Только ты властен надо мной

Ведение хозяйства, дела в высшем свете и нарядные и красивые женщины — все это должно было перекрыть мою любовь к чему-либо другому. Любить вспахивать земли вместе с рабами? Нет. Ужинать с ними за одним столом? Ни за что! Это не этично среди помещиков. Считается позором для нас — опускаться до уровня раба. Мои рабы бедностью не страдают, я хорошо кормлю их и слуг в том числе и некоторую часть от проделанной работы и собранного урожая разрешаю оставить себе. Чтобы им и никому больше. Я думаю это справедливо, они хорошо потрудились. С другой стороны, ни один мальчик не привлекает так, как тот, который в моих рабах. Кладя в рот виноград, думаю о нем. Он привлекает своим характером, своей красотой. Нет, он не носит роскошные одежды и вовсе не эталон красоты. Обыкновенный мальчик в драной одежде. И с характером, который показывает, что он не готов сдаваться. Дерзко. Тот раб… я купил его у другого помещика, случайно заметив, как мальчик закрывает руками живот, куда ему пришелся удар от хозяина, а следом полетели ругательства. Это обычная практика помещиков, я не должен был удивляться. Наказывают рабов обычно не помещики. Наверное, провинился сильно до ужаса. Может даже попытался сбежать. Я такое не прощаю. Сильно наказываю. Однако, к моему же потом удивлению, я подбежал к нему и подхватил падающее тело. Через пару минут увидел, как еще один раб приходит с плетью. Хотели наказать по-полной. У мальчика, которого я держу в руках, худощавое и недвижное тело, дыхание тихое, почти неслышное, но я хорошо чувствую слабое биение его сердца, пока прижимаю к себе. В шаге от смерти, гематомы не только на животе (я посмотрел на наличие ран, задрав грязную рубаху, и обнаружил также кровавые полосы). Мальчик боится настолько, что не двигается совсем, а когда мои руки исчезают и он падает на пол, ему становится еще хуже. Не стоило его отпускать, у него совсем сил нет. Для чего жить? Вот для чего? Он не хочет терпеть все эти унижения и тяжелый, нечеловеческий труд. Не поднимает голову, отчаявшись, потому что он больше не может… Изобьют до смерти и ладно. Ему-то что! Умереть бы уже… Тэхен слышит тишину, потом перешептывания, а затем властный голос того же ненавистного помещика: — Вставай, — его пинают в бедро, и он чуть покачивается. Хочу его защитить от этой жестокости, но был уговор, пока что держу в себя в руках. Я выкупил его всего за несколько жалких монет, и они действительно никчемные по сравнению с чьей-то жизнью. Тэхен не встает, совсем никак не реагирует, и я махаю другому помещику, мол все, иди и не донимай моего теперь выкупленного раба. Хочу поднять на ноги, хочу не отпускать от своей груди, много всего хочу. Но в то же время так не принято среди помещиков. Мальчик так и сидит на холодной земле, сгорбившись и подобрав к себе ноги. — Почему ты не встаешь? — подхожу ближе, так, что мои ноги касаются тела раба. Но я не пинаю и не делаю больно. — Тебе велено встать. С этих пор ты принадлежишь мне. Что-то шепчет, я наклоняюсь ближе. Расслышать не удается, даже когда держу его голову в руках, слушая неразборчивые звуки. — Вставай, — повторяю, глядя на его прикрытые глаза и чуть грязное лицо, но ответных реакций никаких. Может, он больной? Или травмирован сильно, что не в силах меня расслышать? У меня с собой нет сопровождающих слуг, поэтому вести его некому. Но я и сам не побрезгую это сделать. Поднимаю рывком на ноги, подхватывая под коленями и спиной вновь падающее тело. Его ноги совсем не держат, а голова опущена. Чувствует тепло чужого человека и ведет себя тише мышки. Я это почувствовал. Уже дома его принимают руки слуг, которые приводят в порядок, купают и кормят по моему приказу. С рабами так не поступают, он у меня не будет рабом. Не таким, как другие. Сегодня мне захотелось побыть на ужине с ним вдвоем. Нечасто у меня возникает желание видеть кого-то во время приема пищи. Он уже ел, но все же я хочу его видеть. Его приводят, держа под локоть, и я на такое злюсь. Я не разрешал тому слуге так его трогать. Просто молча сжимаю вилку в руке, после резко разжимая ладонь. Столовый прибор с грохотом падает на стол, мальчик вздрагивает. Хоть какая-то реакция. В белой стиранной рубахе, с чистыми ногами и руками стоит в дверях, почесывая нервно запястья. — Пришел в себя? — спрашиваю, хмурясь. Он показал по своему поведению, что подчиняться не намерен. Не будет из него хорошего раба. Реши я сделать из него раба в своем поместье, пришлось бы каждый день до потери сознания пороть, итого длительность жизни здесь для него — не больше недели. Мне не нужны такие мучения. Рабами должны быть люди со слабой волей, которых легко сломить и принудить к тяжелому труду. У этого мальчика если не сила воли, то что-то другое есть точно. А может самая обыкновенная строптивость. Такие долго не живут. Именно поэтому я нашел для него другое занятие. Там не нужна сила воли, лежи и получай удовольствие. — Отвечай мне, — приказываю, вертя в руке нож, и аккуратненько кладу его на место, а то вспышки агрессии у меня нередкое явление. — Я не потерплю второго неповиновения. Говорю твердо. Это однозначно. — Да, господин, — он сгибается в поклоне. Делает пару боязливых шагов вперед, ко мне, когда его подталкивают в спину. Дальше не идет, оттягивает рубашку ниже, хотя она итак достаточно длинная, ниже бедер. Это все беспокойство. А еще ему не выдали штаны, сочли их слишком плохими, благодаря чему я могу рассмотреть его худенькие и поцарапанные ноги. Это зря. Я злой, но могу быть добрее доброго, если все будет хорошо. — Присаживайся, — я указываю ему на стул, чтобы не перетерялся не дай бог, и тот послушно садится. Когда встречается со мной взглядом, отводит его вниз, на сложенные на коленях ладони. — Как тебя звать? — Тэхен. — Посмотри на меня, Тэхен. Хочу посмотреть в твои глаза, — склоняюсь ближе над столом, дабы заглянуть в его опущенные глаза. Он смотрит, чертик, впервые, мне в глаза. Серьезно смотрит, так же хмуро, как и я. — Ты миленький, — делаю комплимент мальчику, и тот удивленно поднимает брови, чуть девичьи приоткрыв рот. Его глаза начинают бегать по столу, и он вскакивает со стула, опрокинув его ненароком. Тэхен чувствует себя падшим в такую яму, из которой вытащить себя невозможно. Его избивали на глазах этого помещика, затем привели сюда и начали говорить комплименты. Он не очень осведомлен в делах плотских утех и любви, но, кажется, именно это ему хотят предложить. На него так смотрит сейчас… тоже удивленно, и это еще больше делает Тэхена уверенным в своих мыслях. Он не имеет права при мне, своем помещике, открывать рот без надобности, поэтому его действия все за него говорят. Импульсивный, своевольный и злой на меня не по часам. Мы очень схожи, честно говорю. Я тоже импульсивный и своевольный. Вот только одна маленькая загвоздочка, я выше него. И ростом, и социальным статусом. — Не беги, — я тоже встаю, начиная двигаться вокруг стола, чтобы догнать в случае чего. — Стой на месте! Я не желаю смягчать свой нрав, он, видимо, тоже. Горячность ему к лицу, не спорю, но я предпочел бы посмотреть, когда он в тихом смирении. Если мы будем оба импульсивные, мы не сможем контактировать. — Выскажи обо мне все, что думаешь, — я киваю, давая разрешение. Из-за чего-то ведь он от меня бегает, вот и задаю вопрос. — Я не стану за это наказывать. — Вы высокомерны, — сдавленно произносит, не позволяя сказать себе большего. Скуп на слова, но высказать хочет многое, я вижу по его лицу. — Вы… Вы… — Да, я именно такой, — подхожу ближе и касаюсь чистых и влажных черных волос мальчика, замершего от моих действий. — Слуги тебя ознакомят с твоими обязанностями. Это не будет тяжелым трудом, ты слишком хлипкий для этого, — говорю как есть. Заниматься чем-либо в моем доме он обязан. Таковы правила для крепостных. Мне предстоит съезд помещиков, куда мне нужно явиться. Желательно с пышногрудой дамой, которая сопровождала бы меня, и для таких целей я могу взять одну из своих слуг. Целоваться мы не будем, меня не привлекает слабый пол. Вернее, слабый привлекает, но никак не женский. Мне нравятся мальчики, стройные и готовые подчиниться. Ну или не совсем готовые. Тэхен вот худощавый чересчур. Когда он был у меня на руках, я хорошо почувствовал выпирающие ребра, тонкую кожу на животе и не мягкие совсем бока. Нужно откормить. Хочу близость с ним. Вообще так не принято, да и мужчины с мужчинами водиться не должны. Зато с женщинами нужно плодиться только так. Но мне все равно. Мне, конечно же, наследник нужен, чтобы я мог кому-то передать свое богатство, но не путем того, что я буду спать с женщиной. Мальчик одной из моих слуг вполне сойдет для роли наследника. Меня не сильно волнует кто, главное чтобы кому-то. Дети моих слуг, если у них не имеется мужа, могут жить в моем доме. Итого, таких десять. Разные конкурсы для них, испытания и вуаля, выявлю того мальчика, который мне нужен. Так как это дети, от пяти до пятнадцати лет, я не могу сильно их запрягать работой или давать тяжелые нагрузки. Дети должны хорошо кушать, в меру заниматься физической работой, учиться читать, писать. Для рабов все проще: они просто должны работать, пахать на поле, ничего более. Если у них дети, они растились слугами-женщинами в моем доме, так как бедная мать-рабыня ничего не может ему дать. Далее их обучали рабскому труду. К беременным женщинам в своем доме я отношусь трепетно, потому что внутри них новая жизнь и они существа священные. Они хорошо питаются и работают за ткацким станком, пока им позволяют силы. Если становится слишком сложно, они занимаются делами, которые не требуют совсем никакой физической нагрузки. Например, читают книги. А этот мальчишка пусть занимается растениеводством, читает книги про это, поливает цветы. Вот его ноша. Но это пока одна ноша не сменит другую. Его с этим ознакомят. — Тэхен, — один из слуг, имя которому Чимин, ознакамливает мальчишку с некоторой работой, которая ему предстоит. Ох, хотел бы я посмотреть на это, но меня тут как бы и нет. Готовлюсь к съезду.