Последняя песнь менестреля, или Поход за «Докторской»

      Чем дальше в лес — тем больше сожалений. Шершень пытался убедить себя, что, если случится полный коллапс, он уже знает, что будет там. Можно договориться с Саней, чтобы его обратно вернули — хотя бы перед Розой извиниться. И за холодец, и за то, что в тур не сможет поехать, потому что скоропостижнулся. Да и много всего другого было, за что нужно было в своё время просить прощения. Почему-то только сейчас все косяки начали в памяти всплывать.       — Сюда вроде… — Журналист огляделся по сторонам и указал направо. — Да, точно, где-то здесь тайная тропа и проходила.       Если тропа и была, то искать её нужно было с лопатами: снег был по колено, а где-то можно было провалиться по пояс. Трясогузник умудрился повредить ногу, и Шершню пришлось служить ему костыликом.       Двигались медленно. Шершень озирался, пытаясь понять, сколько они уже прошли. Машину пришлось оставить: слетела с дороги и застряла, вытолкнуть не получилось. Может, стоило ещё подождать у обочины, и кто-нибудь проехал бы мимо.       Кругом только деревья, темнота и холод. Пальцы на ногах уже не чувствовались. Хорошо хоть под боком журналист — у него какая-то жёсткая горячка была. И как только с такой температурой снег перед ними не таял?       — С-с-свет! — сказал Шершень, разглядев между деревьев цветные всполохи.       Розовые, зелёные, голубые… Жаль, что не оранжевый костёр или жёлтые огоньки домов, но всё же лучше, чем ничего.       — Наверное, это и есть пресловутый разлом, — обрадовался Трясогузник. — Вот он, час истины, и настал.

***

      Вообще, он собирался с Жетончиком погулять, а заодно в окна первых этажей позаглядывать — вместо телевизора. Да и просто что-то внутри тянулось к этому веселью и уюту. Смотришь — у людей всё хорошо, спокойно, тарелки расставляют, ёлки украшают, радуются, смеются — и самому как-то на душе светлее.       Но тут снова какая-то беда, и нужно работать. Полковник Жилин верил: как год встретишь, так и проведёшь. Ему уж очень хотелось, чтобы год был спокойным, так что нужно было успеть всё разрешить до боя курантов.       — Гражданочка, не надо так волноваться. У меня, знаете, тоже… Папка за хлебом ушёл. И ничего, нашёлся. Через двенадцать лет. Я, как на службу заступил, сразу его и разыскал. Живёх-здоровёхонек. Он тогда вместо буханки бородинского семью приобрёл новую, детишек ещё завел. Так что не переживайте.       Гражданка Восьмиглазова Татьяна Потаповна шмыгала носом и кивала. Жилин протянул ей лист бумаги и ручку.       — Давайте заявление писать. Если не понадобится — снежинку сделаю. А если вдруг что, то вот оно и пожалуйста.       Совсем уже с ума посходили. Те, кто пропадать вздумал, естественно. У них там столы праздничные, телевизоры и прочие увеселения, дома кто-то ждёт, в конце концов. Зачем, спрашивается, сбегать? Чтобы найти таких людей, надо думать, как они, но Жилину это было совсем не близко.       В отделение ввалился Игорь. Весь в снегу, как и Жетон, с которым он гулял. И сразу спокойнее стало: хотя бы из этих двоих никто не потерялся, никто не сбежал.       — О, Игорь, будешь экспертом сегодня, — сказал Жилин. — Ты человек у нас опытный, объясни, почему люди сбегают?       — Ш-штоб вер-рнуться потом. В нуж-жное вр-ремя.       — У-у-ху-ху, да ты философ! Вот видите, гражданочка… — Жилин отвлёкся, заметив, как Игорь достал из-под ватника рыжего кота. — Нашёлся, что ли?        — В нуж-жное вр-ремя из под-двала вылез, а Ж-жетон его на дер-рево загнал, и…       — Товарищ Жилин, блин, коллапс! — Волосатик-музыкант влетел, как вихрь, резко притянул к себе стул и уселся напротив. — Пропажа человека, ю ноу? Короче, Шершень, блин, уехал куда-то, хрен пойми куда, вместе с журналистом спятившим, нахрен, со всех катушек. Я вам кричу, он в невменозе был даже больше, чем обычно. Решил, нахрен, что Старозубова кто-то грохнул, ю ноу? Короче, он, блин, заявился к нам…       Такой поток речи сбивал с толку и напрочь лишал спокойствия. Жилин замахал руками, призывая его остановиться. А вот гражданка Восьмиглазова как-то внимательно присматривалась к волосатику.

***

      Свет становился всё ближе. Казалось, что это всё-таки костёр. Цветной, причудливый, но всё же не загадочный разлом. Шершень радовался. Где огонь — там и люди. Он успел соскучиться по цивилизации.       — А-а-а-а! — заорал рядом с ухом Трясогузник и упал в сугроб, схватившись за ногу. — Мы точно… — поскуливал он, — на правильном пути. Я, ох-ох-хой, уже по-попался в… ловушку.       Шершень протянул ему руку, но тот помотал головой и стал откапывать ногу. Лицо у него стало бледным и будто светилось в темноте. Как бы в обморок не хлопнулся.       — Надо разжать! Разжать надо! Ой!       Шершень наклонился, чтобы посмотреть, что там за ловушка. Вокруг закушенного капканом ботинка снег был тёмным, почти чёрным.       — Эт чё, к-кровь, б-блин?       От осознания голова закружилась хуже, чем от вертолётов, и Шершень завалился набок.

***

      — Ой, божечки… — сокрушался Жилин. Убийства ещё под новый год не хватало. Сколько раз он говорил преступникам и хулиганам, что надо жить дружно и убивать никого нельзя? А Старозубова даже не за что было. — Жалко-то как! А чего это мне сигнала не поступало?       — Да товарищ Жилин! — возмутился волосатик, откинув гриву. — Я ж говорю, блин, что этот окисленный чушь какую-то выдумал, что Старозубов уже год как не существует, ю ноу. Жив он и здоров, его таксист видел недавно!       — Как ваш окисленный выглядел, особые приметы?       Гражданка Восьмиглазова достала из сумочки фотографию и положила на стол.       — Вот.       — Да не ваш муж, я к молодому человеку обращ… — Жилин посмотрел на фото. — О-о-о… Так его я видел сегодня. Домой отправил, да. Он мне тут чуть всё отделение не замикробил. Пришёл с температурой, понимаешь ли…       — А-а, так вот чё он, блин, красный был и потел!       — Ой… Юрочка мой… — протянула Восьмиглазова. — Сильно ему плохо было?       — Да нормас, дамочка, прыгал, как заведённая трясогузка, ю ноу?       Жилин переводил взгляд с одного на другую. Совсем запутался. А лучше было бы совсем не впутываться. Но работа такая, ничего не поделаешь.       — Так это что получается, вы одного человека ищете?