто не удерживается, чтобы что-нибудь не взорвать от скуки. Тебя только не хватает, мой ядовитый цветочек, — отец усмехнулся и качнул головой в сторону поместья. — Нет настроения, отец. Мне нет смысла зажигать эти свечи, чтобы исполнить дурацкое желание, которое чисто логически не исполнится, — Уэнсдэй усмехнулась и снова уставилась в книгу. — Но как же? А наречённый тебе судьбой? Ты разве не хочешь узнать имя этого страдальца? — Гомес посмотрел на Уэнсдэй с вопросом во взгляде. — Я думаю, что это все пережитки ваших вековых традиций и не более того. Я не хочу быть такой же как ты с матерью. Я не такая, как вы. Я ворон. И мне предначертано быть одной, — Уэнсдэй с безразличием смотрела на строчки книги, смотря, но не видя строчек. — Но, скорпиончик, ведь никто, даже вороны, не одиноки. Они все равно рано или поздно находят пару. Хоть и долго присматриваются, — Гомес с чертинкой в глазах взглянул на воронов, которые чистили перышки другу другу и щипали друг друга за загривки. — Отец, я не хочу это обсуждать. Но, знаешь, наверно, пора идти. Нельзя заставлять вас ждать. Да и погода стала премерзко прекрасной, — Уэнсдэй закрыла книгу, встала с лавочки и быстрым шагом пошла к поместью. Гомес Аддамс тоже поднялся с лавочки и пошел к поместью.