Своя лепта.

      Тоже своего рода работа — заставить Татищева принять приглашение. Александр настоятельно звал их, вместе, такое событие у него! Когда-нибудь у Кости будет такое же, когда он построит свою железную дорогу к Челябинску, и они будут кататься друг к другу каждые выходные. Или даже ездить вместе, на поезде, ну, так здорово. — Я не пойду! Какой бал, Костя! — Юрка возмущался. Недовольно кривил личико, морщил носик, пыхтел и вообще был сильно против данного приглашения. — Ну Юра… — Что я там буду делать? Меня Данис прибьет! — вскрикнул подросток, недовольно нахмурившись. — Ну, ты едешь не "к ним", а "со мной". Смилуется. Я прошу тебя, ну. — Костя мило улыбнулся. Скромно, но почему-то Юра не мог сопротивляться просьбе, сопровождаемой хоть каким то напоминанием о том, что у Уралова есть капелька эмоций. — Повеселимся. На столицу посмотришь. Вместе посмотрим, погуляем. Пожалуйста, Юр. — Татищев тяжело вздохнул, поправив на себе рубашку. — Ладно. Но никаких платьев! — вскрикнул, недовольно нахмурив вороные бровки и даже немного капризно выпятив нижнюю губку. — Как скажешь, друг. — Уралов улыбнулся снова. Совсем немного, так аккуратно скромно и легко, что Юрка улыбнулся в ответ, убрав недовольство с лица. ***       Такое большое количество эмоций на лице Татищева можно было наблюдать только в момент, когда тот свалился при даме своего сердца с лошади. Ну, знаете, уметь твердо сидеть в седле важно, резво скакать сквозь поля тоже, да вот только ретивый мерин брыкался и все никак не хотел подчиняться, дернув крупом и скинув Юру. И то, тогда на нем не было такого большого количества недоумения и смущения. Юра осматривал выданный Сашей из каких-то своих запасов то ли костюм, то ли… что это вообще? Некрасиво и странно, и ткань неприятная. Юра скривился сильнее. — Это что? — Мы же на прием, там все будут так одеты. — проговорил Костя, поправляя свой мундир. — Я хочу домой. — твердо проговорил Татищев, чуть не откинув наряд в сторону. — Я не хочу это надевать. — Юра, ну всего лишь на один вечер. Ради…ради меня? — неуверенно проговорил Костя, на что черные глаза закатились и Юра начал прям при нем снимать с себя рубашку. Уралов покраснел и отвернулся. Через силу, быть может, и отвел бы взгляд, вот только не привык к таким большим зеркалам на стенах, в которых отлично было видно юное бледное тело. И не мог оторваться. Крепкий торс, сам по себе, как будто Юре никогда не приходилось специально работать. Худоват. Чуток бледноват. Хоть бы на солнце летом повалялся, понежился. Оторвать взгляд было невозможно, как и скрыть красные щечки. Татищев нахмурился и скривил губы в сторону, снова рассматривая коричневое одеяние. Слегка отошел к тусклому свету, чтоб получше рассмотреть, что за вещь сегодня будет на нем надета, скривил личико и Костя, применив все своё мужество, закрыл глаза, стараясь не поддаваться искусителю даже в мыслях. — Я выгляжу как идиот — проговорили недовольным голосом где-то сбоку, и глаза пришлось раскрыть, посмотрев на парня, который встал чуть перед ним, разглядывая себя в зеркало. — А по моему тебе очень идет. — Костя отвел взгляд в угол комнаты, лишь быстро проскользнув глазами по их отражению, стараясь не засматриваться. ***       Костя с усталым вздохом вышел на спрятанный под тканями балкон, втягивая прохладный влажный воздух. Да, наверное, уральским работягам не понять всю красоту и прелесть столичных приемов, потому что Юра тоже стоял на этом балконе, устало свешавшись вниз через край. — Устал? — протянул Костя, замечая, как Челябинск лениво поднимает взгляд. — Все чешется, не могу больше. — Юра вздохнул и провел ногтями по запястью. — Чего там вообще происходит то? — скривил губки и медленно подошел к стеклу, заглянув в щелочку между шторами. — Ух ты! Там Москва с Петербургом танцуют! — Где? — Костя нахмурился и тоже подошел к окну, заглядывая в освещенный мягким золотым светом зал. Да, действительно. Столицы кружились друг с другом. Александр за последнее время, знаете, вырос. Такой гордый, твердый, вставляющий через каждые два русских слова французское, уверенный и холодно-красивый, что дух захватывало. Однако теперь он почему-то неловко оступился, почти упав, как раньше, покраснел щечками и смущенно посмотрел на улыбающегося Москву, подхватившего его. — Чего это они? — Не знаю, Юр. Просто танцуют… зачем-то… — тихо и спокойно проговорил Костя где-то рядом с Юрой, позади. — Никогда такого не видел… — Татищев развернулся, с таким недоуменным живым лицом, искривил губы в какой-то забавной дуге, приподнял одну бровь. — Нет, ну ты представь, если бы мы так. — Костя даже не успел распахнуть глаза, как его уже подхватили рукой под талию, а вторую взяли в свою, медленно и явно в шутке закачавшись из стороны в сторону. Костя закаменел. И в прямом, и в переносном смысле. Замер телом и даже душа стала неподвижной и тяжелой, сказать ничего не мог, ни вдохнуть, ни выдохнуть. — А потом еще па! — Юра вряд ли знал значение слова, но наклонился вниз, посильнее вцепившись в мундир. — и в конце… — Юра чмокнул губами в воздухе, засмеявшись. — Представляешь! Странно-то как. — Да уж… — Костя брезгливо выпутался из его рук, чувствуя невыносимое отвращение к тому, что такая шутка для Татищева была вовсе не шуткой для него. Танец. Это же так красиво и изящно, и близко, и… как-же хотелось пригласить. Подать руку, обхватить плечи или талию, неважно, главное обхватить, и чтоб позволил покружить себя под вальс. — Странно. — холодно проговорил, отходя еще на шаг назад, наблюдая, как смех прекращается и на лице Челябинска выходит какой-то испуг. — Не надо так делать никогда больше. — и поцеловать в конце. Вот этого хотелось особенно сильно. Но Костя к своим таким желаниям чувствовал только отвращение, никаких теплых чувств это в нем не вызывало. Он хочет поцеловать юношу! Нельзя! До тех пор, пока Юра не выдавал что-нибудь такое, было вполне спокойно, он справлялся, но вот… почему он себе позволяет это? — Да Кость… я же шутил, ну, конечно… — Не шути так больше. — перебил Костя, отводя взгляд и отворачиваясь от нахмурившегося парня. Злился. И на него, что он мог выдавать такие пассажи, и на себя, что не мог к ним спокойно относиться. Но лицо было ледяным камнем, даже бровью не повел. — Ладно. Ты только… не злись. Ты ведь злишься? — Юра попробовал положить руку на плечо, но Уралов, почувствовав это, казалось, спиной, отошел еще на шаг, не поворачиваясь. — Не злюсь. Просто не надо. — судя по звуку, тихо вздохнувший в своем безмолвном смущении Челябинск ушел с балкона обратно, а Костя протер лицо двумя руками, убирая волосы назад. Ну почему он не может спокойно к этому относится. Юра прилипчивый, он знает это. Когда же уже это все закончится, все это его помрачение, вся эта его мерзость внутри…       Бог его знает, сколько он стоял на этом балконе, отрезвляя свой извращенный разум, но выйти, все же, смог. Когда уже все закончилось. Прошелся по темным залам до выделенных им покоев, где Юрка уже валялся в своей более мягкой рубашке, зачитываясь чем-то. — Я думал, ты не придешь уже. — протянул, оторвавшись от книги. — Вот даже нашел что-то, чтоб время скоротать. Ты чего делал? — Гулял. — А почему не позвал? — Да… хотел один побыть. — М-м… понятно. — Юра отложил книгу и вздохнул, собираясь что-либо сказать, но увидев, как на самом деле недовольно сейчас выглядит его друг, губы прикрыл, забираясь под одеяло. — Спать будешь? — Буду. — твердо проговорил, сваливаясь на неудобную жесткую тахту поодаль от кровати, отвернувшись от Юры. Сильно сжал пальцами свои плечи, впивая их, явно намерениями нехорошими. И через пару минут, когда уже закрыл глаза и сильно напряг челюсть в попытке сделать с собой хоть что-то, почувствовал шаги рядом и мягко прилетевший на плечи плед. — Замерзнешь же… — шепотом проговорил Юра за спиной, вероятно подумав, что друг слишком быстро уснул. — Спи спокойно, Катенька. — с улыбкой в голосе проговорил, сжав его плечо и ушлепал обратно на кровать, потушив свет. Уралов же не спал. Болью пытался заглушить в себе все то, что чувствовал. Омерзение от того, что хочет лечь туда же. Презрение от того, что так реагирует на его касания. Ненависть к тому, что не может от этого избавиться. Столько лет прошло! Пора бы забыть уже это чувство, понять, что оно ошибочное и всего лишь отражение его искренней дружбы, но явно знал, что это не так. Далеко не так… почему Юра все это делает?! Ему очевидно точно нравится Аня, он не может быть таким же грязным и отвратительным, как и Костя, он просто искренний и прилипчивый, но вот!.. Когда это закончится. Сжал челюсть, и единственное, что оставалось, молиться за свою неправильную грешную душу. Только теперь скорее по привычке, чем от искреннего желания. Потому что больше и не знал, что можно сделать, и религиозный речитатив в голове помог, да, подавить желание лечь рядом и слегка приобнять. Но, признаться, благости давно не чувствовал, лишь то, как его давит.