Последняя песнь менестреля, или Поход за «Докторской»

      Остыть нужно было Розе, но на улицу вышел Шершень. Решил, что так будет правильнее — сам ведь накосячил. Выбираться куда-то за пределы квартиры или репточки, за исключением концертов, он не любил, особенно зимой. Идеальное наказание. Максимум через полчаса Роза сжалится и начнёт звать его обратно.       Снег валил хлопьями. Глаза резало от белизны. Шершень опустил тёмные стёкла очков и стал думать, что это на самом деле пепел от вулкана оседает на деревьях, карнизах и засыпанных песком дорожках. Пытался убедить себя, что где-то за серыми хрущёвками и девятиэтажками расползается щупальцами горячая оранжевая лава, и, если причувствоваться, можно ощутить волны тепла. Эту методу выживания он запомнил из последнего выпуска «Сдохни или умри». Оставалось надеяться, что ведущий в этот раз не сдох и не умер.       — Раз-два-три-четыре… Ха-а-а, — раздалось поблизости. — Раз-два-три, ра-а-аз.       Трясогузник сидел за столиком под березой, где обычно резались в карты дедуськи. Он быстро вылетел из квартиры, когда Роза разбушевался, как самый настоящий Фантомас, и ничего расшифровать они так и не успели.       Может, Роза прав, и этот окисленный совсем связь с реальностью потерял. Но он так думал и про него самого, когда Шершень пытался рассказать про рыбалку с Богом и Сатаной. Розка полностью оправдывал своё имя — был укоренён, как кустик, привязан к убеждениям, как к земле. Но если он был убеждён, что «Багровый Фантомас» — тема вечная, которую ничто не разрушит, даже смерть и Апокалипсис, то Шершень боялся и параноил на каждом шагу. Потому что их вечную тему чуть не разрушили вполне обычные земные вещи.       В прошлый раз Роза спас Шершня, теперь настал его черёд, даже если Роза не видит опасности. Подняв ворот косухи и потирая замерзшие плечи, Шершень окликнул Трясогузника.

***

      Салат выглядел максимально эпически. Кубизм в самом что ни на есть охренительном совершенстве граней. Роза даже подумывал дать ему новое название — «Межгалактическая вертихвостка». В честь картины, на которую Шершень залип, когда искал туалет во Дворце молодёжи. Чуть не исполнил тогда прям возле произведения искусства.       Оставалось только добавить майонез. Роза открыл холодильник.       — Шершняга, блин!       Они купили вчера целую банку. И вот она стояла на полке — пустая, только по стенкам немного размазано: видимо, Шершень заметал следы, как какой-то гурман-шпион. Роза попытался сгрести остатки, но едва набралась ложка. На кастрюлю не хватит, даже при всём пристрастии малышек к диетам.       Вообще, стоило Шершня в магазин отправить, но тот что-то совсем затих. Мало того, что холодец разбазарил, так ещё и в молчанку стал играть, хотя Роза звал его помогать на кухне. Чувствительная, блин, душонка.       Слетая по лестнице, Роза наткнулся на соседа, который открыл дверь квартиры и с кем-то разговаривал.       — Спасибо за холодец! — сказал тот, когда он пытался прошмыгнуть мимо. — С наступающим!       — А… — Роза завис, пытаясь понять, с кем всё-таки сосед говорил, потому что на площадке никого не было. — Взаимно, ю ноу?       — Вас сегодня, наверное, снимать будут? Я бы вот послушал ту песню, где про ру-у-уку, там, про се-е-ердце. Остальное, ну, не очень… А вот эта хорошая.       Роза одновременно и оскорбился, и порадовался. Скорее второе, потому что раньше этот учёный муж только на шум жаловался. А теперь, кажись, думает, что их на каждый праздник по телеку показывать будут.       — Ага.       — В газете-то, вон, написали, что Ирландцев будет, какой-то Никола-а-ай, Старозубов ещё, а про вас ни слова. Но я, как увидел, что Яшка с журналистом уехал, сразу догадался, что Девятый канал сюрприз приготовил.       — Как уехал, блин? Когда?       — Ну-у-у… — Сосед взглянул куда-то за его спину. — Ещё светло было, да.       Роза обернулся и только сейчас заметил чёрные прямоугольники подъездных окон. Коллапс. Увлёкся, нахрен, кубизмом.       — Э-а-а… — у него аж дар речи пропал. — Час, нахрен, который, ю ноу? То есть… Времени сколько?       Сосед нырнул в квартиру и выглянул снова.       — Пятнадц… Бисфитнац… Шесть доходит, в общем.

***

      Занесённую дорогу окружала темнота, и казалось, будто «жигули» движутся сквозь космос, а летящие навстречу снежинки в свете фар — астероиды и метеоры.       Перебрав несколько сочетаний цифр и букв, Шершень и Трясогузник остановились на «ШЖ1». Журналист, когда записал эту комбинацию в блокноте, начал кричать «эврика!», а когда угомонился, объяснил, что видел её раньше. Расшифровывалось как «Шаманский жёлоб — 1». Оказывается, это было кодовое название для секретного проекта. В чём заключалась его суть, Шершень так и не понял, но в деле были замешаны земные и космические разломы, и Трясогузник уверял, что знает, где находится первый разлом. И даже объяснил, для чего музыкантов похищают: чтобы посадить в клетки, как канареек, и заставлять голосами и инструментами усилять вибрацию эфира. Это должно расширить разлом. Звучало убедительно.       В клетку совсем не хотелось, а Розе там вообще не место, он не любит замкнутые пространства.       Шершень всё смотрел на окна кухни. Роза так и не позвал его домой, видать, крепко обиделся. На улице темнело и холодало, так что выхода, кроме как сесть в машину, не было. Сначала было даже обидно, но потом Шершень представил, что предотвратит коллапс вместе с Трясогузником, вернётся домой и скажет: «Вернул кармический должок, ю ноу? Можно теперь спокойно ехать в тур». Это уж точно заставит Розу забыть о холодце.       Ехали они уже долго, поворотов было столько, что Шершень не успевал считать. Но он плохо ориентировался на местности, а вот журналист точно знал, куда ехать. Умный человек. Рассказывал попутно, где конкистадоры дорогу срезали. Знать бы ещё, кто это такие.       Журналист всё прибавлял печку, но дрожал, как с похмелки. И в целом выглядел отстойно. Может, недавно в завязку ушёл, подумал Шершень, и снова стал наблюдать за космосом вокруг.       Вдруг космос начал смещаться вправо, а потом и вовсе наступила темнота.