Все, что нам дорого

Сяо Чжань тут же поднес пальцы к губам, они тоже окрасились кровью. Охваченный страхом, он посмотрел на раковину. Хотя крови было относительно немного, белый фарфор был испещрен красными пятнами. Он быстро открыл кран, и набрав воды в рот, несколько раз прополоскал его, сплевывая воду, и снова набирая. — Ничего страшного. Ничего страшного. Я просто в стрессе. Это ничего не значит. Все в порядке, — повторял он себе под нос, брызгая водой на раковину, а потом, сняв очки, себе на лицо. Вытеревшись, он уставился на свое отражение. Он был бледен, и в флуоресцентном освещении, из-за того, что у него начала пробиваться щетина, его кожа выглядела еще белее. Его щеки ввалились, и он боялся, что ему не понравится цифра, которую он увидит, если встанет на весы. Темными кругами под глазами он мог посоперничать с доктором Паком. И если говорить о его глазах, они все еще были покрасневшими. Он забыл глазные капли в отеле. Хотя он и выглядел как изможденный призрак, после опорожнения желудка боль в животе частично утихла, а тошнота полностью прошла. Однако это вновь обретенное относительное благополучие означало, что теперь он снова мог углубиться в свои мысли. Слова доктора все еще звучали у него в голове, и он не был готов вернуться в ту маленькую комнату, чтобы встретиться лицом к лицу с тетушкой Ван, прежде чем он осознает для себя самого, что произошло, и, что более важно, что может произойти. Не говоря уже о том, что медсестра Чан, вероятно, тоже будет там. Несмотря на то, что убрал все следы, он был уверен, что ее зоркий глаз сразу поймет, что его вырвало кровью. Сейчас он не хотел об этом думать. Ему нужно было тихое место, чтобы привести мысли в порядок. Бросив последний взгляд на раковину, он убедился, что она чистая. Сяо Чжань открыл дверь, и выглянул в пустой, тускло освещенный коридор. Часы на стене показывали четыре утра. Не совсем уверенный, куда ему идти, он вышел из туалета, и решил пойти в противоположном направлении тому, откуда он пришел. По дороге ему почти не встречались люди, только несколько медсестер, работающих в ночную смену. И хотя некоторые из них кивали ему в знак приветствия, большинство просто игнорировало его. Он предположил, что его никто не остановит, если только он не забредет в запрещенное для посетителей место, и будет идти с деловым видом. Добравшись до конца коридора, он спустился по лестнице на этаж ниже, намереваясь пройти весь коридор в обратном направлении. Но к сожалению, ему пришлось остановиться на полпути, уперевшись в закрытые двери. Возвращаясь назад, он заметил небольшой коридор, уходящий в сторону от лестницы. В конце этого коридора была приоткрытая дверь, из которой просачивался слабый свет. Он подумал, что это было странное место для палаты пациента больницы, и это определенно не был кабинет врача. Заинтригованный, он подошел ближе и заглянул внутрь. К его удивлению там был алтарь, украшенный статуей Будды, и увенчанный имитацией традиционной черепичной крыши, разрисованной в стиле данчхон он толкнул дверь, и понял, что тускло освещенная комната была маленьким буддийским залом. Он разулся из уважения к традициям, и поставил обувь на маленькую полку у двери, которая, как он полагал, предназначалась для этой цели. Затем он прошел на середину комнаты, деревянный пол был прохладным и по нему приятно было идти в одних лишь носках. Сяо Чжань не был особенно религиозен, следуя лишь основным синкретическим обрядам, которые лежали в основе того, что в Китае было принято считать религией, скорее по привычке, чем из-за веры. Тем не менее, ему было уютно в этой комнате с приглушенным светом и запахом дерева. Подойдя к алтарю, он попытался найти благовония, но то, что он нашел, немного отличалось от того, что было ему знакомо. Надеясь, что этого будет достаточно, он зажег три палочки, трижды поклонился и воткнул благовония в подставку. Выразив таким образом свое почтение, он заметил ряд стульев у задней стены, и сел. Внезапно тишина комнаты стала тяготить его. Короткая, ночная прогулка по госпиталю успокоила его разум, как и прогулка по городу накануне. Но сейчас все его мысли устремились назад, захлестывая его миллионом разных забот и страхов. Его жизнь превращалась в кошмар. Так было с самого начала всего этого, но теперь ему казалось, что с каждым днем все становилось только хуже. Сначала он боялся, что Ибо умрет. Потом он беспокоился о том, что он выживет, но никогда не проснется. А теперь он боялся, что тот проснется другим человеком. Он не знал, какой исход пугал его больше всего. Всякий раз, когда он пытался понять, на что ему стоит надеяться, его страхи заставляли его чувствовать себя эгоистом. Разве то, что если Ибо выживет, независимо от его состояния, уже само по себе не будет благословением? Несмотря на то, что он пытался убедить себя в обратном, его ответом было «нет». Он хотел, чтобы Ибо проснулся и стал прежним, хотя бы когнитивно. Он не хотел ничего другого. По мере того, как он думал об этом, его чувство вины становилось все сильнее. Он достиг точки, когда почувствовал, что может даже задохнуться под его тяжестью. И все это время, где-то глубоко под этим чувством скрывалось нарастающее чувство закипающего гнева. Он наклонился вперед, упершись локтями в колени, и поднял очки, спрятав лицо в ладонях. Закрыв глаза, он задержал дыхание, а потом глубоко вздохнул. — Я не могу этого сделать, — выплюнул он. — Я, блять, не могу этого сделать. Он раздраженно застонал. Что он должен был делать?! Обычно подобные вопросы он обсуждал с Ибо, но сейчас он был один. Кроме Ибо у Сяо Чжаня было очень мало людей, которым он доверял. И даже среди этих немногих, никто не знал всей правды о нем. Хотя все они читали одну и ту же книгу, их версии его истории сильно различались. Слой за слоем, он строил разные версии самого себя, и хотя он знал, что это неотъемлемая часть жизни в центре всеобщего внимания, впервые в жизни ему захотелось разрушить все это, и быть просто Сяо Чжанем, а не тем, кем он был в глазах других людей. Он глубоко погрузился в свои мысли, когда его вывел из оцепенения звук закрывающейся двери. Он тут же вскинул голову вверх, и его очки слетели, громко заскользив по деревянному полу. — Ох! — воскликнул женский голос, за которым последовал звук чего-то разбивающегося. Он удивленно вскочил на ноги, и его сердце забилось сильнее. Без очков он едва мог разглядеть высокую женщину, стоящую перед ним, свет исходящий от алтаря превращал ее в смутный силуэт. Когда он подошел поближе, она протянула в его сторону руку, и что-то сказала по-корейски. — Что? — спросил он на китайском, не желая использовать тот небольшой запас корейских слов, которые он знал. — Не двигайтесь. Я уронила вазу с цветами. На полу разбитое стекло, — ответила она ему тоже на китайском. Сяо Чжань почувствовал облегчение, но в то же самое время не мог сдержать раздражения из-за того, что снова столкнулся в этой больнице с кем-то, говорящим по-китайски. — Прямо за вашей спиной на стене находится выключатель. Не могли бы вы включить свет, пожалуйста? — спросила она. Немного пошарив рукой наощупь, он нашел выключатель и включил его. И сразу закрыл глаза, ослепленный светом. — Спасибо, — сказала она. Он моргнул, адаптируясь к яркому свету. Быстро осмотрев комнату, он заметил расплывчатые очертания того, что он принял за свои очки, лежащие у основания алтаря. Он осторожно шагнул вперед, чтобы подобрать их. — Не двигайтесь, — повторила она. — Все не так плохо, как я думала, но весь пол покрыт водой. Я схожу за полотенцами. Несмотря на раздражение, он послушал ее и наблюдал, как она осторожно обходит разбитую вазу и направляется к выходу. — Я скоро вернусь, — сказала она, прежде чем выйти. Какое-то время он стоял, сжимая и разжимая кулаки, его гнев бурлил уже у самой поверхности. Надеясь смягчить его, он присел, и осмотрел пол у своих ног на предмет осколков стекла. Это было глупой идеей. Он не мог ясно видеть. Однако в его раздраженном состоянии, риск поранить себя сопровождался искаженным чувством удовлетворения. Он поднял несколько осколков стекла, положив их себе на ладонь. Пространство перед ним очистилось, и он немного продвинулся вперед, снова поднимая стекло. Обычно, когда ему надо было успокоиться, он занимался чем-нибудь, или сосредотачивался на чем-то, каким бы незначительным это ни было. Но на этот раз, каждый поднятый им осколок, казалось, только еще больше его раздражал. И мокрые носки никак не улучшали его настроение. — О. Вы не должны это делать. Я сама все приберу, — сказала женщина, закрывая дверь и спеша к нему с охапкой полотенец в руках. — Я вас напугал, поэтому я должен помочь, — возразил он, не прекращая своего занятия и не глядя на нее. Она поколебалась какое-то мгновение, его резкость застала ее врасплох. Затем присела напротив него, их разделяла только разбитая ваза. Поняв, что он не собирается ее слушать, она поспешила подобрать самые большие куски, которых было достаточно много. Потом он протянул к ней руку и положил собранные им осколки на полотенце, лежавшее рядом с ней. — Я благодарна вам за помощь, но если вы поранитесь, это может стать проблемой для больницы, — сказала она, остановившись ненадолго, и взглянув на него. Он все еще смотрел в пол, ее безобидные слова, почему то только сильнее раздули его гнев. — А вам какая разница? — спросил он. — Я работаю здесь, — спокойно ответила она. Ее поведение раздражало его. Подсознательно ему хотелось, чтобы она вступила с ним в перепалку. — Обещаю не подавать в суд, — коротко сказал он. Поскольку они подняли практически все стекло, он схватил полотенце и резкими движениями вытер большую часть воды. — Господин Сяо, я настаиваю… — сказала она, схватив его за запястье, чтобы заставить остановиться. Пораженный ее внезапным прикосновением, и разъяренный тем, что его узнали, он постарался выдернуть свою руку. К сожалению, это привело к тому, что тыльной стороной ладони она ударилась об осколок стекла. Она вскрикнула, инстинктивно прижав руку к груди, прикрыв ее другой рукой. Сяо Чжань тут же вскинул голову. Как только он понял, что произошло, его гнев сразу испарился. — Вы в порядке?! — спросил он, ужаснувшись от своего поведения. — Я думаю, ничего страшного, — ответила она, убирая руку, чтобы посмотреть на ранку. Маленький кусочек стекла, не больше фасолины, застрял перед последней фалангой ее мизинца. Было трудно сказать, насколько глубоко он вонзился в кожу. Увидев это, ему стало стыдно. — Черт. Я… извините. Я не хотел… — он запнулся. — Я не думаю, что порез слишком глубокий, — успокаивающе сказала она. Она ухватила осколок, и поморщившись, вытащила его. Хотя порез был неглубоким, из него тут же хлынула кровь, стекая вниз по пальцу. Чжань взволнованно схватил одно из чистых полотенец, и схватив ее за запястье, прижал его к ране. — Я так виноват. Я не хотел навредить вам. Я только… Она положила свободную руку поверх его, прерывая его. Он посмотрел на нее, встретившись с ней взглядом. — Все в порядке. Ее голос был мягким и нежным. Он на мгновение отвел взгляд. — Извините меня, — повторил он уже гораздо тише. — Все в порядке. Вы ведь не специально это сделали. При этих словах, у него что-то дрогнуло глубоко внутри. Пустота, которая постоянно угрожала поглотить его, снова раскрыла свою темную пасть. — Какое значение имеет намерение, если результат одинаков? — резко спросил он. Он поднял на нее глаза, полные слез. И она моргнула, сбитая с толку. — Если бы не… Слова застряли у него в горле. Он сжал губы, играя желваками. — Если бы не я, всего этого никогда бы не случилось, — закончил он, и по его щекам покатились слезы. Она посмотрела на него с удивлением, а затем внезапно ее лицо погрустнело, а глаза наполнились пониманием. Она сжала его руку. По какой-то необъяснимой причине, этот добрый жест вызвал у него неудержимое желание рассказать ей все. Поскольку она, похоже, итак поняла, что он имеет в виду, то что плохого в том, что он сбросит с себя часть своего бремени, и поделится с ней своими переживаниями? Но он осознавал ущерб, который он мог этим причинить, и попытался обуздать свое желание выговориться. Однако у него практически не осталось силы воли, и те остатки, что были, в основном использовались для предотвращения полного эмоционального срыва. Поэтому он был бессилен перед тем, что шлюзы его сердца распахнулись настежь, и слова потоком хлынули наружу. — Это все моя вина. Я не могу перестать думать об этом. Я продолжаю воспроизводить тот день в уме. Я продолжаю пытаться понять, как бы я мог изменить ситуацию. Он посмотрел ей прямо в глаза, отчаянно нуждаясь в том, чтобы она выслушала его. И она ободряюще кивнула ему. — Если бы я был там. Если бы я не взялся за эту работу. Если бы я помешал ему устроиться на эту работу. Он невесело рассмеялся и, не желая отпускать ее руки, вытер слезы руками. — У нас были планы, — сказал он, уже немного спокойнее. — У нас были планы после этих работ. Ничего экстраординарного, но мы собирались быть вместе. И одно только это должно было быть потрясающим. Он смотрел словно сквозь нее, словно видя то, что должно было быть, но чего никогда уже не будет. При этой мысли, он недовольно скривился, и посмотрел вниз. Она мягко положила неповрежденную руку ему на плечо. — Давайте сядем, — сказала она. Осторожно переступив то, что осталось от разбитой вазы, она отвела его обратно к стулу, на котором он сидел, когда она вошла. Все это время он продолжал говорить, не отпуская ее пораненной руки. — У нас было так мало времени. Мы были так заняты. У нас было так мало времени, и мы потратили его на то, чтобы быть осторожными. Вы понимаете, что я имею в виду? — спросил он, когда они сели. Он снова посмотрел ей в глаза, словно ища одобрения. Он и сам был не совсем уверен в том, что говорит. Она снова накрыла его руку своей. — Я понимаю. — Это было так утомительно, постоянно прятаться, но я бы прятался до конца своей жизни, если бы это означало, что я могу вернуть его. В глубине души, единственная, оставшаяся спокойной, часть его сознания, с ужасом наблюдала за разворачивающейся сценой. Он давал этой незнакомке все инструменты, необходимые для уничтожения его и Ибо. Что он делает?! Но теперь, когда он начал, он уже не мог остановиться. — Я не хочу, чтобы он умер, — сказал он сдавленным голосом. У него перехватило дыхание, когда он снова попытался заговорить. А она терпеливо ждала, пока он успокоится. — Я не хочу, чтобы он умер. Но я также не хочу, чтобы он проснулся другим, — наконец выдавил он. Сердце Сяо Чжаня сжималось от боли. Он сказал это. Он сказал эти неприятные слова вслух. Ему больше не требовалось нести их вес в одиночку, но он не чувствовал себя от этого лучше. Отпустив ее запястье, он закрыл глаза, и тихо всхлипнул. — Я ужасный человек, — сказал он, вдруг успокоившись и снова взглянув на нее. — Я хочу, чтобы он был жив. Этого должно быть достаточно. Все думают, что это было бы вполне приемлемо. Но как я должен принять это? Как мне дальше жить мою жизнь? Наши жизни? Он всхлипнул и тыльной стороной руки вытер нос. Женщина на мгновение отпустила его, и вынув из кармана платок, протянула ему. Он взял его, но вместо того, чтобы поднести к лицу, просто сжал в руке и посмотрел на него сверху вниз. — Я эгоист. Просто гребаный эгоист, — тихо сказал он, качая головой. — Я знаю, что не должен просить об этом. Я знаю, что должен быть благодарен за то, что он не умер. Но я просто хочу, чтобы он вернулся. Я просто хочу, чтобы он вернулся, — повторил он еле слышным шепотом. Крупные слезы срывались из его глаз, падая на колени, а плечи затряслись. Женщина осторожно высвободила свою пораненную руку из его хватки, и заглянула под полотенце. Чжань неосознанно так сильно ее сжимал, что кровь практически остановилась. Она снова посмотрела на него. А Сяо Чжань слегка наклонился вперед, обнимая себя за плечи. Его шея и уши были покрыты ярко-красным румянцем. — Ваша боль — не эгоизм, — сказала она. Он медленно посмотрел на нее. Его глаза были такими опухшими и отяжелевшими, что он изо всех сил щурился, пытаясь разглядеть ее. — Что это тогда? — спросил он немного погодя хриплым голосом. Она добро улыбнулась ему. — Любовь. Его лицо снова исказилось от страдания.