По следу звездному

      Бинты.       Мази.       Вопросы.       «Кто ты?», — как птица, бьется мысль.       «Кто ты, кто ты, кто ты?», — разглядывает чужое лицо Седравения, хмурясь и закусывая губу.       Тогда, шесть лет назад, она была еще подростком и отходила от тяжелой болезни. Солнце слепило глаза, острый край панциря силта ранил подушечки пальцев, запах виквита и каменевки раздражал обоняние. Все было будто в новинку. Голова кружилась. Тело казалось ватным и то совершенно глухим, то чрезмерно чувствительным…       Она могла запомнить неправильно, разумеется. Мало, что ли, молодых данмерок с серебряными волосами? У невесты ее двоюродного брата они такие же, только собраны в высокий хвост. Мало, что ли, данмеров с примесью людской крови, у которых широкие скулы и кожа светлее, чем у прочих? И даже веснушки — чуть более светлые хлопья по переносице и щекам — много у кого могут высыпать под палящим солнцем.       Седравения наклоняется ближе, так, что приходится придержать прядки из растрепанной прически. Ну же! Нос с горбинкой — или прямой, как у этой? Губы тонкие и рот широкий — или узкий, с полными губами, как у этой? Косы… Точно были косы, не хвост, не коса, не пучок…       «От нее пахнет солнцем и гарью, но не пеплом», — понимает Седравения, наклонившись слишком близко.       Данмерка открывает глаза. Они ярко-алые, почти вишневые. Седравения распрямляется — очень быстро. Наверное, неожиданность ее напугала — ведь мгновение назад дыхание было ровным…       — Где мое оружие? — устало спрашивает данмерка. — Мне надо идти…       — Там, в сундуке. Ключ у господина Валена. Я позову его, — холодно откликается Седравения. — Но не раньше, чем осмотрю вас. Магические раны коварны.       — Альд’рун в безопасности? — только и спрашивает данмерка. Лицо у нее осунувшееся и побледневшее. В уголках глаз морской ветер выдубил тончайшие веера морщинок, но в целом лицо остается юным. Шесть лет для данмеров слишком мало, не значит почти ничего… — Эдвинна Эльберт еще здесь? Господин Перциус?       — Госпожа Эдвинна была здесь несколько часов назад, — раздраженно откликается Седравения. Ее злит, что она не знает точного ответа. И ее злит, что обращение данмерки сквозит пренебрежением — и та не вглядывается в лицо Седравении с ответным любопытством. — Господина Перциуса отозвали вместе с имперскими легионами. Гильдия бойцов была практически бесполезна. Если вам интересно, Эдвинна пытается связаться с другими Гильдиями. Не беспокойтесь, если где-то еще появится повод героически рискнуть жизнью, вас осведомят.       — Я как-то обидела тебя? — недоуменно смаргивает данмерка, впервые обращая на Седравению внимание — до этого возникало чувство, словно она, Седравения, не более чем вьючный гуар или безликий стражник под забралом. — Может, мы знакомы?       — Возможно. Вас зовут Этрен?       Данмерка отвечает не сразу — молчание натягивается, и Седравения моментально делает выводы.       — Не гадайте, выбирая между правдой и ложью. Госпожа Эдвинна вас узнала. Вы — Мелвура Этравель, Нереварин?       — Да. Но однажды я представилась как Этрен.       Седравения молча касается чужих плеч, понукая вернуться на лежанку.       — Раны у вас затягиваются очень быстро, — замечает она наконец.       — Я переболела корпрусом, — просто пожимает обнаженными плечами Мелвура. Кажется, она совершенно не видит смысла что-то скрывать — обескураживающе и почти пугающе открыта.       — Удивительно. Меня едва не убила пепельная скорбь. Спекла мозги в черепной коробке, — Седравения торопится сказать все, что думает. Вдруг второго шанса уже не будет? — А вы выжили после корпруса. Говорят, вам помогла Азура. Но я в это не верю.       — Почему? — За вопросом кроется такое знакомое Седравении: «какая-то ты… чудная», но она привычно не обращает на это внимания и продолжает:       — Потому что это глупо. Почему кого-то одного боги лечат, а остальных — нет? Почему один выживает, а сотни других гибнут? Так даже Трибунал не поступал, хотя они те еще шарлатаны и самодуры.       — Не думаю, что меня исцелила Азура… И тем более Трибунал. Но это все-таки не повод относиться к ним столь критично.       — Трибунал бросил нас. Весь, — Седравения пропитывает бинты отваром и осторожно отделяет их от струпьев. Ее губы сжаты, а глаза зло прищурены. — Адские врата разверзлись посреди города, жрецы срывали голоса и разбивали лбы, взывая о помощи, но никто не пришел. Вообще никто. Ни Трибунал, ни Предтечи. Почему вам боги помогали, а нам нет? Почему помогли тогда, а теперь — нет? Что это за высшие силы такие?       — Сота Сил и Альмалексия и не могли прийти, — напоминает Мелвура, хотя уже устала повторять эту историю и привыкла, что ей не верят. — Альмалексия убила Сота Сила, а затем напала на меня. И мне пришлось защищаться.       — Жалко. Говорят, Сота Сил был великим волшебником, — пожимает плечами Седравения, кажется, ни капли не впечатленная рассказом — она собирала слухи о Нереваринше, как жаждущий собирает с деревьев росу, и кто-то рассказывал ей и о таких бредовых фантазиях великого героя. Впрочем, Седравения скорее склонна верит, чем нет. Чем Трибуны лучше Дагот Ура, что его убить можно, а их — нельзя? — А Вивека вы не трогали?       — Нет.       — Жаль. Я отпущу вас, как только обработаю раны.       Какое-то время Седравения молча смазывает подживающие рубцы густой пастой из тонких бирюзовых склянок — лучшим зельем лечения, которое не весит почти ничего, но заживляет самые страшные раны каплей размером с горошину.       — Ты, кажется, на них обижена, — высказывает догадку Мелвура.       Седравения закупоривает склянку и берется за свежий бинт — вчера вечером она старательно отстирывала его от крови мертвеца.       — Я читала слишком много, чтобы относиться к ним однозначно. В Маар Гане был миссионер из жрецов-отступников. Он многое мне рассказал обо всей этой истории. Этого недостаточно?       — Достаточно. Спасибо за лечение. Я что-нибудь должна тебе?       — Нет, сэра.       Мерцание.       Гобелены.       Колбы.       Эдвинна Эльберт не распрямляет спины над широким алхимическим столом. Она отложила свои излюбленные двемерские шестерни, полностью посвятив себя открытию Врат в Обливион и сигильскому камню, который в щедрости своей оставила ей на память Мелвура Этравель — Нереварин, возвратившийся к своему народу. Не дале как вчера вечером она отбыла в Волверин Холл, совещаться с магами Дома Телванни.       Говорят, те нашли способ закрывать врата надежно и быстро. С таким эмиссаром, как Нереварин, дело пойдет, разумеется, еще быстрее.       Но это не самое важное. Разумеется, нет. Самое главное — это надежда, которую вернула Мелвура, вставшая на пустующее место данмерских богов.       Да, именно так.       Седравения наблюдает за спиной чародейки и кусает губу, не зная, как подступиться. Она обдумывает свою короткую встречу, пережитые чувства. Она мало спала во время осады, мало спала в последующие дни, латая раненых, отравленных и сошедших с ума. Недавно ей впервые удалось отложить бутылек с зельем, которое восстанавливало силы, и упасть на кровать в своем доме, общем со старенькой бабушкой, едва различающей свет и тень и так и не уразумевшей, что все-таки произошло с Альд’руном. Но и тогда, когда все, вроде бы, было уже позади — Седравения уснула не сразу. Не смогла. Она ворочалась, думала, хмурилась так, что заболел лоб. Глуховатая бабушка спросила, хорошо ли она себя чувствует. Седравения отмолчалась, понадеявшись, что старушка решит, будто она спит. Так и случилось.       Утром лекарка проснулась разбитой, злой и полной решимости — сумасшедшей какой-то, бешеной. Она собрала мелочь накопленных денег и с силт-страйдером отправила бабушку обратно в Маар Ган, к племяннику. В этом не было ничего удивительного. Целые толпы людей бежали к неприметному городку, подальше от мест, где могли распахнуться врата в Обливион. Закончила все дела в Храме, в импровизированном лазарете. И пошла к «Крысе в котелке», где в подвальном помещении расположились Эдвинна Эльберт и Эрраниль, чудом выжившая при взрыве гильдийская проводница. Половину лица альтмерки покрывал ожог, и из кресла она совсем не вставала без помощи Эдвинны. Говорят, у нее не осталось целых костей в теле, но все срастили.       Седравения не знает, с чего начать. Чего попросить. Как подобрать слова. Глубоко вздохнув, она стучит в приоткрытую дверь.       — Я войду?       — Конечно, девочка. Нужна помощь? — Эдвинна оборачивается, и на мгновение кажется жуткой — окуляр на одном из ее глаз выглядит пугающим наростом, как у никс-гончих. — Кому-то стало хуже?       — Мне нужно в Волверин Холл, — сохраняя невозмутимое лицо, отвечает Седравения. — В лазарете все поправляются. Я не нужна там больше. Мне надо дальше.       Эдвинна приподнимает брови и приоткрывает губы. Обрывает вопросы, которые хочет задать. Тонко, выбешивая Седравению в мгновение ока, улыбается.       — Эрраниль, ты сможешь?       — Разумеется, — голос альтмерки надменен и сух, как и всегда, и ни ожог, ни что-то иное этого не изменят.       Седравения глубоко вздыхает и мелкими шажками приближается к чародейке. Она никогда прежде не перемещалась — так. Она никогда не использовала Вмешательства Альмсиви — после гибели Дагот Ура те стали работать непредсказуемо. Поэтому она даже не представляет, что должен испытывать человек, который вот прямо сейчас стоит в одном месте — а через мгновение осознает себя на другом конце острова.       Все дело занимает меньше минуты. Тесная комнатка Гильдии магов Волверин Холла встречает ее приглушенным светом и интенсивной работой. Она кажется такой маленькой и жалкой в сравнении с двухэтажной гильдией в Альд’руне.       После использования портала еще пару мгновений странно колет в подушечках пальцев, а воздух пахнет озоном. Потом все развеивается. Седравения оглядывается… И задает лишь один по-настоящему важный вопрос:       — Нереварин был здесь?       Соль.       Паруса.       Грибы.       Юркая лодка петляет между островков, поросших муском и соленым рисом, иногда проплывая между разлапистых грибниц телваннийских башен. Неизведанное пугает, потому что с того раза, как Седравения ребенком — смешной девочкой с детским прозвищем Снисни — покинула Тель Арун, вотчину Архимагистра Готрена, она ни разу не садилась ни на один корабль. Теперь же ветер подхватывает ее темные волосы, смачивает брызгами горбоносое, сухое лицо с узкими губами и подозрительно прищуренными глазами. Это красиво — и пугающе чуждо, хотя было ей уже довольно много лет, когда она покидала эти места…       Скучающий корабельщик поведал, что некая светлокосая данмерка взяла корабль до Тель Моры, резиденции свирепой чародейки Драты Телванни.       Седравения плывет туда, не очень-то зная, зачем. На билет она не то что не наскребла денег — она расплатилась зельями, остатки которых бренчат в ее теперь такой легкой сумке.       И все же она плывет. Хотя понимает, что лезет дреморе в пасть. Хотя понимает, что догнать героя на его тропе будет не так-то просто. Хотя не может даже внятно себе объяснить, почему все шесть лет думала о девушке, которую видела лишь пару часов пути и короткие минуты в порту силт страйдера. Нет, она действительно читала много книг в своей глухой провинции. Про образы, которые оставляют в сознании горящее клеймо. Про глупую одержимость, у которой есть еще более глупое имя. Но все всегда было совсем не так. Она и чувствует больше всего — досаду, и из-за досады будто гонится, ради чего, спрашивается? Сказать, как безумно, как злостно ей плевать на такой явный не-интерес к ее персоне?       Седравения скрипит зубами и надеется, что при встрече все станет ясно. Что она не будет грызть собственный язык, а попробует поговорить. Может, выкрикнет обвинения: Мелвура Этравель забрала у данмеров богов, а потом сбежала. Мелвура Этравель наконец дала данмерам самим справиться со своими проблемами, но вернулась. И все испортила! Мелвура Этравель однажды зачем-то появилась в жизни маленькой данмерской семьи — из бабушки с внучкой — и что-то перевернула…       «А может, я просто ищу себя, — фыркает тихонько лекарка. — Хочу тоже стать… Кем-то. Но в одиночку я не смогу. И разве стать спутницей великого героя тогда — не лучший вариант и результат холодного расчета?».       И этот вариант ей, конечно же, нравится больше.