Из жизни черных аспидов

Герман поднялся из-за стола и внимательно посмотрел на гостя – пожилого олларианца с добрым и смутно знакомым лицом. Герман еще до Лаик видел его в кабинете кардинала, однако некоронованный властитель Талига не счел нужным представить двух клириков друг другу. - Захотелось познакомиться с преемником. Да и по Лаик, признаюсь, соскучился, - пояснил гость. – Как-никак, я отдал этому месту почти тридцать лет своего бренного существования. - Отец Эразм, - догадался Герман. – Признаться, я удивлен, хотя и польщен вашим визитом. Он постарался вложить в свои слова как можно искренности, чтобы они не прозвучали как формальный светский обмен любезностями. Отца Эразма действительно уважали и ценили в Лаик, и даже Арнольд Арамона в приступах откровенности, сетовал, какой, мол, этот Супре несносный, просто змеюка подколодная, житья от него никакого, не то, что прежний клирик, добрейшей души человек. - Хотите шадди, отец Эразм?.. - Узнаю любимого ученика кардинала Сильвестра, - заметил старый клирик. – Похоже, вам передался не только его ум, но и пристрастие к шадди. Но, пожалуй, в мои годы лучше воздержаться… Он умолк и перевел взгляд на бумаги, которыми был завален письменный стол Германа. Разумеется, далекий от точных наук и натуральной философии человек не смог бы разобраться во всех этих скоплениях точек, соединенных причудливыми линиями, в цифрах и названиях, в формулах и вычислениях, коими были исписаны целые страницы. - Слышали б вы, как кардинал вас нахваливал… «Умен и хорош собой: хоть в геренцию, хоть на бал. Мог бы быть экстерриором, но предпочел сдувать пыль с манускриптов». Слова его высокопреосвященства. Что вы изучаете? – указал он на рукописи на столе. - А, это звездная карта, - отвечал Герман. Бывший капеллан Лаик долго рассматривал лист с выражением глубокой заинтересованности, как будто был способен что-то понять в исследованиях Германа. Затем положил звездную карту на место, взял увесистую и почти полностью исписанную тетрадь, и, раскрыв наугад, прочел вслух: - «…подарили ему два меча. Если эти мечи воткнуть в землю острием кверху, то они отвращают облака, град и грозы. Сам анакс провел в моем присутствии некоторые опыты, подвергая опасности собственную особу» Что-то встревожило отца Эразма в прочитанном, он переменился в лице, и голос его оборвался. Старый клирик вытаращил глаза на Германа, как если бы новый капеллан только что перекинулся в огромного змея, или продемонстрировал столь же причудливые и невероятные наклонности. - Облака и град не отвращают, но молнию отводят, и весьма успешно. Я проверял, - Герман многозначительно улыбнулся. - Современные сьентифики не знают и десятой доли того, что было подвластно древним. И именно в Лаик мне довелось соприкоснуться с частицей вечности, познать непознанное, проникнуться запретным и сокровенным. - Запретным – верное слово, - пафосно произнес отец Эразм и для пущей выразительности устремил к небу указательный палец. - Создатель всемогущ и всезнающ, он не терпит вмешательства в свои дела. Стихии таковы, какими он их задумал, и лишь Создателю они подвластны. И не вам, Супре, подвергать сомнению совершенство его творений. - Даже тогда, когда они не вполне совершенны?.. Мы обожествили огонь небесный, обожествили волны, камень и ветер, но кто поумнее и похитрее, задумается о том, как эти субстанции укротить, заставить повиноваться воле знающего и ведающего… Это легче, чем вы себе представляете, отец Эразм. А все великие дела начинаются с малого. С железного острия, воткнутого в землю. С вращающихся колес водяной мельницы. Со звездных карт, наконец… Вы задумывались когда-нибудь - а что творится там, в других мирах Ожерелья?.. Мы знаем - Гальтара была святилищем, местом силы, но что таят в себе эти руины? Не через них ли проходит заветная нить, связующая миры и времена?.. - И вы хотите пройти по этой нити вслед за… - старый клирик побледнел и переменился в лице, не решаясь выговорить имя всемогущего и всеведающего властителя миров. - Или вместе с ним, - добавил Герман. - Тщеславие – смертный грех, Супре, а ваше... пугает. Поверьте, Создатель не вмешивается в дела смертных до тех пор, пока мы не бросаем ему вызов… Герман задумался – если уделом отца Эразма была вера, делавшая его сильнее, то его ищущий и беспокойный ум жаждал раздвинуть границы догматов. Сила Германа Супре была в знании, в познании нового, которого порой страшились даже просвещенные умы. И может статься, страшился и Создатель. И Герман, и Сильвестр были уверены, что Творцу нет никакого дела до смертных, пусть развлекаются суетными играми в большую политику, творя историю и ниспровергая великие державы, пусть тасуют, как карты, королей. Но если его исследования в науках и в магии способны всколыхнуть потусторонние силы, прогневав верховное божество и - пусть так - напомнив Создателю о существовании не в меру любопытного клирика – что ж, Герман Супре готов даже вступить с ним в спор. Ибо соперника каждый выбирает по себе.