Маралья трава

      Закованная в лëд река была усеяна палатками бесстрашных рыбаков. Голые тополя острова торчали напротив городского Парка Чудес, а берег у плит набережной зарос ивняком. Совсем как в «Тайге».       Лия Лазарева посмотрела на свои руки в шерстяных варежках. Алиса — мачеха — классно вязала. И подарила Лии удобные рукавички, которыми она рассеянно перебирала пушистый свежий снег на широких кованых перилах.       Лия вдохнула холодный воздух и поправила круглые очки в белой оправе — контактные линзы она надевать в поездку поленилась. Да и собственное остроскулое лицо в очках Лии нравилось больше, чем без них.       За спиной раздались шаги. Лии не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто идёт. Она чувствовала.       — В Шахтëрском Бору на том берегу живёт популяция князьков, — произнёс Вадим Борисович Ильинский. Он остановился у парапета и поглядел вдаль на обрывистый коренной берег, покрытый сосняком.       — Я никогда не видела белых лазоревок, — улыбнулась Лия. — Только обыкновенных.       — Ты их сразу узнаешь. Карасукские орнитологи обещали нам экскурсию после второго дня конференции. — Вадим Борисович посмотрел на Лию сверху вниз.       Его отросшие после полевого лета пепельные с рыжиной волосы вылезли из-под шапки, и на них осел снег. Снежинки застряли и в бороде, усеяли густые брови над серо-голубыми глазами, от которых разбегались лучики морщинок.       Лия скользнула взглядом по сухим губам Ильинского, и внутри у неё всё затрепетало, словно стайка длиннохвостых чëрно-белых синичек-ополовников разом попалась в сеть.       До сладкой дрожи в коленях захотелось коснуться Ильинского. Снова, в который — и как в первый — раз ощутить на губах вкус его поцелуя. Табак, чай, жаркое лето — казалось, всё неуловимое смешалось в этот невообразимый калейдоскоп ощущений, бывших далеко за пределами пяти чувств.       Но они и так позволили себе этим летом на стыке июля и августа слишком многое. И если на научно-исследовательском стационаре «Тайга» на берегу темноводной реки Лия и Вадим Борисович были предоставлены сами себе, то октябрь расставил всё по своим местам. В город они вернулись дипломницей-пятикурсницей и научным руководителем, старше её на тридцать шесть лет.       Оставаясь в пересменках на стационаре одни, Лия и Ильинский могли не скрывать своë отношение друг к другу. При студентах-волонтëрах, приезжавших кольцевать птиц, они сдерживались, как могли, но едва университетский «УАЗик-буханка» скрывался за воротами в зарослях черëмухи, бузины и луговых трав, как все попытки затаиться слетали чародейским мороком в закатных лучах.       — Я знаю, что князьки похожи на обыкновенных лазоревок, — наконец произнесла Лия, чтобы хоть что-то сказать. Она смотрела на Ильинского и, как зачарованная, уходила всё дальше в мечты под его взглядом. Вадим Борисович много раз смотрел на неё так. Теперь всё чаще. И Лии казалось, что вся их скрытность — дурацкий секрет Полишинеля. — Княже мой княже. — Она не умела хорошо петь, но не сдержалась. Старшаки и преподаватели кафедры зоологии позвоночных рассказывали, что когда-то в молодости у Ильинского было прозвище Княжич. Ладно, что не Будда, как в куваевской «Территории», ставшей настольной книгой Лии. — Шëлкова пряжа до ворот «Тайги» мне дорогой легла.       — Это твоя «Мельница»? — Ильинский подошёл ближе. Этот шаг отозвался Лии бешеным стуком сердца. Казалось, вокруг неё сейчас начнёт таять снег. — Я не знаю эту песню. В «Тайге» пели только «Двери Тамерлана».       — Маргарита Алексеевна пела, — Лия говорила, не чувствуя обветренных губ. Боги Кадата, почему после этого лета, после всего, что между ними произошло, Лии стало так трудно говорить с Ильинским? — А ещё я те... вам пела. Давно, весной, на втором курсе. Помните, Вадим Борисович?       — У «Мельницы» все песни женские и о любви, — отозвался, пряча улыбку в бороде, Ильинский.       Он вынул из карманов светло-коричневого пальто покрасневшие от холода руки. А затем коснулся Лииной варежки, сметая снег с оранжевой грудки вышитой горихвостки.       Прикосновение полыхнуло огнём тысяч костров. Чтобы удержаться, Лия ответила:       — Да не скажите. «Шëлком твои рукава, королевна...» очень даже мужская.       — Но о любви. — Ильинский убрал руку и повернулся. — Мы сильно отстали. Пойдём, не то нас хватятся. Это может вызвать подозрения.       — Андрей и Эдик в курсе. — Лию словно окатили холодной водой. В душе заворочались камни, и стало неловко.       — А Мельникова и наши гиды — нет.       Вадим Борисович зашагал по набережной, а Лии ничего не оставалось, только как пойти следом. Затерянный в снегах на стыке двух равнин сибирский город она не знала.

***

      Короткий зимний день перешёл в подсвеченный искристым снегом и уличными огнями вечер. Трубы градообразующего завода взмывали в темнеющее небо, а клубы газа вырывались в воздух, точно дым «чёрных курильщиков». Гостеприимный регион был промышленным, поэтому одной из самых больших секций на Межрегиональной зимней молодёжной научной конференции снова стала экология.       Раньше Лия не ездила так далеко. А в этом году «доросла». И вместе с другими старшекурсниками естественно-научного факультета — зоологами, ботаниками, микробиологами, генетиками и биохимиками — поехала в «угольное сердце Сибири» — заключëнную в подкову гор Карасукскую республику. Их студенческую четвëрку возглавлял Ильинский.       Лия подняла голову от распечатанного доклада и уставилась в стену, охваченная тревогой. В голову пришла жуткая мысль: а ведь всего этого могло не быть.       Если бы Ильинского всë же уволили. Если бы Лия уплыла из «Тайги» злосчастным июлем. Если бы Вадим Борисович не побежал за ней. Если бы она пошла стрелять...       Сердце забилось часто и болезненно. Лии потом долго снились кошмары, как она стояла, сжимая в лесной тьме заряженный карабин, и всё шла и шла к домику, где предавал её Ильинский. Лия не хотела об этом помнить, но сны нет-нет да подкидывали ей затянутые порохом и пеплом кошмары.       — Ты чего зависла? — Звонкий голос Олеси Мельниковой вывел Лию из раздумий. Она вздрогнула и произнесла:       — Устала. И доклад мне не нравится.       — Борисыч поправит, — успокоила Олеся. Она забралась с ногами на узкую кровать хостела «Афродита», куда принимающая сторона Карасукского госуниверситета поселила иногородних участников конференции. — Пару слов местами поменяет, будет долго вздыхать и курить, а потом выкинет половину и увеличит шрифт до шестнадцати.       — Ты поэтому ушла в генетику? — усмехнулась Лия. — Ты же подвидами у трясогузок занималась?       — В генетике грантов больше, — пожала плечами Олеся. — А трясогузки с их когтями разной длины и более-менее тëмными масками меня не вдохновляли. — Она повернулась за коробкой лапши-вок с осьминогами, и с её спины на Лию глянул подведëнным узким глазом профиль Нефертити. — Ешь, пока парни не пришли и всё не склевали.       — Как вы с Лизонькой всю нашу тайгинскую коробку с НЗ опустошили?       Лия и Олеся обернулись на голос. В дверях стояли и ухмылялись Андрей Борисов и Эдик Кондаков.       — А что вы на Лизку опять наехали? — парировала Олеся. — Девочка кушать захотела. И я тоже. Она стресс заедала, ясно вам!       — Ваш зав.кафедрой, конечно, сверхразум, — покачал головой Андрей, проводя пятернëй по тонким рыжим волосам.       — Он нашёл новую тян, бывает. Я и Лизке то же самое говорю. Зачем молодой девчонке, красивой, пусть не умной, старый пень?       Андрей бросил на Лию быстрый взгляд из-под очков, и она почувствовала, что краснеет. Её до сих пор потряхивало, когда речь заходила о Лизоньке — первокурснице, которую собственный любовник-профессор хотел «подарить» другу под водочку. Утешение без пяти минут безработному Вадиму Борисовичу. И ведь тот не сразу отказался. А Лия едва не совершила страшную ошибку.       Июль ушёл, ранний звездопад смыл горечь и боль. А под волшебные песни Маргариты Алексеевны Лия и Ильинский многое сказали друг другу.       Лия постаралась взять себя в руки и только сейчас поняла, что о съеденных «бич-пакетах», печеньках и прочем сухпайке уже никто не помнил. Андрей, устроившись за ноутбуком Олеси, воодушевлëнно рассказывал о методике своего доклада:       — Современная наука работает со сложными системами и категориями. На единичных фактах мы строим доказательную базу, но сами единичные факты, как цель — архаика, мы должны изучать процессы. Те методы и подходы, которые можно использовать для работы с единичными фактами, можно ограниченно использовать для процессов. Пробы флоры — квадраты, в которых фиксируется наличие всех видов растений, — закладываются в пределах одного экотопа для достижения однородности и сравнимости. Но каждая площадка приносит нам всë меньше и меньше информации о видах, ранее не отмеченных для этой территории.       — Ничего, что мы к вам боком, Андрей Геннадьевич? — подколола Олеся. — Я половины этих слов не знаю. Ты у нас умный. А мы с Эдиком просто баллы для стипухи и ВАКовские публикации заработать приехали.       — Ну, я очень хочу послушать доклады местных териологов, — произнёс Эдик. Он уселся на полу, стараясь уместить в узком проёме длинные худые ноги, и поглядывал на одногруппников раскосыми карими глазами, ероша выбритые на затылке тёмные волосы. — У них на тег'ритории г'еспублики пг'оходит зона гибридизации томской и новосибирской рас бурозубок, поэтому мне интег'есно, что студенты вместе с генетиками нашли. — Эдик немного картавил, особенно когда волновался. Лия после четырех лет дружбы почти перестала это замечать.       — Я хочу пива. — Олеся отобрала у Андрея ноутбук и захлопнула его. Сунула карандаш в пучок алых волос и поглядела на Эдика.       — После конференции откроем «Капитана Моргана», — пообещал Андрей. — Нажираловку перед выступлением Борисыч не одобрит.       — И после мы его позовëм посидеть с нами, победу отпг'аздновать, — вставил Эдик.       — Пойдëмте «ДжоДжо» смотреть. — Андрей ловко поднялся с кровати Олеси.       Лии показалось, что он бросил на неё короткий взгляд. В светло-зелëных глазах мелькнуло понимание.       Кто-то на курсе пустил слух, что у высокого интеллигентного Андрея роман с богатой красивой взрослой женщиной. Хотя Лии всегда казалось, что друг неравнодушен к зам.зав.кафедрой ботаники Регине Александровне.       — Надо там сесть, чтобы Борисыч экран не видел, — засмеялся Эдик, беря коробки с лапшой и бутылки с лимонадом.       — Чтобы не было, как в прошлый раз, когда мы в домике «Южный парк» смотрели, — отозвался Андрей. — Столько времени прошло, а Борисыч нас всё «мультиками» попрекает.       — Лия, а ты чего сидишь? — уже в дверях спохватилась Олеся. — Го чиллить!       — Я устала, — постаралась натурально пожаловаться Лия. — Я спать.       — Ну как хочешь. — И Олеся удалилась с мальчиками в соседний номер, хохоча над шутками Андрея и подкалывая Эдика.       Оставшись одна, Лия выключила ноутбук, убрала листы с докладом и, сжав кулаки, сложила руки на коленях. Всё равно она сейчас не сможет сосредоточиться.       Ночную тишину нарушали лишь редкие машины и запоздалые пешеходы. Новогодняя иллюминация сверкала синими, жёлтыми и красными огнями на магазинах, а ветви деревьев смыкали над тротуарами свод, делавший обычные дорожки похожими на таинственные лесные тропы.       Лия задремала поверх одеяла. Слышались только звуки аниме из-за стенки. И ещё голос, от звука которого сердце подпрыгнуло и забилось лазоревкой в сети.       Не дыша, Лия приподнялась на локтях. Замерла и прислушалась.       Ильинский что-то неспешно говорил. Андрей отвечал. Лия улыбнулась в темноте.       Вадим Борисович часто в «Тайге» вечерами ходил по домикам. Сидел со студентами, рассказывал истории из прошлого. И эти визиты были совсем другими, нежели шумные посиделки. На них Лия нечасто что-то говорила. Больше слушала и смотрела на Ильинского. Или вставляла замечания, порой задавала вопросы. Но чаще молчала. Потому что Ильинский рассказывал так, что его хотелось слушать, пока не иссякнет отпущенное вечности время.       Вот и сейчас Вадим Борисович разговаривал с ребятами о завтрашнем дне и природе Карасукской республики. Лия старалась вслушаться, как вдруг уловила то, отчего кровь прилила к щекам, а её всю бросило в жар:       — Где Лазарева? Она же у вас старшая по мультикам.       — В комнате у себя, спит, — без задней мысли брякнула Олеся.       — Тогда не ори, раз спит, — посоветовал Вадим Борисович. — Всё, пьянству — бой!       — Это лимонад! — запротестовал Андрей.       — Скучные вы. Даже выпить не хотите втихаря от начальства. — И на этой радостной ноте Ильинский вышел от ребят, тихо захлопнув за собой дверь.       Лия, не чувствуя ног, слезла с кровати и прошла в коридор. Протянула дрогнувшую руку и коснулась кончиками пальцев дверной ручки. Выдохнула вместе с оглушительным ударом сердца, повернула её и ощутила, как снаружи ручка тоже двинулась.       Нераздавшийся щелчок замка утонул в ночи. Дверь отворилась, и в комнату зашёл Ильинский.       Лия улыбнулась, хотя в серой темноте Вадим Борисович не мог разглядеть её лица. Сколько раз они стояли вот так, в коридорчике большого преподавательского домика в «Тайге», когда рассвет пах табачным дымом и мокрой травой?       Сколько раз Лия с замиранием сердца, покачиваясь от усталости от ночных посиделок под гитару и спирт, смотрела на остановившегося напротив неё у дверей своей комнаты Ильинского? Невыразимое и неосязаемое между ними оседало на губах и кончиках пальцев. Обволакивало, затягивало, не давало шевельнуться.       И в розовых лучах первого солнца Лия с невозможной, рвущей на куски и тут же залечивавшей раны надеждой ждала, что вот, быть может, сейчас. Сейчас Ильинский сделает шаг. Подойдёт ближе, и всё станет неважным.       Но Вадим Борисович уходил к себе. Ускользал в росе и раннем утре, а Лии оставалось только постоять бесконечное мгновение и идти к себе. Поспать часок и отправляться на большие, похожие на коридоры паутинные сети, в которых уже ждали утренние соловьи, пеночки, чечевицы и камышевки.       А сейчас Ильинский стоял перед ней. Он пришёл к ней.       Лия рассеянно, не зная, куда деть руки, провела по собранным в кучерявый хвостик каштановым волосам. Поправила футболку с лавкрафтовскими созданиями.       А в следующий миг Ильинский шагнул к ней. Лия разглядела, что он был одет в брюки и голубую, пахнувшую июлем, рубашку. Но додумать не успела. Только протянула руку и встретилась пальцами с крепкой сухой ладонью Вадима Борисовича.       Точно вспышки молний прошли по телу, отдаваясь в макушке. Лия вздрогнула. Ильинский взял её за руку. Подошёл ближе, и Лия, не в силах сдержаться, прильнула к его широкой груди. На мгновение зарылась лицом в складки рубашки, вдыхая манящий аромат трав и мыла, а затем вскинула голову.       Глаза Ильинского на миг блеснули во тьме, а затем он прижал к себе Лию, сомкнул горячие ладони на тонкой худощавой спине, и, наклонившись к её лицу, поцеловал. Лия вздохнула, тихонько охнула и ответила на поцелуй. Обняла Ильинского за плечи, запрокинула голову.       Он завёл руки под Лиину футболку. Проследил контуры рёбер, плоский живот, спустился ниже, касаясь домашних растянутых шорт.       Лия едва устояла на ногах, как они оказались у кровати. Ильинский мягко усадил Лию на покрывало, и сам примостился рядом, так, что она чувствовала его тепло.       — Олеся скоро вернётся, — произнесла, наконец, Лия, перебирая пальцами крупные костяшки Ильинского.       — Лучше бы меня так и уволили. — Он улыбнулся в темноте и повернул голову к окну. Длинный нос, зачëсанные назад волосы, аккуратная борода обозначились на красивом, точно выбитом на камне, профиле. — Сейчас могли бы с тобой не прятаться.       — Без тебя мне ни «Тайга», ни универ, ни кафедра не нужны, — отозвалась Лия. — К тому же, ты так переживал из-за сокращения.       — Это потому, что я больше ничего не умею делать, — возразил Ильинский. — Сейчас бы сидел на полставки в Академии Наук, перебирал бы орнитологические фонды, кожеедов травил бы.       — То же самое ты сказал Маргарите Алексеевне. — Лия нахмурилась. — Ты её даже не поблагодарил.       Она помнила, как Маргарита Алексеевна Громова — доктор геологии из культурной столицы — после летнего рассказа Ильинского о его сокращении в рамках оптимизации, сказала, что постарается помочь. И когда Маргарита Алексеевна говорила это, Лии казалось, что та — один в поле воин. Беатрикс Киддо против «Восьмидесяти восьми бешеных».       Маргарита Алексеевна говорила, как чеканила. Или рубила головы. Не послушаться её было бы невозможно. Тем более, что Маргарита Алексеевна, по слухам, привлекла к проблемам кафедры зоологии позвоночных одного из чиновников федерального масштаба, который спонсировал многие научные исследования в двух столицах.       — Ты знаешь кого-нибудь из местных в университете? — сменила тему Лия.       — Только Николаича с кафедры зоологии, — ответил Ильинский. — Я спрошу у него, где найти Громовскую подружку, чтобы ты ей оказию передала.       — Спасибо. — Лия прижалась к Ильинскому, положив голову ему на грудь, и слушала размеренный стук его сердца.       Маргарита Алексеевна попросила её передать своей подруге новогодний подарок, чтобы не отправлять отечественной почтой. И эту подругу ещё предстояло найти в незнакомом университете. После выступления на конференции, о котором Лия успела забыть.       А теперь разом вспомнила и похолодела. Ей казалось, что она совсем не готова.