В последний раз

— Нам нужен перерыв. Таким не хитрым заявлением огорошивает Хесус Братишкина спустя какие-то полгода своей жизни в Америке. Должно быть всё к тому и шло, было очевидным и всё такое, но Вова с этим мириться не готов. — Ты, сука, охуел? — возмущается он, чувствуя, как у него внутри всё сжимается. — Мы и так на расстоянии, тебе, блять, личного пространства не хватает или чего? — Вов, вот только не начинай. Ты и сам должен понимать. — Нихуя я не понимаю… Просто скажи, ты нашёл кого-то? — прямо спрашивает Братишкин, устало, ему резко становится так похуй. — Я… Возможно, да. — Ага, значит нихуя не перерыв, ты меня бросаешь. — А сколько можно друг друга обманывать? Мы живём в этой лжи уже полгода. — И долго ты с ним спишь? — зло спрашивает Вова, которого от переизбытка эмоций и перепадов настроения вот-вот разорвёт. — Мы… Это она и… У нас ничего не было. — отвечает Хесус, потирая висок. — Кому ты, блять, пиздишь? Мы ебались на первом свидании. — С тобой иначе. — Да? Тогда какого хуя? — В том и дело, мне тебя тут не хватает, я один. И я просто больше не могу. — То есть, собираешься использовать какую-то девку, потому что не можешь, блять обойтись дрочкой? — возмущается Братишкин и всё же хлопает по столу ладонью. — У нас имеется некоторая симпатия с ней… Я не хочу это объяснять. Как с тобой у меня не будет ни с кем, но я не хочу наши жизни тормозить. — Но ты ведь приедешь в следующем году. Ты обещал. — Я хочу, но не знаю, как всё может обернуться. До тех пор мне нужна некоторая свобода. — Свобода от меня? Хес, я реально не понимаю. Тебе до того, что мы друг к другу испытываем похуй? Тебе лишь бы ебаться? — Причём тут это? Мне не хватает эмоциональной поддержки, гнетёт одиночество, хочется элементарного тепла. Понимаешь? Тебе разве самому не сложно жить вот так? — Сложно. Но тебя мне не заменит ни чьё чужое тепло. — почти бесстрастно отвечает Братишкин, в нём когда-то были силы бороться, но сейчас он не может сделать ничего, не может заставить его принадлежать ему. — Ты сейчас так думаешь, но потом, когда снова будешь смотреть по сторонам, снова позволишь себе чувствовать, поймёшь, что не всё так критично. — заявляет Хесус и сжимает телефон в руке сильнее, ощущая, как сжимается ком в горле. — Не решай за меня, ты уже достаточно нарешал. — Прости. Но так будет правильно. — Убеждай себя в этом сколько хочешь. Хес не ожидал, что этот разговор пройдёт так спокойно, лёгким он быть не мог, но то, что Вова не устроил истерику, не орал, не спорил, а так разочарованно принял, стало неожиданностью. Но им нужно было это сделать, и когда-нибудь Вова это поймёт. Хесус в этом убеждён, именно поэтому и сделал это, поэтому позволил себе окунуться в новые отношения. Он выбрал идеальную для этого партию, безусловно они нравятся друг другу, но по большей части являются просто выгодными вариантами. От Вовы он ждёт обиженной токсичности, что тот будет цепляться к нему, только теперь не для привлечения внимания, а чтобы ответно задеть. Только Братишкин особо ничего не говорит, он ведёт себя странно, непривычно, упоминает Хеса раздражённо, но на этом всё. И это неожиданно тяжело. Хесус по нему тоскует, по Вове, даже сильнее, чем раньше. Он утыкается носом в длинные волосы своей девушки, вдыхает их сладкий запах и в груди болит только сильнее, он целует её в макушку, обнимает крепко, ничего не помогает. Но нужно перетерпеть, потому что это правильно, его решение не может быть неправильным. Упрямый идиот. — Хесус? Да пошёл он нахуй. — говорит Братишкин, закатывает глаза и наверняка хочет кинуть его ник в бан. Хесус с трудом выдумывает, что сказать на этот клип, жалеет, что вообще обратил на него внимание в чате. Так лучше, пусть лучше Вова его ненавидит. Может и Хес сможет, не ненавидеть его или себя, хотя бы чувствовать какое-то равнодушие к нему. Тяжело смотреть на то, как Вове хуёво, но он продолжает надеяться, что ему полегчает. Не выдержав он ему пишет, они всё ещё не чужие друг другу, всё ещё кто-то друг для друга. Братишкин посылает его нахуй, отказывается что-то обсуждать, остаётся неприятный осадок и спокойнее не становится совсем. Еби свою девку, а не мои мозги Хесус знает, что это злость в нём, ревность возможно, что его бы голос дрожал, говори они, а не переписываясь, что, наверное, его собственный бы дрожал, как руки держащие мобильный телефон. Каждый день, неделя, месяц тянутся бесконечно долго, сменяют друг друга, и они всё дальше, Хесус уже не знает, что Вова переехал, что ему было грустно вечером или весело с друзьями вчера, что он будет играть всю ночь или пить в одиночестве, что его волосы всё ещё пахнут тем же шампунем и немного сладким запахом электронки, какую тот сейчас курит. Но он всё ещё хочет знать. Хесус расстаётся с девушкой, он больше не может врать ни себе, ни ей, ему недостаточно, ему никогда не будет достаточно кого-то другого. В новый год Хес хочет услышать голос Вовы, до курантов ещё куча времени, но его сердце там, где они уже пробили, где все его друзья, где снег лежит по колено. Он не звонит, не пишет, он и так знает, ведь у них всё ещё есть общие друзья, Братишкин всё ещё стримит и делится чем-то с чатом. Ему словно удаётся справиться, пусть он так себе никого и не находит, что на него совершенно не похоже. Ты всё ещё мой, Хес Хесус нервно вздыхает, давясь воздухом, успевает прочитать сообщение до того, как отправитель удаляет его. Закрывает глаза и долго не может прийти в себя, ему тяжело и больно. Он так же закрывает глаза, когда целует и раздевает очередную девушку, ему это всё осточертело. И в конце концов он просто сдаётся, ему счастливым не быть, пора признать, другой человек в нём столько химии вызвать никогда не сможет.

***

Хесус дышит весенним воздухом, перешагивает через грязные полурастаявшие кучи снега, что-то никогда не меняется. Он ухмыляется, странно видеть вокруг так много, теперь уже непривычного, но всё ещё до отвратительного родного окружения. Разъёбанная дорога на ремонте в самое неподходящее время, знаки, светофоры, люди, такси всё то же. Москва всё та же. Хес тоже ни капли не изменился, он-то точно это знает. Мазеллов рыдает на его плече, смотря на него Антоша тоже едва не проникается, останавливает лишь пристальный взгляд Хеса. Только они и знают. И Хесус не представляет, как будет смотреть в глаза Братишкина, как скажет ему, что не сможет остаться. Хотя, тот ведь его не ждёт. Хесус запускает свой первый стрим за почти два года из России из квартиры Ильи. И это взрыв, взрыв чата, поток сообщений от знакомых. Многие сомневаются, заявляют, что это лишь гринскрин, очередной байт Хесуса, не верят, пока Хесу на колени не запрыгивает Завертин. Всё это не сон, реальность. И сказать нужно так много, но он игнорирует всё и лишь проверяет единственный закреплённый сверху диалог, в котором ни одного нового сообщения с прошлого года. Хес откидывается на спинку, гладит кота с закрытыми глазами, Завертин удивительно ласков с тем, кого он никогда не видел. Илья развалившийся на диване поднимает на него взгляд, фыркает и поджимает губы. — Хес, а Вова? — этот вопрос он задаёт всего второй раз, тот же самый, что задал тогда, два года назад, на заднем дворе коттеджа, снятом на день рождения Братишкина. — Я не знаю. — отвечает Хесус, вразумительнее ответа у него всё ещё нет. — Ну пиздец. История повторяется. Вова отменяет стрим, об этом правда Хесус узнаёт лишь после своего. И у него кружится голова от беспокойства, сейчас он может до него дотянуться, ему ничего не мешает выскочить из квартиры, найти его. Хес ловит себя на мысли, что хочет этого: найти, схватить и не отпускать; и ужасается, это ведь ненормально. Они расстались, официально, без особых трагедий, разгрома и ругани, так как могли. Всё это время Хесус боролся с собой и у него определённо получилось, он так думал, думал ещё вчера, даже заходя в самолёт. Отношения на расстоянии не работают, он это знает и всё равно пытался, но лучше не стало. Подвыпивший Антоша всё же не удерживается и зажимает Хеса в объятия, на них наваливается Мазеллов, Стинт туда же за компанию. Они всю ночь смотрят на него выжидающе, а ему нечего сказать. Хесус встречает рассвет в одиночестве, сидя на лавке в парке недалеко от бывшего дома Братишкина. Они сидели тут множество раз, катались по этим дорожкам на электросамокатах, целовались под кустом сирени, и у Хеса тогда долго-долго чесался нос. Всё это как из другой жизни, она и была другой. Гудки режут слух, Хесус, не отрываясь, смотрит на выключенный фонтан. — Вова. — просто говорит он, когда телефон замолкает, но не звучит ни «Алло», ни «Привет», слышно только неровное дыхание и треск электронной сигареты. — Владимир Семенюк, вас беспокоит Алексей, простите за столь ранний звонок, всё время забываю об этих разницах в часовых поясах. — Ой, да пошёл ты нахуй, Хес! — резко возмущённо отвечает Вова и продолжает приглушённо. — Я всё знаю. — Тогда ты знаешь, где меня найти. Это мой шаг вперёд. Поторопись, тут пиздец холодно. — С чего ты взял, что я вот так побегу к тебе, когда ты, блять, даже не подумал мне написать? Ни одного сообщения за всё время и теперь ты, сука, появляешься у Мазеллова дома. Ты… Хесус ухмыляется, слушая возмущения Вовы, тот злится как чёрт, но на фоне всё равно слышно хлопок дверцы шкафа, его передвижения по квартире. Как предсказуемо, они оба слишком предсказуемы. — Да-да, скажешь мне всё это лично. — отмахивается Хес и бросает трубку. Он знает, что перегибает, что вообще не должен с ним связываться, но они оба всё равно найдут друг друга и тянуть с этим бесполезно. Меньше чем через полчаса в утренних сумерках на дорожке маячит фигура, знакомая до чёртиков, походка, силуэт, Хесус узнает его даже в темноте. Братишкин останавливается в паре метрах, смотрит хмуро, но жадно разглядывает. Хес встаёт ему навстречу, делает пару шагов, тоже смотрит и думает, что ошибался всё это время. — Привет, Вов, давно не виделись. — здоровается Хесус. — Даже не думай, что я сейчас кинусь к тебе в объятия, и мы будем трахаться в ближайших кустах! — заявляет Вова, топая недовольно. Мысли пришедшие при этих словах в голову, воспоминания, пустившие жар, сбивают на мгновение Хеса с толку, он нервно облизывает губы и кивает, улыбается, когда Братишкин взглядом приклеивается к его губам, противореча самому себе. — И не думал. — подтверждает Хесус, борясь с желанием спровоцировать. — Вот и не думай. Блять! — Вова срывается с места и прижимается к нему, обхватывает крепко руками и утыкается лицом ему в грудную клетку. Хес трёт руками его спину, чмокает в макушку, греет в лохматых волосах нос. Они стоят так пару секунд не больше, потом Братишкин отскакивает назад и строит суперсерьёзное лицо. — Я скучал. — говорит Хесус, прежде чем тот начнёт бессмысленно оправдываться. Вова хмыкает, фыркает, шмыгает носом и затягивается электронкой, всё, лишь бы в глаза не смотреть и свою импульсивность не объяснять. Потом всё равно смотрит, брови несчастно сводит и губы поджимает. Хес за его лицом наблюдает, за всеми этими сменами эмоций, как за самым интересным сериалом. — Раз ты замёрз, пойдём в кафешку? — предлагает Братишкин, поглубже заталкивая свои руки в карманы толстовки. — Та круглосуточная хуйня всё ещё работает. — Нет, давай сначала просто погуляем? — просит Хесус, цепляет его за локоть и тянет вперёд. — Просто пройдёмся по парку, попиздим. Вова первых шагов пять шлёпает рядышком подруку, а потом вырывается, глядит исподлобья и думает о чём-то тяжело. — Пиздеть-то ты любитель. — соглашается в итоге Вова. Пропустив шпильку мимо ушей, Хесус вздыхает и смотрит в небо, запрокидывая голову. Не хочется ничего обсуждать, объяснять, хочется взять за руку, и это желание больно бьёт поддых. — Хес, тебе вот её ебать в кайф было? — интересуется Братишкин, прерывая затянувшееся молчание. — Вов… Блять, я не стану на такие вопросы отвечать. И… Будь уже взрослым. — раздражением Хес скрывает собственные эмоции, расклеиваться сейчас никак нельзя. — Ах, вот как мы заговорили? То есть приехать в страну, нахуй, ничего не сказав, и торчать в парке возле моего дома по-взрослому? Еблан? Мы расстались и это была твоя идея. — Может мы наконец не будем ругаться без толку? Тебе ведь есть что мне сказать? То, что ты злишься на меня и обижен, я и так знаю. — Обижен?! Иди ты в жопу, Хес. И не говори мы, нас нет. — Я… Блять, Вов… — Хесус резко встаёт перед парнем и хватает его за плечи, заглядывает во влажно блестящие глаза. — Тогда я скажу. Мне было не просто принять то решение, мне было тяжело и тяжело до сих пор. Я на самом деле скучаю по тебе, без тебя мне плохо, грустно, тоскливо. И никто мне тебя не заменит. Это моя правда, и я не знаю, что делать, не знаю, как быть, если я там, а ты здесь. Я не могу взять тебя за руку, ощутить твоё тепло, блять, послушать биение твоего сердца… Я… Сука… У Вовы по щекам стекают слезы тонкой блестящей полоской, нижняя губа закусана до боли, но он всё равно смотрит ему в глаза. Ему кажется, что все их проблемы выдуманы, что их вообще нет, вот же они, стоят друг перед другом и шага делать не нужно, хватай и не отпускай. Так откуда же вся эта драма? Почему Хесус в таком отчаянии? Что они сделали со своими жизнями? — Но я не могу держать тебя. Потому что однажды ты встретишь кого-то другого, поймёшь, что жить на расстоянии невозможно мало, недостаточно слов. — продолжает Хес, глотая осторожно воздух вместе с подступающей истерикой. — Я люблю тебя, Хес. И не понимаю зачем ты за меня что-то решаешь. Мы близки, всегда были, но мои мысли ты читать не умеешь, не можешь думать, как я, чувствовать мои чувства. — голос Братишкина звучит удивительно уверенно, хоть в глазах ещё стоят слезы, ничего больше в нём этого не выдаёт. — Полтора года прошло, ты доволен результатом? Ты этого хотел? — Нет. — Тогда что? — Я не знаю. Просто хотел поступить правильно. Но правильно не всегда верно, а ещё легко. — отвечает Хесус, он только понял, как на самом деле устал, утирает мокрые щёки Вовы и забывает дышать. — Ты такой дурак, ещё больше чем я. Невъебический долбаёб. — сообщает Вова, ухмыляется и утыкается лицом ему в шею, обнимает крепко. — Как я могу любить такого мудака? — Точно. — Чтобы расставаться, этого мало, это обоюдное решение, потому что ты этого хочешь, потому что мы это обсудили, а не потому что решил, что это нужно мне, ясно? А как ты сделал — это отвратительно нечестно. Я готов был ждать тебя, как ебучий Бобик. — Был готов? — хмыкает Хес и зарывается пальцами и носом ему в волосы. — Пошёл ты! — ворчит Вова, обтирая мокрое лицо об его плечо. — Хорошо. — Но не сегодня, сегодня останься. Хесус улыбается, ведёт носом от его виска до щеки, отстраняя, вместо поцелуя гладит большим пальцем его нижнюю губу и заглядывает в глаза. Братишкин глаза закрывает, а рот приоткрывает, настолько забил на свои же слова, что теперь одним видом просит. Хес его не целует упрямо, только гладит мягкую кожу, недавно побритые щёки, шею, каждое местечко, которое когда-то целовал постоянно. Красные уши он щекочет носом, выдыхая, вызывая такую трепетную дрожь. — Да целуй же ты уже, блять! — ворчит Вова и сам пытается ткнуться ему в губы. — Нет, мы же расстались. — напоминает Хесус, отстраняясь. — Ага, а всего меня ты облапал, потому что мы дохуя друзья? — Потому что ты очень милый, так и хочется пощупать пухлые щёчки. — Сука. — Я тебя разочаровал? — Ты постоянно меня разочаровываешь, старый. — фыркает Братишкин, хватает его за руку и тянет за собой. — Пошли, пока нас тут за пидорство не подвесили. Хесус переплетает с ним пальцы, сжимает холодную ладонь и шагает рядом, с улыбкой глядя на родной профиль.