Только ты властен надо мной

Я думал, что ад мне здесь предстоит похлеще, чем у первого моего помещика. Там меня избивали, когда я не успевал вспахать свою часть земель в срок, за неуважительное отношение к хозяину тоже наказывали. Ненавижу. Тот день стал для меня последней каплей. Без воды и еды несколько дней мне нужно было проделать большой объем работы. Естественно, я не успел этого сделать. Меня планировали забить до смерти, и все началось с удара в живот. Это было чертовски больно, потому что медвежьего жира у меня нет и можно пальцами перещупать все органы. Именно это и решил сделать помещик, только кулаком. У меня было чувство, что я умираю. Мне было тяжело удерживать себя от того, чтобы не свалиться на землю мертвой тушкой. Но тот помещик… другой. Чон Чонгук, он меня спас. Частично спас, а частично вогнал в могилу похлеще. Это же новое поместье, новые правила, новые причуды хозяина… Я слышал, что крепостные могут удовлетворять своего помещика, и очень боялся, что такое произойдет именно со мной. Я очень боюсь прикосновений мужчин к себе, обычно их «прикосновения» это избиения. Да и что может взбрендить Чон Чонгуку со мной сделать. Вдруг меня будут лупить до потери сознания, и именно это принесет хозяину радость? Честно говоря, он не выглядит настолько больным ублюдком. После его фразочек я не уверен абсолютно ни в чем. Я остерегаюсь его. Чимин дал мне пару книг по растениеводству, и это меня сильно озадачило. Я не умею читать от слова совсем, потому что все, чем я занимался всю свою жизнь, это вспахивание земель, сбор урожая и все прочие дела из этого разряда. Я перелистываю желтые страницы книги, смотря на причудливые символы, и касаюсь их пальцами. Нужно будет научиться читать, а пока я просто поговорю с Чимином о том, что и как часто нужно поливать или рыхлить. Работа несложной кажется, ведь я привык иметь дело с землей. Натыкаюсь на парочку бегающих детей, двух девочек, которые маленькие и крохотные. Бегают около меня, а я сажусь на пол, протягивая руки для объятий. Очень люблю детей. В моей семье, пока меня с ней не разлучили, нас было очень много. Как и в любой крестьянской семье. Девочки хихикают, когда я сажаю их к себе на колени и глажу их черные густые волосы, заплетенные в косу. Юные красавицы. Я всегда хорошо ладил с детьми, поэтому девочки от меня не убегают и не страшатся нисколько. У них милые пухлые щечки и губки, большие выразительные глаза. Мне хочется провести с ними время побольше, но сейчас мне нужно сходить до растений. Время их поливать. Замечаю презренный взгляд женщины, которая смотрит, как я прощаюсь с девочками, а затем иду дальше по своим делам. Мама наверняка. Очень надеюсь, что меня не накажут за это. В саду много цветов, кустов и деревьев, погода сейчас не очень засушливая, скорее влажная, растения не нуждаются в воде. Я глажу ствол дерева, прижимаясь к нему лбом. Думаю о своем и не замечаю ничего кругом. Оказывается, за мной наблюдали пару глаз. Сделав обход растений, я снова возвращаюсь к Чимину, затем к человеку, который обучит меня грамоте. Сначала я учил алфавит, затем простые слова, затем слова посложнее. Этого было достаточно для того, чтобы читать книги. Ну и еще узнаю другие слова потом. Мне выделили небольшую комнату. Там есть один стол, пару полок и шкаф с книгами. Также тушь для письма, перо и керосиновая лампа. Ничего лишнего. Одежды у меня очень мало, всего пару рубах, пару штанов, поэтому и не требуется шкаф для этого. Мне не привыкать. — Тебя зовет Чонгук, — говорит Чимин, положив руку на плечо. Я не ощущаю от него угрозы или опасности в мою сторону, поэтому спокойно воспринимаю это касание. Чимин к себе располагает, это точно. Милый парень моего же возраста. Чонгук же старше, лет на пять точно. Что он хочет? Об этом страшно думать. — Присаживайся, Тэхен, — хозяин махает, чтобы я прошел дальше, а я замечаю на столе настойку, несколько бутылок, и не хочу заходить внутрь. Когда мой прежний помещик употреблял алкоголь, мог избить за просто так. Я невольно провожу сравнительную черту бывшего хозяина с нынешним. Жутко не хочу идти, когда он повторяет, но ноги сами несут вперед. Сажусь напротив большого стола, а он, наоборот, встает и идет ко мне. Обходит меня неторопливо. Так боюсь его. Он меня старше. Он меня сильнее. У него власти больше. А я кто перед ним? Очередной скот. Наклоняется ко мне ближе, нюхает по-животному мои волосы, почти не прикасаясь ко мне, и я чувствую, как от него несет настойкой. Я от него как от огня отстраняюсь, зацепляюсь ногой за ножку стула, опрокидывая и его вместе с собой. Отползаю на полу, передвигая ослабевшими ногами, и смотрю на него полными ужаса глазами. — Не трогайте, умоляю, — я складываю руки в умоляющем жесте, а по щекам текут слезы. Дополз до стены, сижу на холодном полу, дальше деваться некуда. Чонгук присаживается передо мной на корточки, а я нахожу это нелепым. Помещики не должны так поступать с крепостными. Хочет быть со мной на одном уровне? Мне такое не нравится, если за этим стоят конкретные цели. Человек всегда преследует какие-либо цели. — Я хотел тебя увидеть, — он заглядывает в глаза. У меня напуганные они, это однозначно, а у него… я не понимаю. Просто не могу опознать эмоцию в них! — Зачем нюхать мои волосы? — я всхлипываю, хочу сильнее зареветь, потому что он от меня не отстраняется и смотрии все тем же неопределенным взглядом. Пугает сильно. — Ты неженка, я смотрю. Я только лишь подошел к тебе, а тебе уже плохо, — он хмурится. — Почему такой расхлябанный? — он встает на ноги, поправляя полы кафтана, а я на него молча смотрю диким зверьком. Всегда преследует мысль, что он может навредить. Потому что сильнее и старше. — Тебе не хватает работы видимо. Займешься детьми слуг. Их нужно сегодня развлечь и вовремя уложить спать. Остальное от тебя не зависит. Проделай хорошую работу. Он снова уходит, а я кладу голову на колени. Меня запрягли работой, хотя бы не притронулись. Это лучше намного. В последующие дни я Чонгука не вижу. Я провожу время с детьми, на меня все еще бросают косые взгляды, но это не так плохо. С детьми мне нравится работать, они хорошие. Чонгука все нет и нет, а слуги доносят мне страшные новости. Приготовиться к возвращению хозяина, чтобы обслужить его. Как я должен понимать слово «обслужить»? Ужин приготовить, сплясать перед ним или…или… Ужас какой. Такие слова от слуг поступают все чаще, а потом меня уводит один из них. Я принимаю ванну, меня обмазывают маслами вкусно пахнущими, большего ничего не говорят. Я же знаю, что будет. Я хочу сбежать от него. Тогда меня найдет другой помещик и так по кругу. Входная дверь с шумом захлопывается, а меня от этой двери разделяет еще пару дверей. Дом большой достаточно. Я сижу на кровати, на его, черт, кровати, и уже издалека чувствую его плохое настроение. А кто вообще решил, что нужно готовиться к его приезду? Он сам или тут слуги подшаманили? Самые непонятные эмоции меня накрывают, когда смотрю в окно, где уже пелена ночи, а затем снова на дверь, которая вот-вот должна открыться. — Уйди, — Чонгук на меня смотрит зло, словно ударить хочет. Снимает ремень, бляшка которого звенит, когда он швыряет его на пол. Я замираю, со страхом глядя. — Ты меня не расслышал? Он повышает голос, потому что я ничего не делаю. Я в растерянности, поэтому застыл. — Тэхен-и, — он подходит ближе, обходя кровать. Вижу, как желваки играют на его лице. — Уйди из моей комнаты, мальчик. Давай же. Я в очень плохом расположении духа. Эта его вежливость пугает сильнее, поэтому я со скоростью пули выбегаю из комнаты. На мне одни трусы, и неловко перед людьми, которые меня увидели в таком виде. — Чья это была дурацкая затея?! — кричу на весь дом, ища, чем можно прикрыться, потому что я забыл, где находится моя комната. Здесь их слишком много. — Какого черта я должен ходить по дому без одежды и… и… Я не могу продолжить дальше свою проникновенную речь, потому что вижу хозяина. Все такой же недовольный, и у меня колени подкашиваются, когда он кладет руку мне на плечо. — Это моя затея. — Ваша… затея… — Сегодня крайне ужасный день, как я и сказал, поэтому я не буду вымещать свою злость на тебе, — он мне дает белую рубаху, и я ее надеваю. Она длинная, прикрывает бедра и всю мою наготу. — В постели тебе было бы очень больно. Смотрит хмуро, кажется, только так и умеет, и я понятливо киваю. — Выпей со мной, — говорит, ведя на кухню. — Я тебе расскажу что-нибудь интересное. Лично я ему ничего интересного сказать не могу и вполне это понимаю. Я не читал никогда книг, не путешествовал, не видел высший свет и ни с кем не вел бесед. Со мной не о чем говорить, но слушатель я хороший. Настойка обжигает мое горло, я захожусь в диком кашле, а затем пью кувшин воды, чтобы противное ощущение поскорее покинуло мое горло. Чувствую небольшое головокружение, в глазах мутнеет, а еще чувствую крепкие руки, которые не дают грохнуться со стула. Чонгук обошел стол, чтобы меня придержать. — Алкоголь слишком сильно на тебя повлиял, моя вина, — он отодвигает бутылку подальше от меня. — Ты еще совсем ребенок. Сколько тебе? — Девятнадцать. Я никогда не пил настойку раньше… — Совсем маленький, — мотает головой помещик. — Я тебя немного постарше буду. Мне двадцать четыре. — Вы такой взрослый… — Тэхен закашливается сильнее, а чужие руки крепче сжимают его тело. — Все-все, хватит, — он похлопывает по спине. — Ты не умираешь. — Вы сказали, это было вашей затеей. Пригласить меня… — Приказать тебе, — поправляет его строго. — Приказать мне прийти к вам. — Обслужить меня ночью, — снова поправляет. — Не смягчай смысл слов. Я не хочу говорить об этом сейчас. — Хорошо. Расскажите тогда что-то интересное… как и хотели. — Что тебе известно о нравах беременных женщинах? — Совсем ничего, — настороженно проговариваю. — Беременность — это страшное дело, особенно в наше время. Далеко не все девушки выживают, это слишком большая нагрузка на их тело. К ним нужно очень хорошо относиться, мы должны уважать их. — Вопреки мнению, которое везде широко распространено в нашем государстве, к беременным должно быть хорошее отношение. Беременным женщинам-рабыням я нахожу другой труд, да и в целом рабыни работают меньше мужчин. Я вижу это по-другому, отношение к слабому полу и маленьким детям. — Ни в одном поместье, где я бывал, я не видел, чтобы к детям и беременным женщинам хорошо относились. Ужас смотреть на такое. Помещики должны быть тварями настоящими, перед которыми весь дом трясется, но порой я не такой. — Вы так рассказываете… Я и понятия не имел, как относятся к беременным. — Ты ужасный собеседник, — говорит Чонгук, и я, в общем-то, согласен с этим. — Ты уже научился читать? — Да. — Ты прочитал какие-то книги? — Я начал читать про цветы. — Сложно читать? — Сложно. Я учусь… — Тебе нужно освоить грамоту, прочитать книги про воспитание детей и про беременных женщин тоже. Также про столярное, кузнечное дело, про то, как изготавливать глиняные изделия, прочитать про кулинарию и… про что же еще, — он прикусывает нижнюю губу, думая, что еще добавить. — И прочитай про женские ремесла. Услышав список, мне даже плохо стало. За какое время мне нужно это прочитать… Я спросил его. — Читай умеренно, пока живешь в моем доме. Через месяц расскажешь мне, о чем прочитал. А про помещиков и другой высший свет я расскажу сам. Мы все… Видимо, у него долгое время не было того, с кем можно поговорить, раз мне душу изливает. Я в общем-то не сильно против. Вот только не понимаю, почему я должен знать такой большой объем информации. На самом деле эта информация Тэхену не так необходима. Просто он должен чем-нибудь заняться на время, пока не занимается с Чонгуком один на один. — …вынуждены чему-то подчиняться, — Чон тем временем продолжает, вырывая мальчика из мыслей. — Дворяне, например, обыкновенные шавки государя. А помещики… мы более вольные в своих действиях, но тем не менее, тоже подчиняемся ему. — В чем вы подчиняетесь? — Платим налоги и иногда выполняем некоторые задания. Не люблю это дело. А Чонгук, я заметил, очень и очень импульсивный. И поругаться может, и побеседовать по душам. Переменчивый очень, страшно подумать, каким он будет завтра.

***

Я сегодня сделал все, что мне нужно было. То есть полил растения, предпринял попытку почитать книги. Я вижу девочку маленькую, лет шести, бегает по особняку совсем одна, и хочу к ней подойти. — Привет. Как тебя зовут? — Привет, — девочка застенчиво водит ножкой по полу. — Меня зовут Юна. А тебя как зовут? — Тэхен, — улыбаюсь. Я очень люблю детей. От них мое сердце начинает таять. — Ты играешь совсем одна, не скучаешь? Я могу с тобой поиграть, — предлагаю дружелюбно. — Да, хочу, — негромко проговаривает. Я сажусь на корточки, чтобы ей было удобно залезть на меня, крепко держу ее ноги, чтобы ничего с ней не случилось. Неспешно хожу по дому, выхожу в сад, где свежий воздух проникает в легкие, а солнышко греет кожу. Трава еще не попала под влияние наступающей осени, на улице достаточно тепло, и девочка просится на землю. Юна ложится на траву, раскинув руки в стороны, и смотрит молчаливо в небо. — Хен, а что там, за стенами, ты знаешь? — Знаю, милая, — вспоминаю другой дом, другого помещика, где мне приходилось совсем не сладко. Где избивали, днями не кормили и унижали за просто так. — И что же там? Мне интересно послушать. К сожалению, толком ничего рассказать и не могу. Не стану же я ребенку рассказывать про все эти ужасы? Малышка слишком маленькая, чтобы знать о таком. — Все так же, как и здесь, милая, все везде одинаково, — плакать хочется от своей лжи, но в каждой лжи ведь есть доля правды? Здесь тоже не все сладко, меня хозяин хочет насиловать, я же знаю это. Не хочу даже думать об этом. Мне противно становится. Хочу сбежать отсюда. Мне нигде не нравится, где есть помещики. Везде бьют, надругаются. И нигде не спрятаться, нигде не найти приюта. Кому нужен сбежавший крепостной? Только помещикам. А я к ним не хочу. Сбежать, сбежать, сбежать. Именно с такой мыслью я засыпаю. Прямо на траве, позабыв о том, что это совсем не кровать. Я и не в таких местах спал, трава — это что-то райское сейчас.