Своя лепта.

      …Взять за руку. Ну, дети так делают. Все десятилетки бегают по улочкам, оставляя за собой крошечные следы на снегу, держатся за руки, чтоб не потерять друг друга, и мальчишки, и девчонки. Это нормально, все дети так делают. Это приятно, держать друга за руку, одновременно чувствовать тепло, поддержку и мягкое касание чужой кожи. Подушечки пальцев и узоры на ладони. Так здорово. Только Костя последнее время чувствовал, что держит по-другому. Нет, все те же обвитые пальцы и мягкость ладошки, только, наверное, чувствовалось иначе. Руку не хотелось отпускать никогда. А каждый раз, когда Татищевские пальцы тянулись к теплу, хватались, утягивая в очередное приключение, в груди что-то едва заметно шевелилось, сердечко начинало стучать быстрее, пока не понятно, почему. Ведь за руку его брали многие. Не то, чтоб это сильно ему нравилось, но и дети, и даже некоторые взрослые хватали его ладонь, просто заставляя оставаться рядом, не вызывая ничего кроме вздоха, и даже спокойное детское лицо не менялось. А вот этот разговорчивый мальчишка вечно переплетал их пальцы в любой ситуации — страшно, холодно, спокойно, весело, просто любил брать и тянуть навстречу жизни. И именно переплетать. Странный он. Меньше, худее, а внутри, казалось, гораздо всего больше, непонятно, как эту оболочку еще не разорвало от подвижности. Вот и сейчас, рукой без варежки потянулся, схватил теплую ладонь и потащил куда-то в сторону Миасса, восторженно рассказывая о местах, которые любил. Кое-как уговорил друга приехать в гости и перестать работать, поэтому теперь спуску давать не хотел, жаждал показать вообще все, каждый покосившийся заборчик. Костя смотрел на их руки. Бледнее, чем у него, ладонь, обвивала его, покрытую, казалось, въевшейся темнотой от усердной работы. И так приятно, так трепетно. Ручку отпускать не хотелось. Ни за что. Вот только…вот только недавно прочитанная книга, всученная Александром Петровичем, ясно давала понять, что так быть не должно. Этот трепет, это волнение, это нежелание отпускать были возможны, когда мужчина влюблялся в женщину, да ведь? И ничего больше, но как-то сравнив красочное описание из книги и свои чувства, выводов, кроме как того, что Юра ему нравится, не нашлось. Такого не бывает!       Руку пришлось резко выдернуть.       Юрка, почувствовав холод, резко остановился и развернулся корпусом, взглянув на друга. — Тебе не интересно? — спросил он, наклонив голову вбок, так грустно посмотрел, что сердце ёкнуло. — Нет, интересно, правда. — спокойно проговорил Костя, радуясь, что из-за холода не видно его розовеющих щек. — Тогда пойдем, столько еще всего тебе показать нужно, пока не стемнело! — весело сказал Юра и попытался снова взять за руку. — Давай мы… — мальчик отстранился одним шагом, убрав руку за спину. — больше не будем так делать. — Почему? — он так и остался с вытянутой рукой и непониманием в глазах, прищурившись. — Всегда так делали, все так делают, давай руку! — они и вправду всегда так делали. Юра, конечно, не замечал, что так делал в основном только он, но Костя, до этого смирно сжимающий в ответ, понял, что такое теплое чувство не может быть от мальчишеской руки. — Давай больше не будем. — все еще спокойный, сдержанный, но что-то смущавшее его в голове все-таки поселилось. — Мы уже слишком взрослые, чтобы так делать. — нашелся ответ, и Юра нахмурил брови, отворачиваясь. — Ну, если ты так думаешь… — пробормотал он, отведя нахмуренный взгляд в сторону. Спорить с такими аргументами он не мог, когда ему рассказывали о его взрослости, мужественности и прочем, вот только менее обидно все равно не стало. Он поднял глаза на Костеньку, недовольно поджал губы, понимая, что за руки больше не походят, потому что тот был холодным, с несвойственной детству строгостью во взгляде. Но его, впервые за их общение, отвел в сторону. И выглядел немного неуверенным, таким странным.       Вот только Костя чувствовал, что это больше не то же самое, что по-дружески держать руку. Пока не понимал, что это такое теплое и трепетное, но знал, что это не то, что он должен чувствовать от него. И казалось, все, кто их видели, поймут, что для Кости смысл сжимать худую ладошку изменился, боялся, что однажды не сможет выпустить её, поэтому проще было держать руки за спиной. Такого ведь не бывает? Или бывает. Что это? — Юра… — начал он было что-то говорить, но мальчик, распахнув свои глаза, уже летел куда-то с холма, на который они через снег пробирались. Запутался в своих ногах, Татищев, но у тебя их всего две! — Юра! — Костя только и смог, что пуститься вслед, вот только сам увяз в снегу, вскрикнув, полетел за снежком-другом. Остановились только внизу, знатно прокатившись по снегу и набрав за шиворот как можно больше. Руки и лицо неприятно жгло, но больше жгло сердце, ощущение, что посадка Юры была более твердой, чем могло показаться. Он упал поперек Кости. Поднял голову, рассматривая черную шубку и шапку набекрень. — Живой? — Да! — вскрикнул Юра, подняв голову, поправляя шапку со смехом, таким громким, что завторили все собаки в округе. — Давай еще раз, мне понравилось! — Костя не смеялся. Во-первых, можно было переломать всё. Во-вторых, тело обжигало холодным снегом. Ну, а в-третьих, конечно, это сам Юрка, который не видел ничего странного, что лежал на друге и хохотал, даже не пытаясь встать. — Давай хоть санки возьмем… — задумчиво протянул Костя, смотря, как друг перебирается по нему наверх, а затем, на секунду нависнув, падает в снег рядом на спину. — Без санок веселее, как оказалось. — положил голову совсем рядом с макушкой Кости, выпустив облачко пара изо рта, улыбнулся, уставившись вверх. — Ты пасмурный, как небо осенью. Хоть улыбнись. — попросил Юрка, переключившись на своё мечтательное настроение, как только увидел первую звездочку. Костенька повернул голову к другу, так близко, что нос едва не задел розовую холодную щечку. Растянул губы в скромной улыбке. Юра повернулся в ответ, мило улыбнулся, еще больше порозовев. Ну а…ой…почему это чувство? Такое странное желание прикоснуться к черным волосам, и, кажется… коснуться бледно-розовых губ, ну так, по детски, просто чмокнуть, на секундочку, совсем невесомо и…пришлось быстро отвернуться и тупо уставиться в небо, слепив каменное лицо. Юра хмыкнул и отвернулся туда же, залипнув на черноту.       Что это? Такого ведь… это так странно. Костя лихорадочно вспоминал всех, кто может ответить на его вопрос. Но все возникавшие перед его взором люди почему-то не внушали доверия, да и ситуация казалось такой невозможной, что говорить кому-то было боязно. Но как же это? Чтоб мне захотелось сделать это с ним? С мальчиком. Мужчины в церкви тоже иногда целовались, но Костя чувствовал, что это что-то иное, что-то совсем не то. Как будто смысл этих красочных описаний из книжек, которые давал Саша, только сейчас до него дошли, и он понял все эти обороты и слова. Точно, Саша… Саша должен знать, что это такое. Саше можно доверять. Вот только когда его столица приедет снова, было неизвестно, за всеми этими переворотами, реформами и прочими мало понятными словами. Быть может, к тому времени уже все пройдет, и спрашивать не придется. Очень надеялся. — Я замерз. — пробормотал Костя, поднимаясь на ноги, отряхивая штаны от снега. — Но как же… ты не все посмотрел. — обиженно сказал Юра, приподнявшись, ладонями смело увязнув в холодном снегу. — Ты не хочешь? — Хочу. Просто… уже темно и холодно. Давай я на завтра еще останусь? Покажешь, только с утра. — Только не буди меня с петухами, я спать люблю. — обрадовался мальчишка, соскочив, но замерзшие ноги повело куда-то в сторону, и он схватился за плечи Кости, вцепившись. — Ой! Чуть не свалился опять. Больше бы не встал. — весело пожал плечиками и, высоко поднимая колени, зашагал через сугробы к своему дому. — Ну и навалило, конечно! Представляешь, я недавно…       Юра, благодаря своим торговым путям и прочему, мог заболтать кого угодно о чем угодно, даже если эта тема была не то, чтобы неизвестна собеседнику, но он вообще не мог разобрать быстро вылетающих слов вперемешку русских и башкирских. Так что Костя вполне попривык к этому и предпочитал молчать и слушать, как мальчик весело рассказывает о своих проблемах и удачах, только сейчас немного витал где-то внутри своих мыслей. Мыслей о том, что, наверное, Юрка бы от поцелуйчика не отказался, слишком много прикасается и ластится, но думать об этом было до одури боязно, ведь это было что-то явно не одобряемое, по крайней мере, раньше он такого не видел нигде, это ли не доказательство? Решив, что обязательно разберется с этим в единственной доступной библиотеке знаний — церкви, он кивнул сам себе и поблагодарил Бога за это. — … И вот тут появляется Данис и просто за шиворот оттаскивает меня, но ты представляешь, что бы я с ними сделал! — Юра помахал ручками в воздухе, от чего шапка смешно съехала на глаза. Такой грозный. Костя мягко улыбнулся, но тут же скрыл это, шмыгнув заледеневшим носом. ***       Насмотревшись на владения маленького Челябинска, приехав к себе, Костя за работой даже забыл, что должен был что-то узнать. Нет, церковь исправно посещалась раз в неделю, священник давал ему лишний кусочек просфоры, потому что «Ибо трудящийся достоин награды за свои труды», вот только сесть за книжечку и найти, говорится ли что-нибудь об этом, не было сил. Город строить надо! Да и за всей этой работой и трудностями промышленного города, откровенно, было не до чувств и не до сердца. Которое теперь скучало одинаково по Юре и Саше. Ну когда же ты приедешь, моя столица, мне столько нужно рассказать тебе!       Одним вечером дом Кости замело под крышу и выбора не оставалось, как просто под свечкой погрузиться в книгу. Снова что-то любовное и теплое, Костя даже не успел заметить, как мягко провалился в сон. Снилось что-то интересное. По мотивам книги — церковь, только, кажется, не проповедь, а обряд венчания. На белом платке, на коленях стоял юноша, вокруг полушепотом молились люди «…славою и честью венчай их». Кого ждал юноша было неизвестно, но тоже сложил руки на груди и опустил голову, боясь, что его возлюбленная не придет сегодня, сбежит, разобьет его сердце. Костя улыбнулся, привычно сложив руки на груди, тоже помолился на благословение. Атмосфера ему нравилась. Такая тайная, пахнущая ладаном, и так спокойно, словно можно укрыться от всего, отдохнуть душой. Юноша обернулся. Черты, немного размытые во сне, были так знакомы. Темно-серые глаза засияли, а до ушей долетел лишь восторженный шепот «Ты пришел!..». Костю во сне так сильно подкинуло, что пришлось вернуть дух обратно в тело и соскочить на ноги. Что ему снилось? Как это понимать. Нет, откладывать больше не выйдет, нужно узнать, самостоятельно. В Библии точно есть все ответы. Бог все ведает.       Найдя время наконец сбегать до церкви и упросить священника дать книгу, обещавшись никогда в своей жизни не грешить даже в мыслях, Костя со светом в глазах раскрыл священное писание. Читать пока получалось плохо. Иногда по слогам, иногда перечитывая непонятное слово несколько раз, понимая смысл только из контекста. Где же ответ?       «Если кто возляжет с мужчиною, как с женщиной…» — так-так-так, остановитесь. Костя уставился в книгу со слегка нахмуренным взглядом. Глаза болели от плохого освещения и долгого упорного чтения, и вот, он до чего-то дошел, вот только возлежать Костя ни с кем не собирался. Еще лет 100 точно. Да и что это значит, возлежать? Ой…щечки задернулись краской и Костя мотнул головой, понимая смысл фразы. В таком смысле возлежать… а где про интерес и чувства? Где про теплую ладошку и желание поцеловать? Мальчик потер уставшие глаза пальцами и решил, что на сегодня с него хватит. Еще больше непонятного стало.       О! Он не должен так говорить!       Пути Господни неисповедимы, да?       Он обязательно даст ему ответ, как только придет время, а если и не даст, то Костя будет жить по всем заповедям, обязательно, и тогда Истинный Путь откроется ему сам… Ну, или все-таки спросить у Александра. Тяга к знаниям же не грех, да? ***       Простая народная мудрость «меньше знаешь — крепче спишь» должна была посетить его разум чуть раньше. После того, как любимый друг все же приехал к нему, рассказал о том, что такое любовь, Костя быстро понял, что это неправильно. Ему это точно померещилось. Это все неправда! Неправда! Это всего лишь испытание! Всего лишь испытание веры, его стойкости, Бог любит, он не пошлет того, с чем Костя не был бы в силах справится, поэтому он должен. Должен убедить себя, что это все померещилось. Что это действительно просто приятная ладошка, ему просто приятно держать друга за руку. Упорный труд точно должен прогнать все эти мысли из его головы, поэтому Костя теперь гораздо больше делал, чем произносил слов. И так трудолюбивый, сейчас вставал до рассвета и бежал, выполняя даже то, с чем его детские ручки, казалось бы, не справятся. Летом сил работать гораздо больше, да и к следующей зиме нужно готовиться, главное, что ему помогут. Обязательно будет знак, что он справился с этим испытанием.       И знак появился. Но не о том, что он справился, скорее о том, что делать дальше.       «Ежели…муж с мужем мужеложству, оные яко в прежнем артикуле помянуто, имеют быть наказаны...»       Что такое «мужеложство» понимал с трудом, но «муж с мужем» было трудно трактовать как-то иначе. «…Наказаны…» Неужели наказание поможет? А как наказывают? Лишают себя чего-то, что любят, да? А что он любит? Ни труд, ни церковь оставлять не хотелось — это помогало ему отвлечься и прийти в себя. Друзей? Те и так далеко. Чтения? Не настолько сильно. Своего города? Он и есть город. Город…поля, речка, голубое небо…их он любил. Обычно, отдыхал, смотрел на лучики солнца, жмурился от приятного тепла, вдыхал запах травы, да, точно. И решил, что это единственное настолько дорогое, чего он может себя лишить самостоятельно. Отдыха. И даже фраза «Библию писали люди» не особо помогла.       Он же не может быть в таком возрасте уже грешником? *** — Катенька! — Юра влетел в него, обняв так сильно, что у Кости перехватило дыхание. — Ты опять работаешь! Хоть бы весточку послал! Я же скучаю! — Юра? Ты чего тут делаешь? — Костя стоял, как столб, даже не дернув руки в ответ на объятие. — Меня Данис отпустил к тебе, представляешь! Видно, совсем утомился от меня. — даже с какой-то гордостью в голосе проговорил Юра, отходя на шаг назад. — Пойдем погуляем! Я не видел тебя так долго! — Юра, я должен еще… — Костя отвел взгляд в сторону. Юрка нахмурился. Радости в искрящихся золотом ярких глазах не было ни капельки. Вообще на недетском строгом личике не было даже легкой улыбки. Только щечки слегка порозовели. Друга пришлось перебить своим вскриком. — Костя! Ты не рад меня видеть, ты не скучал? Ну пойдем, пожалуйста, я так хотел оказаться здесь. С тобой погулять. — Эмоции менялись на его лице так быстро, что уловить их было невозможно. От возмущения, до жалости, через грусть и недовольство. Такой живой. Сопротивляться этому искусителю было нельзя, задавит своей говорливостью, поэтому Костя тихонько вздохнул и кивнул, уже наблюдая, как его за руку утягивают куда-то. Опять за руку…       Носился по полю, напугал коровку. Такой воодушевленный, что Костя не выдержал, согласившись на что-то типо жмурок. Только глаза не завязывали, почему-то верили, что никто из них по-честному не откроет. Юрка был проворнее. Мог подкрасться сзади и щелкнуть зубками под ухом, весело улепетывая, как только друг разворачивался. А в Костю проникла радость. То ли от звонкого смеха, то ли от того, что когда башкирёнок пытался поймать его, промахивался, падал на траву и недовольно называл его жуликом. Только Костя устал быстрее. Мышцы ломило, казалось, все косточки болят. Выдохся. Упал на траву, облокотившись на руки позади себя, вытянул ноги, вздохнув. Но лицо не поменял, точнее, поменял обратно, с радостного на спокойное. — Я отдохну немного? — Притомился, друг? — Юрка высоко вздымал грудь, набегавшись, но останавливаться не хотелось пока что. — Ладно, посиди. — пожал плечами, не дожидаясь ответа, ушел чуть подальше, увлеченно что-то выискивая в высокой траве. Костя поднял лицо вверх, позволяя лучам погладить кожу теплом. Слишком давно тут не был. Весело стрекотали жучки, жужжали пчелы, пела песню какая-то птичка, казалось, где-то рядом. Благодать. И Костя чуть-чуть улыбнулся, совсем каплю, поняв, что, возможно, у него все получилось. — Смотри! — восторженно проговорили рядом, и Костя открыл глаза, увидев перед собой наклоненного к нему мальчика, держащего в руках цветы. — Тут, кстати, одуванчики на твои глаза похожи! — вскрикнул и слегка вытянул руку вперед. Сердце застучало так сильно, что казалось сейчас выпрыгнет. Щеки задернулись краснотой, а Костя, сначала посмотрев испуганно на цветы, поднял такой взгляд на Юру… Юра, улыбавшийся до этого, медленно потерял улыбку, увидев в глазах укор, упрек и недовольство, которые, как ему казалось, так часто наблюдал в глазах Даниса, когда тот его ругал. Ручки с букетом дернулись назад, прижав его к груди, мальчишка опустил взгляд и медленно присел рядом, рассматривая яркий желтый лютик. — Надо будет Анечке такой же собрать… — проговорил он, но уже не с таким восторгом, как до этого.       И ему ни за что тогда было не понять, что то, что он увидел в золотых глазах не относилось к нему. Костя снова почувствовал такой трепет в груди, такое смущение и желание не отпускать ладошку, что даже самые изматывающие шахты не помогли бы ему вытрудить эти чувства из себя. Он взглянул на поникшего друга. Тот перебирал пальцами травинки, вытаскивая их из букета, разглядывал его, не поднимая глаз на Костю. — Как ты думаешь, ей понравится? — проговорил тихонько. Костя не знал, что ответить и что сделать. Черно-серые глаза, все же, взглянули на друга, но золотые быстро скользнули вниз, к ногам, а сам мальчик несильно сжал кулачки, едва заметно нахмурившись. — Вот и я не знаю. — вздохнул и, бросив цветы рядом с собой на землю, упал на траву, раскинув руки. Костя слегка дернул взгляд к цветам. Такие красивые. И ничуть не похожи на его глаза, у него не такие яркие. Прикасаться к ним было страшно. Этот жест — подарить цветы, всем известно, что именно означающий. Юра, наверное, даже не имел в виду то, что подумал Костя. Он и не мог об этом подумать… Дрогнувшей рукой взял желтый цветочек, покрутив его в пальцах, наклонился к Юрке и вставил в растрепанные волосы. Юра глаза открыл. Проводил руку взглядом и мило улыбнулся, ждя улыбку в ответ, хоть чего-нибудь, но Костя, утонув во вновь нахлынувших думах, просто отвернулся обратно.