Stranger Things

      Лайт сидел на краю постели, сжимая в руке мобильный телефон, и набирался смелости, чтобы позвонить отцу. Был канун его двадцатилетия, и парень готовился сказать своё последнее «прощай».              Время словно замедлилось, и даже воздух казался густым и тяжёлым. Тишину комнаты нарушало лишь зловещее тиканье настенных часов, и Лайт знал, что они отсчитывают минуты, оставшиеся до его смерти. В полночь L обратит его в Носферату. Лайт не боялся этого, но испытывал колебания. Скоро произойдёт то, чего он так самонадеянно добивался, и это буквально изменит его жизнь. Осознание этого угнетало его. Но вместе с тем переполняло радостным волнением. С тех пор как L… как Люциан привёз его в Англию, их чувства крепли день ото дня. Лайт никогда ещё не был так в него влюблён. Здесь, в своём доме L словно ожил, и Лайт приходил в восторг от той неподдельной искры радости, что сверкала теперь в этих прекрасных серых глазах. С тех пор как L вернул Бейонду перстень, в нём произошли заметные перемены, как будто с его плеч свалилась огромная тяжесть.              Лайт улыбнулся, вспоминая их утренний разговор. L вручил ему поздравительную открытку, сказав, что подарок написан на ней. На обратной стороне открытки стояла подпись «Люциан». L вернул себе своё имя, и теперь Бейонд будет не единственным, кто имел право его произносить. В конце концов, имя принадлежало L. Как с иронией заметил детектив, имена обладали властью, и до тех пор, пока он запрещал называть себя Люцианом из-за того, что так его называл Бейонд Бёздей, эта власть оставалась в руках покойного Носферату. L не мог позволить этому продолжаться и впредь. Лайт очень гордился его решением.              «Он хочет, чтобы я называл его по имени. Он наконец-то доверяет мне».              Лайт не мог бы пожелать для себя более драгоценного подарка.              — Люциан… — тихо произнёс он заветное имя. — Я люблю тебя.              В то утро, подарив Лайту своё имя, L был молчалив и задумчив. А час спустя именинник получил ещё один подарок, на этот раз от Ватари. Под местной анестезией тот удалил у парня маячок и уведомил о том, что L разорвал их контракт. После сегодняшнего вечера он будет считаться недействительным. Хотя, вероятно, он был недействителен уже сейчас. Когда процедура удаления маячка была закончена, L вывел парня на улицу, где у ворот красовался элегантный красный «Ягуар». L подарил Лайту три вещи, о которых тот всегда мечтал: свою любовь, своё доверие и чертовски быструю машину!              Эти воспоминания помогли Лайту обрести недостающие моральные силы, и он набрал знакомый номер. Какое-то время в трубке раздавались длинные гудки, но потом Соитиро всё же ответил. Возможно, ему просто нужно было время, чтобы уединиться для телефонного разговора.              — Лайт? — от напряжения голос Соитиро был едва слышен.              — Папа… — Лайт с трудом сглотнул подступивший к горлу ком и попытался взять себя в руки.              — С днём рождения, сынок, — прозвучало в трубке, и Лайт, услышав, как надломился голос отца, крепко зажмурился. «Пожалуйста, папа, не надо, не усложняй всё ещё больше».              — Спасибо. Я… Как там мама и Саю? Они… уже не скорбят?              Соитиро горько рассмеялся:       — Твоя сестра — тень себя прежней. Больше даже не пытается проказничать. А мать… Она держится. Снова начала курить.              Лайт прикусил костяшки пальцев. За всю свою жизнь он лишь дважды видел мать с сигаретой в руке, и каждый раз это было вызвано стрессом. Известие о том, что её единственный сын погиб, неизбежно должно было повлечь за собой такие последствия.              — Папа, пожалуйста, не упрекай её за это. Если курение поможет ей справиться… — не договорив, Лайт прочистил горло и смахнул слёзы с глаз. — Ты знаешь, почему я звоню. Это произойдёт сегодня вечером.              — Да, знаю, — прошептал Соитиро, и его голос задрожал от едва скрываемых эмоций. — Ты уверен, что это именно то, чего ты хочешь?              — Да, папа. Я хочу быть с Люцианом. Вечно.              При упоминании настоящего имени детектива Соитиро мрачно усмехнулся.              — А он что думает по этому поводу?              — Он… Он напуган. Ватари как раз сейчас с ним разговаривает. Я знаю, Люциан взволнован не меньше, чем я, но это монументальное событие, папа. Он не просто обратит меня, мы с ним создадим кровные узы — по сути, брак на вечность. Это случится не сегодня, потому что нам обоим нужно будет восстановить силы, но… Для меня честь, что он попросил меня об этом. Я и мечтать не мог, что он когда-нибудь предложит мне такое, особенно если учесть, как я поначалу к нему относился.              Соитиро с силой потёр лицо ладонями. Его совсем не удивляла та судьба, что выпала его сыну. Отчего-то она даже казалась ему подходящей для Лайта. Соитиро до сих пор ещё пытался свыкнуться с мыслью, что его родной сын в прошлом был Кирой, а теперь и вообще перестанет быть человеком. «Да, мой мальчик всегда любил выделяться и превосходить ожидания!» — с горькой иронией подумал мужчина, наливая себе изрядную порцию виски, пока Лайт описывал ему процесс обращения. Ему не хотелось знать подробности, но и перестать слушать он не мог. Слишком уж реально звучали слова о том, как Люциан осушит Лайта почти до смерти, а потом напоит своей собственной кровью. «Что ж, теперь они хотя бы станут равными друг другу», — утешал себя Соитиро. Он знал, что Рьюзаки, или Люциан, или L — как бы он там себя ни называл, но он был хорошим человеком, и теперь, когда Соитиро уже не мог присматривать за сыном, он мог не сомневаться, что тот находится в надёжных руках. Соитиро глубоко уважал детектива, и, учитывая все обстоятельства, не мог не радоваться тому, что Лайт решил разделить вечную жизнь с таким благородным человеком, как L.              — Папа, я просто хотел сказать тебе спасибо за всё, что ты для меня сделал. Я знаю, что причинил тебе сильную боль и разочаровал тебя. Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, насколько детскими и ошибочными были мои амбиции в роли Киры. Люциан помог мне это осознать. Знаю, мне не исправить того, что я уже натворил, но… Я намерен усердно работать над раскрытием преступлений вместе с L, и хочу, чтобы ты вспоминал об этом всякий раз, когда будешь слышать о детективе К. Я постараюсь искупить свою вину, и на этот раз сделать мир лучше правильным способом. Я сделаю это ради тебя, ради мамы и Саю.               — Спасибо, Лайт. От твоих слов мне стало намного легче. Я знаю, в глубине души ты всегда хотел оказать на мир положительное влияние, и хотя я никогда не смогу простить твоих поступков, я понимаю, почему ты решился на это. И помяни моё слово, я буду очень внимательно следить за твоей деятельностью в качестве детектива К. Я хочу гордиться тобой и верю, что так и будет. Я люблю тебя, сынок.              Лайт, не в силах сдержать слёз, дрожащим шёпотом заверил отца, что тоже его любит и обязательно заставит собой гордиться. Каждый день своей новой жизни он проведёт, доказывая отцу, что он не зло. Отныне у него будут целые века на то, чтобы менять мир к лучшему, так же как это делают L и Ватари. И даже спустя долгое время после смерти родных Лайт будет хранить их в своём сердце, и в память о них продолжит свою борьбу.              И отец, и сын плакали навзрыд, не в силах справиться с прорвавшейся плотиной эмоций. Лайт пытался и всё никак не мог закончить этот мучительный разговор. Он знал, что должен, наконец, сказать своё последнее прощай, но знать и сделать — это совсем не одно и то же.              На часах было уже без четверти полночь, и скоро должен был прийти L. Лайт тихо прошептал слова прощания, оборвал звонок и, что было сил, швырнул телефон о стену, с горькой усмешкой наблюдая, как тот разбивается вдребезги. Больше этот телефон ему не понадобится.              Сделав глубокий вздох, Лайт стал ждать своей участи. Он сам просил об этом, он хотел этого, но не мог лгать самому себе.              Он был в ужасе.       

†††

      L не плакал, но был очень близок к этому, когда безостановочно мерил шагами кабинет Ватари. Его переполняла нервная энергия. В теории L знал, как создавать себе подобных, но никогда не думал, что однажды будет делать это сам. Как только он обратит Лайта, они вступят в кровный союз, и тогда их жизни изменятся навсегда. Но для этого ему придётся убить Лайта, и ответственность за это лежала на плечах L куда более тяжёлым грузом.              — С тобой всё будет в порядке, Люциан, — ласково улыбнулся Ватари, мягко подталкивая его к дивану. — Чего нельзя будет сказать о моём ковре, если ты продолжишь так метаться.              — Прости, — виновато ссутулился L, честно пытаясь восстановить хоть какое-то подобие душевного равновесия. — Просто всё это… Как там говорил Лайт? Всё это как-то слишком.              — Да, — вздохнул Ватари, положив ладонь ему на плечо. — Но сегодняшняя ночь — это также время для праздника. Это заря новой эры для тебя, для Лайта и для проекта «L». Я боялся за тебя, Люциан, когда ты впервые заявил о своих чувствах к Лайту. Мальчик был высокомерен и склонен манипулировать другими, но думаю, что теперь я смогу не обращать внимания на его недостатки. Он искренне тебя любит, и это как раз та любовь, что так тебе необходима. За последние месяцы Лайт очень повзрослел, и я верю, что кровные узы с ним принесут тебе благо. Ты нашёл в себе мужество закрыть одну из дверей в своей жизни, и теперь тебе следует воспользоваться тем же мужеством, чтобы открыть другую.              L кивнул, черпая силу в этих мудрых словах. Ватари на его памяти никогда никого не обращал, и сейчас L очень сожалел об этом, ведь тогда у него был бы пример, от которого он мог бы отталкиваться. Он не хотел причинять Лайту боль, но понимал, что не сможет этого избежать, учитывая, что будет вынужден его убить. L знал основы обращения человека в Носферату, он сам когда-то испытал это на себе, и всё же его до жути пугала перспектива лично применить свои знания на практике. Никто не мог гарантировать, что процесс пройдёт так, как надо…              — Мне пора, — сказал он, поднимаясь на ноги, но замешкался, покусывая губу и размышляя, не будет ли Ватари возражать против объятий. Старый Носферату, словно прочитав его мысли, приглашающе распахнул руки ему навстречу.              — Всё пройдёт хорошо, L. Я верю, что у тебя всё получится, но буду ждать здесь на случай, если тебе понадоблюсь. Помни, чему я тебя учил. Сосредоточься на связи между вами и слушай его сердцебиение. Ты сам поймёшь, когда настанет время поить его кровью. Будь готов к тому, что тебе, возможно, придётся заставлять его пить. Ты сможешь это сделать, мой мальчик.              L снова кивнул. Какое-то время он стоял, крепко закрыв глаза и впитывая силу своего старейшины, и когда до полуночи оставалось пять минут, L, наконец, собрал в себе достаточно смелости, чтобы приступить к задуманному.              Лайт ждал его, сидя на краю постели, сложив на коленях дрожащие руки. Он уже был без рубашки, готовый к самому глубокому укусу, какой L ему когда-либо наносил. Встретив его взгляд, Носферату проскользнул в комнату и тихонько прикрыл за собой дверь.              — Ты как? — шёпотом поинтересовался Лайт.              — Не очень, — фыркнул L. — А ты?              Лайт попытался выдавить улыбку:       — Нервничаю. Волнуюсь. Боюсь. Беспокоюсь за тебя. В общем, сложно описать.              — Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнул L, возвращая ему улыбку. — Со мной то же самое. Я сам проходил через это, — он пересёк комнату и мягко потянул Лайта за руку, побуждая встать на ноги. — Я бы хотел, чтобы ты поцеловал меня перед тем, как мы начнём.              «На всякий случай», — не стал договаривать он, но Лайт понял. Он читал о процессе обращения и знал, что иногда ничего не получается. Но это был тот риск, на который они оба должны были пойти.              На этот раз улыбка у Лайта получилась более искренней и светлой. Наклонившись, он приник к губам L в нежном, медленном поцелуе. Словно прощался. «Просто на всякий случай, L. Я люблю тебя».              Они стояли, глядя друг другу в глаза, и не слышали ничего, кроме тихого тиканья часов. Казалось, в целом мире больше не осталось других звуков.              — Л-люциан, — выдохнул Лайт, разбивая чары, и его пальцы судорожно вцепились L в воротник. Он просто обязан был сказать ему о своих чувствах. — Я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю! Если у нас ничего не получится, то я хочу, чтобы ты знал — для меня нет лучшего способа умереть, кроме как в твоих объятиях.              L молча кивнул; его взгляд был прикован к обнажённой шее парня. Он хотел признаться в ответных чувствах, но обнаружил, что не может произнести ни слова: голод ударил по нему с силой кувалды. Готовясь к сегодняшней ночи, L не кормился несколько недель, и жажда крови стала настолько невыносимой, что туманила разум, и он не мог думать ни о чём другом.              Лайт глубоко вздохнул и снова присел на кровать, приглашающе распахивая объятия. L без колебаний сел верхом на его колени, уткнулся носом в манящий изгиб шеи и почувствовал, как руки Лайта крепко смыкаются на его спине. Ноздри Носферату заполнил сладкий аромат живой крови, и он закрыл глаза; его внутренности свело болезненным, голодным спазмом. Он так нуждался в этом!              «Он хочет крови. Это всё, о чём он сейчас способен думать. Пора начинать!» — мысленно подбодрил себя Лайт и попытался сделать свой голос ровным и успокаивающим, несмотря на то, что его всего трясло.              — Всё в порядке, — он положил на постель рядом с собой небольшой нож с выкидным лезвием, чтобы L с лёгкостью смог до него дотянуться, когда придёт время. Этим ножом Носферату вскроет вену на своём горле, чтобы Лайт смог пить из него. — Я готов, Люциан. Тебе нужна кровь, ты не пил уже много недель. Давай, детка, — и он приглашающе отклонил голову.              «Я знаю. Мне это нужно!» — с отчаянием думал L, жадно глядя на обнажённую шею. По его лицу стекал холодный пот. Всего секунду назад он был полностью готов осушить Лайта, обратить его, но теперь, когда этот момент настал, L начал сомневаться, что сумеет это сделать. Издав страдальческий стон, он уткнулся в шею парня лицом. «Не оставляй меня, Лайт! Прошу, только не оставляй!»              — Люциан… Пожалуйста. У меня вот-вот сдадут нервы.              Услышав, как голос Лайта надломился, L заставил себя начать действовать и, подняв голову, выдвинул клыки. Его глаза, казалось, засветились серебром, и Лайт в панике втянул в себя воздух: L смотрел на него взглядом хищника. Но этот острый взгляд исчез почти так же быстро, как и появился, и на Лайта вновь посмотрели знакомые, грустные серые глаза, которые он так любил. Сквозь связь он чувствовал, как L изо всех сил сопротивляется своим низменным инстинктам, побуждающим его просто разорвать жертве горло и выпить всю кровь без остатка. «Я доверяю тебе, L. Я знаю, что ты проведёшь меня через это. Мы уже всё обсуждали. Шесть пинт. Ты способен себя контролировать, и не превысишь этого количества. Если ты выпьешь больше, ты не сможешь меня вернуть».              — Лайт, — хрипло выговорил L. Он дрожал от желания осушить сидящего перед ним смертного, но, даже теряя разум от нестерпимого голода, он чувствовал, что обязан получить от Лайта согласие. — Ты на сто процентов уверен, что хочешь этого? Как только я укушу тебя, пути назад не будет.              — Да, я хочу этого. Я хочу тебя. Сделай это, Люциан. Я тебе доверяю, — с этими словами Лайт притянул его голову ближе к себе, и L застонал, ощутив, как острые клыки царапают тонкую, уязвимую кожу. Из царапины выступила кровь, её вкус взорвался на языке, и L, зарычав, поддался инстинктам.              — Вот и всё, — выдохнул Лайт дрожащим голосом, когда клыки Носферату вошли глубоко в плоть. От резкой боли у него закружилась голова, накатила внезапная слабость, и он поспешно вцепился в L обеими руками. L пил быстро, большими глотками, и с каждой потерянной каплей крови Лайт чувствовал всё большее оцепенение. А ещё удовольствие, но какое-то очень смутное и далёкое. Ему казалось, что он тонет…              На этот раз ощущение того, что L вытягивал из его тела кровь, было очень странным, и Лайт пытался в этом разобраться. Он чувствовал неимоверную усталость и ужас, но одновременно с этим — необъяснимое спокойствие. Зрение постепенно меркло, и это было очень похоже на погружение в глубокую, чёрную пустоту.              «Я умираю», — понял Лайт, когда его веки вдруг затрепетали и опустились. Тело обмякло, завалилось вперёд, и Лайт почувствовал, как руки L обняли его крепче. «Так пусто…»              L ненадолго перестал пить, чтобы проверить, в каком Лайт состоянии; его горящий серебром взгляд переместился парню на лицо. План состоял в том, чтобы выпить нужное количество крови как можно быстрее. Бейонд в своё время чересчур растянул этот процесс, и L не хотел подвергать Лайта столь же долгому и мучительному испытанию. «Ещё две пинты», — напомнил он себе, вновь приникая к ранкам на шее. Он продолжал вытягивать из Лайта жизненную силу, пока лицо парня не приобрело пепельный оттенок, а глаза не закатились. Как только количество выпитой крови приблизилось к шести пинтам, L потянулся за ножом. Ему придётся заставлять Лайта пить свою кровь, поскольку тот, находясь в полузабытьи, не сможет сделать этого без посторонней помощи. L хорошо помнил эту часть. Помнил, как хихикал Бейонд, побуждая его самого сделать первый глоток…              Теперь сердце Лайта билось с трудом, и L напряжённо прислушивался к тому, как постепенно замедлялся его ритм. Когда слабеющий, глухой стук стал едва различим, L быстро отодвинулся, и Лайт распростёрся перед ним на постели, недвижимый и уже почти мёртвый. L же, напротив, сиял жарким румянцем, его даже немного потряхивало от переполняющей всё тело энергии. Впервые за множество столетий он был сыт! Но время поджимало, и L не мог позволить себе оценить или хотя бы насладиться этим ощущением. Драгоценные секунды уходили, дыхание Лайта стало поверхностным, сердце начало сбиваться с ритма, и действовать нужно было немедля. L прижал нож к своей шее и сделал надрез, едва заметно поморщившись, когда лезвие погрузилось глубоко в плоть.              — Лайт! Кормись от меня!              Лайт что-то невнятно забормотал, его веки затрепетали, но не открылись. Тогда L нагнулся над ним, обхватил обеими руками и с усилием потащил вверх, к изголовью залитой кровью кровати. Немного повозившись, он сумел приподнять парня и прижать ртом к своему горлу.              «Лайт Ягами, ты будешь от меня кормиться!» — мысленно загремел он, вложив в этот приказ все свои ментальные силы, всю мощь, которой обладал.              И тогда, к его огромному облегчению, связь между ними ожила. Лайт ответил на призыв и присосался к ране, с шумом, отчаянно глотая струящуюся оттуда влагу. Почти сразу его тело начало отвергать кровь, которая могла бы его убить, и Лайта скрутило судорогой, но L, сосредоточенный на их ментальной связи, заставил его продолжать. Если сейчас он облажается, Лайт умрёт навсегда. Запустив пальцы ему в волосы, L больно впился ногтями в основание его черепа.              «Ты будешь пить! Не сопротивляйся! Прошу тебя, не сопротивляйся! Постарайся, Лайт, мы уже почти у цели!»              Эту часть собственного обращения L помнил весьма смутно, обрывочно, но был уверен, что и сам тогда точно так же пытался отказаться от крови. Это была инстинктивная реакция подавляющего большинства людей. Вскоре все его опасения оказались развеяны: Лайт вцепился в него и с жадностью глотал кровь; его тошнота полностью исчезла. L ощутил, как из тела постепенно вытекает такая мощная поначалу энергия, и стиснул зубы, борясь с желанием оттолкнуть Лайта от себя. «Рано! Ещё тридцать секунд!»              Лишь дождавшись, пока Лайт примет необходимое количество крови, L всё-таки с трудом отпихнул его от себя, потратив на это немногие оставшиеся у себя силы. Лайт вновь безвольно откинулся на подушку, а через секунду его лицо исказила гримаса боли — тёмная магия крови Носферату начала воздействовать на его умирающее тело.              L, смаргивая с ресниц слёзы, смотрел, как Лайт бьётся в предсмертных конвульсиях. Это было кошмарное зрелище, которое вместе с тем принесло ему острейшее чувство облегчения: судя по всем признакам, обращение закончилось успехом.              Струящийся в окно лунный свет упал на прекрасное лицо Лайта, и его измученное сердце в последний раз дрогнуло и остановилось. L заворожённо склонился ближе и несмело улыбнулся, заметив, как из-под его верхней губы показались два длинных, острых клыка.              Секунды шли, и L ждал, затаив дыхание.              «Проснись, Лайт. Всё позади. Вернись ко мне, любимый».              Лайт с резким вдохом распахнул глаза, и L замер, поражённый их красотой — это были неистовые, пронзительные, золотисто-янтарные глаза Носферату. Какое-то время птенец растерянно озирался по сторонам, и L старался не шевелиться, чтобы не испугать его. Он терпеливо ждал, пока Лайт сам его заметит. Наконец, взгляд этих удивлённых глаз остановился на нём, и лицо Лайта озарилось радостной улыбкой. L задохнулся от счастья. У них получилось!              — Люциан!