Чёрный хрусталь

      Вечер, казалось, тянется до бесконечности, как вязкий сахарный сироп. Оливер бродил по дому как неприкаянный и не мог найти себе места. Кабинет он покинул и не мог, да и не хотел теперь заниматься работой. Плантатор зашёл в библиотеку — самое невостребованное место в его доме. Зашёл и тут же вышел с мыслью, по кой чёрт вообще сунулся сюда. И по кой чёрт ему вообще библиотека? Разве что для статуса… Или, может, Амелия что-то возьмёт почитать? Хоть чем-то займёт свою головушку, лишь бы на глаза не попадалась.       Мужчина спустился в кухню, где несколько минут созерцал суету Маньяры и её дочерей. Женщины нервничали: хозяин нечасто интересовался их работой и вёл себя по меньшей мере странно, на их взгляд. Разговоры тут же стихли, зато больше стало переглядываний и лишних телодвижений.       — Вы что-то хотеть, хозяйне? — спросила в итоге Маньяра, накинув на плечо мокрое полотенце.       — Что на ужин?       — Рагу из пекари*.       — Откуда у нас пекари?       — Умар забить.       Больших подробностей Оливер не дождался и в итоге вышел, велев лишь подать ему ужин в кабинет, а не гостиную. Со спящим Эмекой он что-нибудь придумает к тому времени. В крайнем случае перенесёт его на софу с ковра, а если парень проснётся, то как раз за ужином они и поговорят. Подумав об этом, Оливер вернулся к Маньяре и велел добавить приборы и порцию ещё на одну персону.       — Для госпожи? — уточнила кухарка.       — Госпожа ужинает в гостиной, как обычно, — ответил Оливер таким тоном, что дальнейших расспросов не последовало. Если Маньяра и поняла, кто будет «второй персоной», то промолчала. Лишь отвернулась к сковороде и стала там что-то помешивать.       Оливер, переваливая на трость часть своего веса, поковылял на второй этаж и тихонько зашёл в кабинет.       Эмека сидел на ковре, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом.       — Эмека, — тихо позвал мужчина.       Парнишка не отозвался. Только начал мотаться взад-вперёд, как укачивают себя некоторые попавшие в беду дети. Оливер ощутил тянущее, вязкое чувство стыда пополам с неловкостью, а ещё — злость на Амелию. Из-за неё всё пошло наперекосяк. Конечно, он сам виноват в том, что сорвался на парне, но не появись в Ист Купере эта вертихвостка, и проблем бы не было! Они с Эмекой продолжали бы тихо-мирно работать, снаряжать шхуны с сахаром в Европу и изредка ездить в город по делам.       Он никогда не ударил бы его, преданного и послушного просто так, без понуканий. Да и сегодня, не будь так взвинчен, сначала разобрался бы, в чём дело. Может, «Пеликан» отбыл ещё до того, как Эмека вообще вышел из Ист Купера? Может, у него и шанса не было успеть?       Но с другой стороны… Тогда Эмека мог никогда не заговорить.       — Эми, — повторил свой зов мужчина, и парень, наконец, рывком поднял голову.       Взгляд его был загнанным и измученным. Нос раздулся и покраснел — это было заметно даже с тёмным цветом кожи мулата.       Оливер присел на стул рядом с ним и мягко ухватил его подбородок пальцами. Сначала, чтобы рассмотреть отёк, а потом — чтобы вынудить парнишку взглянуть ему в глаза.       — Послушай меня, Эмека. Не бойся, пожалуйста. Просто послушай. Я больше не ударю тебя, даю слово. Ты мне веришь?       Кивок в ответ.       — Хорошо. Тебе больно?       Эмека опустил взгляд и помотал головой. Врёт. Ведь больно…       — Спрошу по-другому. Где тебе сейчас больнее всего?       — С-пин-нна, — прохрипел парнишка.       — Позволишь мне взглянуть? Сядь-ка на стул и сними рубашку.       Эмека поколебался, но шатко поднялся на ноги и стал послушно стаскивать с себя сначала камзол, уже порядком запылённый, а потом и рубашку. Бурые кровавые пятна на воротнике Оливер заметил лишь сейчас. Сглотнул. Понял всё…       Юноша тем временем разделся до пояса, аккуратно сложил на полу стопочкой снятые вещи и оседлал витой поскрипывающий стул, развернувшись к господину спиной.       Синяк ещё не налился, но красный припухший след от трости был виден уже сейчас. А уж застарелые грубые рубцы от плетей и вовсе вряд ли когда-то заживут. Вздохнув, Оливер без всякой брезгливости прикоснулся ладонью к спине парня и мягко провёл по припухлости, будто извинялся за вспышку гнева или утешал таким образом мальчишку.       — Прости, Эми.       — Т-так… лех-хче.       — Вот и хорошо. Хорошо, что легче.       Их застали именно в таком виде, когда дверь бесцеремонно, без всякого стука, распахнулась. На пороге стояла недовольная Амелия, а за её спиной Абена с подносом снеди.       — Почему слуги заявляют мне, что я буду ужинать одна, а ты с кем-то здесь? Поздновато для гостей, не находишь?       — У нас с Эмекой много работы, Амелия. Я не хочу терять время на церемонии. Прошу, уходи. Ужин в гостиной, наверняка, стынет.       — Я вижу, какого рода у вас работа, — усмехнулась девушка. — Видно, правду рабы толкуют про вас с… этим.       Оливер вздохнул и отнял ладонь от спины Эмеки. От спины, которая опять начала дрожать. Замечание Амелии он проигнорировал, но его взгляд в ответ девушка восприняла как вопросительный и решила развить тему.       — Даже неотёсанные рабы видят твоё особое отношение к этой обезьяне. Приодел его, кормишь как равного себе. Да и в кабинете вы подолгу уединяетесь. Что, не так всё?       Оливер лишь покачал головой и молча передвинул стул на своё законное место за столом у окна, где и собирался заняться учётной книгой и обсчитать убытки от несостоявшегося рейса в Сен-Назар. А ещё — написать записку в порт и отправить туда завтра утром Эмеку. Если Эмека завтра, конечно, будет в состоянии туда идти. Да, и обязательно разобраться, кто воспрепятствовал исполнению им хозяйского приказа сегодня. Дел и правда много, и нельзя Амелии впредь позволять вывести себя на эмоции. Она это умеет. Она этого и добивается. Именно поэтому она больше этого не получит.       А то, что слухи, так ведь рабам нужно как-то развлекаться. Вот и фантазируют. Жаль только, достаётся за всё безобидному парню, который и слова-то в ответ сказать не может.       Эмека, стоило господину отодвинуться, тут же цапнул с пола свою рубашку и торопливо скрыл тело ею. Очевидно, находиться прилюдно полураздетым ему тоже было неловко. Оделся, тоже развернулся к столу и, понаблюдав, что делает Оливер, понятливо придвинул к себе чернильницу и подставку с перьями. Всем своим видом парень продемонстрировал готовность работать, хоть и подрагивал иногда от боли, страха и неловкости.       Оливер поставил трость рядом со столом и взялся за перо. Эмека, будто отражение в зеркале, сделал то же самое.       Повисла тишина, но ненадолго.       — И всё? Я тебе не мешаю? — фыркнула Амелия. Мужчина не обратил на неё внимания, а вот на урчание живота своего подручного — да.       — Абена, поставь поднос на стол и принеси сюда таз с чистой водой, тряпки и примочку для ран. Ту, что Эмеке делал доктор в прошлый раз.       Абена выполнила указание и ушла. Амелия же встала в позу и не сдвинулась даже на шаг.       — Ты слышишь меня?!       — Слышу. Мне нечего тебе сказать.       — Ты даже не станешь отрицать?       — Какой смысл, если про нас с Эмекой уже насочиняли куда интереснее, чем есть на самом деле?       — Ведь это позор!       — Позор был, когда ты запрыгнула в мою постель, едва мы познакомились. Теперь же просто наслаждайся жизнью богатой невесты плантатора на райском острове. Ты добилась, чего хотела. Мы поженимся и будем жить долго и счастливо. Наверное. А теперь иди в гостиную и ужинай без меня.       Амелия сжала губы и дикой кошкой глянула на мужчину сверху вниз.       — Да, и будь добра приготовиться к ночи… Ну, ты понимаешь. Сегодня я слегка переволновался. У меня настроение утешиться в твоих объятиях. Дражайшая невеста.       — Мерзавец.       — Рад, что ты поняла это. Жаль, что уже после помолвки.       Амелия вылетела прочь. Не успела дверь за ней захлопнуться, как в комнату проскользнула Абена. В руках — тазик, подмышкой — бутыль из зелёного стекла и чистая тряпица.       — Будут ещё указания, господин? — тихо спросила девчонка-рабыня, кивнув на притихшего Эмеку.       — Я сам. Поставь и иди.       И когда все ушли, мужчина запер дверь изнутри и в полной тишине аккуратно стал залечивать раны на теле своего раба. Если бы ещё душевные залечивались так же легко и быстро, как телесные…       Эмека не противился. Только шипел иногда, когда спирт щипал ссадины, но покорно молчал.       — А теперь расскажи, что сегодня произошло, Эмека.       — Я б-буду д-дооолга, — повинился парнишка, прикрыв глаза, когда с обработкой спины было покончено и Оливер стал смазывать настойкой его припухший нос. Сломан, наверное…       — У нас много времени.       — Р-рабо-ота…       — Подождёт. Рассказывай.       Эмека рассказывал и впрямь долго, но не из-за изобилия событий, а просто напросто из-за темпов своей речи. Говорил о том, как бежал через плантации и бараки. О трёх рабах, среди которых был один безрукий. И о девушке Кикизе, которая вступилась за него, но в итоге пострадала сама, а женщины и старики лишь смотрели и не помогали ни ей, ни ему самому. Он не жаловался, нет. Просто рассказывал. Про порт получилось совсем кратко. Прибежал, мол, нашёл «Пеликана», а он уж отчалил.       — Я бы у-успел, г-каспадин, — закончил свой рассказ Эмека. — П-п-простите.       Оливер не ответил, лишь с хлопком закупорил бутыль лекарства и занялся, наконец, ужином. Завтра он решил начать день с встряски для некоторых рабов. Возможно, распродать парочку упрямцев, чтоб остальным неповадно было устраивать самосуд.       — Ч-чем вам п-паамочь?       — Сначала поешь, а потом решим. Я рад, что теперь ты можешь говорить.       — М-м, — невнятно промычал юноша. Что это значило, осталось загадкой, но лицо Эмеки явственно отразило смущение и немного грусти.       — Я не знаю, что с тобой делали пираты, но знай, я никогда не трону тебя против воли. И извинения мне нужны только на словах. Понял? Больше никогда не унижайся так ни перед кем. Даже передо мной.       Эмека опустил голову и залился краской. Руки снова пришли в движение. Комкали край рубашки, теребили пуговицы и иногда резко соскакивали так, что парнишка как будто внезапно дёргался.       — Я не виню тебя, слышишь? Я знаю, что ты не хотел этого делать. Тебя так приучили. Так вот: забудь. Ты понял?       — Д-да.       — А теперь ешь, Эми.       Эмека с заиканием пробормотал благодарность и принялся за ужин. Жевал осторожно, чтобы не слишком тревожить воспалённые ткани.       Оливер тоже ел, но изредка поглядывал на парня. Почему-то заикание Эмеки его не раздражало. Казалось, что это явление временное. Разгонится, наверное, потом. Просто разучился говорить-то, а тут — прозрел снова.       — Эми, — позвал мужчина парня, ухватив нить внезапной и кажущейся ему очень даже полезной мысли.       Мулат поднял взгляд и молча прислушался.       — Полагаю, лучше, чтобы никто не знал, что ты снова можешь говорить. Пусть и дальше все считают, что ты не в состоянии ничего мне рассказать. Тебя не будут остерегаться, будут болтать так, будто тебя и нет вовсе. Понимаешь?       Кивок. Без лишних вопросов.       — И ещё… Эта Амелия. Я не доверяю ей.       — П-присмот-треть? — тихо и очень понятливо спросил Эмека.       Оливер усмехнулся и кивнул. Юноша кивнул тоже. Сложил на поднос пустые тарелки, унёс их в кухню и тут же вернулся обратно. Придвинул к себе бумагу. Взялся за перо.       — Пиши по центру строки «Густаву Брийе», оба слова с заглавной буквы…       Больше этим вечером хозяин и раб не разговаривали, если не считать коротких указаний по работе, но мужчина чувствовал себя на диво комфортно в тишине и такой, казалось бы, недостойной компании, как диковатый раб. Даже наоборот: из всех обитателей Ист Купера, если бы кто-то спросил его, с кем он предпочёл бы провести вечер, пожалуй, он Эмеку бы и выбрал. Пугливого и безобидного парнишку, но преданного и понимающего его с полуслова, а иногда и с полувзгляда.       Оливер понял, что мысли о рабе крутятся в голове слишком настойчиво, их больше, чем каких либо других, и самое главное — они успокаивают его.       По комнатам хозяин и раб разошлись уже ближе к полуночи. Эмека — в свою маленькую кладовку, а Оливер — к Амелии. Утешаться в её объятиях и утолять тот голод, что раньше утолял лишь за звонкую монету в злачных мечтах портового района. В конце концов, он — мужчина, а Амелия Гветерлин — его невеста. Грех этим не пользоваться, раз уж так всё сложилось.