Своя лепта.

      Ничего себе, какой подарок, почти на двухсотлетие успели! Реваншград, конечно, был бы смешнее, но я все равно бы звал тебя Катенькой! Интересно, меня тоже как-то по-другому называть будут?       Костя проснулся, резко выпрямившись на кровати. Тяжело задышал, как от кошмара, только снившийся ему сон был воспоминанием. Обо всех последних годах. Сердце привычно начало обливаться виной и неприязнью при пробуждении, так что Костя потянулся к пачке сигарет, прям в кровати, закуривая одну из. Повернул голову в бок, увидев замерзшее женское бедро рядом, учтиво укрыл одеялком.       Ну да. Попробовал. И что?       Ему хотелось переделать всё: жизнь, мир, страну, город…себя тоже, а когда уж случилось отречься от церкви, и теперь ограничения спали — ну… теперь табу на секс не было. Вон Маяковский с Бриками… Костя через слабую усмешку выдохнул дым, вставая с постели, тихо прокрадываясь не к своему приоткрытому окну. Затянулся. И Костя с иронией признавал, что секс ему нравился. Чуть снисходительно не погладил себя по голове, когда понял этот факт, но да, это было и без чувств, и без эмоций, что-то чисто физическое, но так взаимодействовать ему тоже было хорошо, что окончательно поставило его в тупик, если честно.       Любовь-то не исчезла.       А вот…ну, то самое… применительно к… Костя замотал головой, переключая эмоции на что-нибудь другое. Думать об этом было все еще мерзко, так что даже позволять рассуждать об этом не стоит. Но чувств хотелось. Правильных, наконец-то, не осуждаемых, хотя, вроде, чем-то новым повеяло, и Косте на глаза попадались какие-то переводы книг, рассуждавшие о его болезни совсем как не о ней. Да и никаких больше сводов, указаний, даже, вроде, декриминализация. С другой стороны стоял желтый дом и попытки выжечь на нём клеймо психически больного. А сам он лишь чувствовал, что даже не знал, чему верить и на что опираться. Он больше не грешник, да, в таком его теперь не обвинишь, вся религиозность была полнейшим, темным бредом, и радость избавления от этого грела душу. Но сейчас собираются называть по-другому. Костя знал, точно был уверен в этом, но маленький камень с души все же упал, когда это все только начиналось, а потом свалился новый, сначала на голову, напоминая, что, вообще-то, он все еще не угоден обществу. Поэтому, наверное, решил, что женская ласка ему необходима. Чтобы, быть может, убедиться, что он все-таки правильный, что он ошибался.       Он не ошибался. Чувства остались с ним.       И, наверное, начать переделывать себя было правильным решением. И, может, поэтому он был не против взять новое имя. Свердловск. Как звучит…ну, всяко лучше, чем Красный Урал.       Ну, и еще потому, что Екатеринбург напоминал ему о… о вине. О темной глубокой яме, в которой тонула его душа каждый раз, когда он вспоминал прозвучавшие в летнюю ночь выстрелы. Он не хотел. Он понимал, что все уже решено, и сам лично просто хотел сохранить у себя часть Сашиной семьи, он не хотел мучить их и не хотел участвовать в кровавой расправе. Но его не слушали. Верно, кто он такой? И заставили смотреть. Как из сероватых глаз ускользает жизнь.       И весь его энтузиазм, воодушевление и желание переделать так не нравившееся ему положение людей куда-то вмиг ушли. Можно было бы сказать, что он снова терял то, что заставляло его чувствовать сострадание и желание помочь.       Ему вернули. Точнее, словно бы поймали за минуту до того, как оно бы разбилось. Он сначала думал, что ему кажется. Кажется этот мягкий скрип полов, тихий голос рядом.       Вот только галлюцинация вполне физически скинула с его головы одеяло и мягко отодвинула его руку от лица, сжав запястье. И все, что смог Костя — уставится на него с болью и немым вопросом «Что я наделал?..». Но осуждения в графитовых глазах не было. Не было презрения или упрека. Только грустная улыбка на губах и тепло во взгляде.       Если честно, Юра сам не знал, как назвать это чувство, что заставило его, услышав о ситуации, просто приехать и молча посидеть рядом. Знал только, что должен там быть. Что Косте сейчас тяжело, хоть, может, он и не признается в этом, но просто надо было побыть с ним. Он даже не разбирал ситуацию по полочкам, не думал и не делал выводов. Он просто чувствовал, и этого было достаточно.       Достаточно, чтоб Костя сдался. Чтоб золотые глаза едва заметно заблестели от слёз, а рука неуверенно дернулась вперед. Юра сам подполз по кровати ближе, позволяя обхватить свои плечи и уткнуться носом в слегка прохладную шею. Его руки обвились вокруг ребер, ладошки опустились на лопатки, и он прижался щекой к виску, молчал. Даже не двигался. Только удивился, когда Костя, продолжая обнимать за плечи, лёг, по прежнему утыкаясь носом в плечо.       «Эй… — сказал Челябинск, когда почувствовал, что нужно, — …я знаю, что ты не этого хотел. Я не осуждаю тебя, друг. И Саша тоже когда-нибудь простит.» — Костя кивнул, хоть и поверить в это было невозможно. Не простит. Потому что он сам себя простить не сможет.       Он друга потерял. По своей же тупости. Того самого, которому мог доверять с детства, который был рядом с ним, который помогал ему учиться и расти. И вот, чем он ему отплатил?       Свердловск нахмурился, отлипнув от окна и, выкинув бычок прям на улицу, тихо засобирался к себе домой. Это не обман, ведь он ей ничего не обещал. Так что просто прикрыл раму, чтоб не мерзла, и тихо ушел. *** — Хочу себе побольше заводиков! — Юра улыбался, окидывая рукой свои владения. — Больше заводиков! Два недостаточно. — Юра. — Костя усмехнулся, скрестив руки на груди. — Без проблем, конечно, но ты не увлекайся особо. — Да ну! Буду промышленным центром. Вообще все буду производить. Только я в политику не полезу, ты уж сам как-нибудь разберись, столица округа. — Оба хохотнули и Юра прижался, кулачком стукнув в грудь. — Я буду самым лучшим на Урале, а ты просто на собрания ходи. — Костя заулыбался, все еще немного скромно, накинув руку на плечи Юры, приобняв. — В ясную жизнь, товарищ! — Ладно, будут тебе заводики. — Костя достал из куртки пачку сигарет, зубами вытаскивая одну, поджигая. — Задымил опять. Бросай уже, по-моему это все-таки вредно. — Ну, вредно так вредно… будешь? — Костя с усмешкой протянул пачку Юре, понимая, что, вообще-то, Челябинск и сам слегка покуривает, просто любит бубнить. — Не, не хочу. — Юра и вправду отмахнулся, чем вызвал легкое удивление, а затем посмотрел вдаль, на своё красивое небо. — Мне еще производство поднимать.