Поэма о лунной химе

      Для Обито была я готова       Полнейший устроить цирк.       Пусть он может среагировать нервно…       Но с шиноби всегда такой риск.       В мои планы не входили изыски:       Всё легко, оттого хорошо.       Со спины, как всегда, напрыгну       И скажу: «Посмотри, кто пришёл!»       А потом улыбнусь лукаво,       Идиотку сострою опять.       Он давно об игре моей знает,       Но как можно «дитя» обвинять?       И потом, у него вряд ли будет       Время мне хоть полфразы сказать.       Всё же план — не его идея,       Перед дедом отчёт держать       Обито придётся, конечно.       Может дед даже скажет: «Злюсь»       (Подыграет мне типа, ясно?)       А я зрелищем тем наслажусь.       Я мечтала, мечтала, мечтала,       И о планах, восторгом светясь,       Деду, ржачем давясь, рассказала,       Через каждое слово смеясь.       Дед в ответ улыбался мне криво       И со мной не спешил шутить.       У меня на лице улыбка…       Порвалась понимания нить.       Мне — лишь год, ему — двадцать лет,       Очевидный такой разрыв.       Деда вроде ко мне тоже тянется,       Правда, сердце свое закрыв.       Страшно мне, честно, страшно.       Я к такому была не готова…       Говорили мне «Прежде думай!»,       И какой результат? А вот он.       Впрочем, мысли — плохой помощник,       Мне от них сейчас только боль.       Безрассудство мне будет спутник,       «Идиотка» — благая роль.       Выдох, вдох — я почти готова.       Пора жизни добавить жару,       Жару жизни того, кто убил…       Приглушаю немного чакру.       Шаг, шаг, шаг, я на месте почти,       Приоткрыла дверь тихо-тихо,       Вот Обито сидит внутри…       На него наскочила я вихрем.       «Угадай! Угадай, кто пришел!»       — завопила до боли аж в легких.       Нецензурный возник вопрос       В глазах Óбито (очень широких).       «Угадай! Угадай! Угадай!»       — продолжала кричать прямо в ухо,       А придурок решил: проклинать       меня будет сейчас очень умным.       «Ебанутая, сука, совсем?       Я однажды тебя так прирежу!       Расскажу (мне поверят) всем,       Что сама ты ко мне тогда лезла.       Не совру даже, видимо, блять!..       А ты, видно, совсем охуела       На шиноби так прыгать, а?       Отвечай или вдруг онемела?»       Ой дурак. Ой дура-а-ак, просто… ля.       Тебя дедушка сам щас прирежет.       Это ж надо такое сказать…       Уже слышу я зуб его скрежет.       Понимаешь ты, милый мой,       Что мой дед — человек культурный?       Ты в одной с ним пещере жил       И не знал? Что, совсем уже глупый?              Я отпрянула резко вдруг,       И вздохнула так звучно, подавленно,       Опустила вниз пышную грудь       И на деда взглянула затравленно.       «Я не… я...» — лишь губами шепнула,       А в глазах виден яркий блеск.       Губы, словно терпя, сомкнула.       И от пола раздался треск.       «Обито», — раздался рык.       «Обито, ты как посмел       Внучку мою назвать «сукой»?»       Обито, ха-ха, побледнел.       Подскочил бедный сразу резво       И разинул он в шоке рот,       Сомневался как будто: «я трезвый?..».       Хорошо отомстила? Сойдет?       Дороже их жизни стоили,       — думаю зло, молчу.       Упиваться, как манною, местью,       — то любому вообще по плечу.       Ненавижу я. Злюсь так сильно       И порою хочу убить…       Но сама всем ищу оправдания,       Потому что мне с ними жить.       «Деда… Деда, постой, не надо»,       — подала голос свой в тишине.       Обито глянул с сомненьем,       Сомневаясь в удаче, во мне.       «Не уверена я, конечно,       Но мне кажется, он… не мне…»       «Не Изуну назвал я «сукой»,       Просто почесть отдал херне,       Херне, что никак не развидеть.       Бля… Мадара, что, реально ты?»       — Обито вдруг вставил слово,       Не убрав из речей понты.       Как ни странно, но дед успокоился,       И не стал дурака ругать.       А ведь он ему сам, как «внучка»…       Не должно то меня задевать!       Да, язык длинный…длинный — и что?       Я вот тоже порой матерюсь,       Не с повинной идти же, нет?       Размышляю и с этим мирюсь.       «Правда. Я», — как всегда, лаконичен.       Деда коротко кинул мне взгляд.       «Ты за речью следи… Пойдем выйдем.       А айсон… Подожди меня.»       Дедушка вышел без лишних сомнений,       Обито, понятно, за ним.       В сердце болезненно что-то кольнуло,       Но незачем лезть в экстрим.       Конечно, им есть, о чем говорить,       Подслушивать будет глупо.       Опасно и дурно, дед еще не привык       Ко мне пока снова. Но… С-сука.       Да знаю я, знаю, о чем говорят       Злодеи мои, миротворцы!..       Но тут-то и сдулось прогрессорство их:       Вообще нет гендерных пропорций!       Ну сложно, ну скучно, еще назови       Отмазки тупые свои.       От зрелища бойни я больше не вскрикну,       Хоть плоть на куски разоври.       Пора бы принять объективную реальность:       Я больше не крошка теперь.       Нельзя мне сказать: «подожди, еще рано»       Я больше не ангел, я — зверь.       Возможно, я буду противиться «миру»       (который так видите вы)       Но ты никогда не давал мне и шанса.       Обито — туда же. Ах вы!..       Вы гадкие, гнусные, мерзкие гады!       Я тоже, я тоже хочу!       Участвовать в деле злодейском семейном,       Ведь чем-то помочь я смогу!       Конечно, я буду только мешать,       Но разве они это знают?       Чтоб знать, это надо бы верить в меня,       А когда б мне они доверяли?       Обидно, обидно, обидно же, черт!       Сжав губы, сажусь на диванчик       Смиренно. Доверие — сложная вещь,       Уж точно нельзя его клянчить.