Своя лепта.

— Может, напьемся сегодня? — фраза позвучала как гром средь ясного неба, и Костя слегка удивленно вскинул бровки. Примирение конечно вышло скомканным, с мешком конфет и долгими паузами в диалогах, но Юра, вроде, снисходительно кивнул и выслушал довольно спутанный рассказ о том, что город, ситуация и усталость. Не особо они и начали общаться. Но Юра мог подойти после собрания, поздороваться, спросить, как дела, и даже растянуть губы в слишком слабой улыбке. На этом, в принципе, все заканчивалось. Сам же Уралов старался не особо навязывать своё общество, лишь иногда подходил, из конца в конец, понимал, что с Татищевым происходило явно что-то не то. Так долго его не видел, но когда все же осмелился столкнуться с ним лицом к лицу, просто охуел. Это была, наверное, всего лишь тень того Юры. В начале девяностых он тоже уже не выглядел совсем хорошо, ну а сейчас… Похудел, переоделся в черный, а на лице вместо привычных радости и любопытства выступали лишь гнев и презрение. Синяки под глазами. И сигареты. Он всегда был не очень рад запаху никотина и табака рядом с собой, кривил личико и иногда отбирал, но вот сейчас пачка улетала за пачкой, да что там, блок заканчивался за пол-недели, если не раньше. — У меня бар есть, говорят пиздатый. — Костя нахмурился и кивнул, посмотрев снизу вверх на стоящего рядом мужчину. — Когда сможешь? — Часов в восемь, наверное. — спокойно проговорил Костя, отводя глаза в сторону. — Если успею раньше — позвоню. — Да не. В восемь нормально. На этой, Кировской. Ну, разберешься, там еще Ленин стоит. Исторический центр который. Пешеходный. — Юра, я понял, я помню. Спасибо. — Костя попытался улыбнуться недовольному другу, но тот, опустив взгляд и нахмурив брови, развернулся и быстро пошел в обратную сторону, к выходу, ссутулившись и на ходу доставая из джинс пачку сигарет. *** — Я отмерз, пока тебя ждал. — Костя вдохнул теплый майский воздух, посмотрел на парня в футболке. Он, вроде, не опоздал. Даже пришел на десять минут раньше, но, казалось, Челябинск тут стоит уже давно. Костя нахмурил бровки и начал стягивать с себя свою олимпийку, предусмотрительно надев её, потому что помнил, что погодка в Челябинске — та еще непредсказуемая вещь, и если в три часа дня можно было умереть от жары, то в три-ноль-восемь уже дул холодный ветер, что уж говорить о вечере. — Ты что делаешь? — Даю тебе куртку. — пробурчал Костя, но Юра немного брезгливо отодвинул руку от протянутой вещи и развернулся, затопав в сторону бара. — Не надо, просто пойдем быстрее. — опять курит. Да чтож такое. Костя не помнил, в какой именно момент Юра это прям на постоянной основе начал, может, когда у него открылась табачная фабрика, может, чуть раньше, но сейчас словно дышал через фильтр, ни один вздох не оставался без привкуса никотина. Куда-то повел. — А какой повод-то? — Проговорил Костя. В надежде хоть немного поддержать неладившиеся беседы. — Повод? Ну…ээ…а! Недавно же этот, праздник был, типа: мир, труд, м!.. блять! — Юра запнулся о ступеньку, едва не полетел вниз, широким шагом остановив падение. Костя слегка улыбнулся резко поменявшей смысл фразе, но Юра, зыркнув, подумал, что дело все в его неслушающихся ногах. — Не смейся. — Да я же… над фразой, Юр. Смешно вышло. Мир, труд, блять. Звучит забавно. — Юра недовольно скривил губы, заворачивая вбок. — Ага, очень забавно. — съязвил, наконец, доведя до места. Молча открыл дверь и приземлился за стойку, похлопав ладонями по столу. — Что будешь? — А что тут вообще… да заказывай, что нравится, буду то же самое. — Лан. — Юра пожал плечами и заказал две огромные кружки с пивом, схватив и отпив большой глоток, кажется, подавился, откашливаясь. — Как дела, Юр? — Юра поднял глаза, задумавшись. — Да все лучше всех, заебок полный. — Сарказм и язвительность Юра тоже очень любил, и он мог бы начать монолог с этого, потом скатившись на тираду о том, что его раздражает, перебиваясь шутками и сравнениями, но на деле он просто замолчал, заткнув себя пивом, не реагировал, сколько бы Костя выжидающие на него не пялился. Все же, глаза отвел и вздохнул, сделав первый глоток. — Ты че как? — В порядке. Потихоньку привыкаю к новому. — От старого поди еще не отвык. — Юра закатил глаза. — Слышал, у тебя не все спокойно. — Да, но исправить пытаюсь. — А опять в голову не ебнет? — Костя поднял взгляд на Юру, у которого в голосе впервые кроме хрипоты и язвительности возникло что-то другое, что — не разобрать. — Не думаю. Уже ебнуло достаточно сильно, второго раза не будет. — Почему-то захотелось добавить «обещаю», но Костя не стал, наблюдая, как Юра отводит свой взгляд и снова запивает алкоголем. Что с ним произошло было пока не то, чтобы особенно понятно. Ну да, развал, экономика, экология, приватизация и прочие страшные вещи, но Юра пережил революцию, перестройку, две войны, и без его хоть какого-нибудь рассказа связать бы логическую цепочку не получилось. Честно. Оптимистичный и довольно живой человек поменялся, казалось, в один момент.       А может и нет? Может, ты просто не замечал? Может, это не момент, а долгий процесс? — Допустим. — Юра хмыкнул. — в следующий раз… впрочем, похуй. — Что? — Похуй, я сказал. — огрызнулся, наверное, не специально, так как сразу после реплики отвел взгляд и недовольно нахмурился. Специально — таким же взглядом смотрел бы на Костю. — Вторую будешь? — Костя пальцем показал на свой только начатый стакан, и Юра пожал плечами, заказывая новый для себя. Челябинск, ты так изменился… ***       Гуляли по мосту в тишине. Немного тяжелой, но даже им пьяным, казалось, не о чем больше говорить, и все темы уже давным-давно сошли на нет, так что оба были слегка печальными, в своих мыслях, непрекращающимся неразрывным потоком витавших в голове. Может, дружба и закончилась. А зачем позвал? А зачем согласился? Не для того ли, чтобы, все-таки, постараться наладить так резко прервавшееся общение? Ну так постарайся, черт тебя дери, ты же скучал, ты точно знаешь теперь об этом. Просто, по общению, по неловким шуткам, по эмоциям на живом лице, по смешным рассказам и периодически откровенным душевным порывам искренности в монологе, когда неожиданно признавался в своем беспокойстве или волнении. Это же Юра. Костя выпрямил голову и набрал воздуха в грудь, собираясь сказать что-то, только, подняв взгляд, столкнулся со слегка пьяным взором черных глаз, направленных прям на него. Юра оборачивался, на него! , чуть-чуть приоткрыл губы, взгляд, немного печальный, был направлен прям в душу. Костя даже затормозил шаг, невольно удивившись такому вниманию. Слегка покрасневшие от прохладного ночного воздуха нос и щечки, синяки под глазами, сине-черные, но он самый красивый сейчас, освещенный мягким светом уличных фонарей. Этот взгляд продлился буквально секунду, Юра, заметив, что смотрит больше не тайно, резко отвернулся, заворачивая куда-то к забору моста над Миассом. Облокотился на перила, пока Костя так и остался стоять посреди вымощенной дорожки, провожая его взглядом. Поставил ногу на выступ, а затем, словно забыв, что пьян, и выпил в два раза больше, поставил вторую, неловким движением завалившись вперед. Костя, будучи тоже подшофе, просто подлетел и придержал вокруг пояса, не давая свалиться через перила. Юрка пробурчал чето невнятное, положив холодные пальцы на руки и стараясь убрать их от себя, вот только Костя скользнул руками дальше, просто обняв друга со спины. За 10 лет откровенно говоря отвык, даже не вспомнил, но только сейчас понял, что за все это время, пока они пытаются помириться, Юра ни разу его не тронул. Не пожимал руку, не облокачивался, как раньше, не хлопал по плечу и, уж тем более, не пытался обняться. Ну а теперь… Твердое замерзшее тело под руками слабо вздрогнуло, и Юра захихикал, опустив голову. — Да я б не упал. — Юр, ты б упал. Ты б себя видел. Че ты вообще полез то? — Да прост посмотреть решил, че такого. — Костя уткнулся щекой в спину, чувствуя родной знакомый запах, который витал рядом с ним всю его жизнь, острые удары сердца, хрип в груди. — Холодно, поехали отсюда нахрен. Ща бомбилу поймаем. — Он пьяно завалился назад и спрыгнул с выступа на кладку, затопав в сторону дороги. *** — Это не бомбила, это пиздец. Я жопу себе отбил в его ведре с гвоздями. — бурчал Юра, открывая дверь своей квартиры. Получалось плохо и явно не с первого раза, поэтому более трезвый друг перехватил ключи, открывая дверь. Ввалился в проем, оперся на стену, пытаясь снять с себя обувь, а вот Костя замер, не зная особо, можно ли ему войти. — Хорош стоять, зайди уже. — недовольно проговорили, как бы вроде и приглашая в дом. Костя кивнул и закрыл за собой дверь, тоже принявшись раздеваться. — Сто пудово, таксует для души…ну и во имя моей отбитой жопы, Кость, это просто блядски больно. — Кость едва хохотнул, но посмотрев на недовольное лицо, захохотал, подогреваемый промилле в крови. — Это не смешно! — вскрикнул Юра, но, переняв смех, тоже захохотал, так слабо и едва слышно, сползая по стеночке на пол. — Ну, таксист, отбивший тебе жопу, по-моему очень смешно. — Костя снова засмеялся, смотря, как Челябинск, поджав колени, вторит смехом, сползая теперь по стеночке вбок, пьяно заваливаясь на пол. Костя подошел и сел рядом, прям в коридоре, с улыбкой смотря на тяжело хихикающего Юрку. — Да ну тебя. У тебя ужасное чувство юмора. — Юра лег на спину, слегка изогнувшись, уставился в потолок. — С кем повелся, собственно. — Костя тоже упал на спину, повернув голову на слабо улыбающегося друга, вдуплявшего вверх. Наверное, раньше он так залипал на небо, но сейчас чувствовал, что его небо — это потолок его квартиры, не выше. Вздохнул и повернул голову на рассматривающего его Костю. — Юр, я скучал. — Ты меня ненавидишь, Кость. — напомнил Юра с разочарованной улыбкой отворачиваясь обратно наверх. Его шепот был слегка пьяным, но таким серьезным. — Нет, Юр, я… — Костя нахмурился и мотнул головой, переворачиваясь на живот, вдавил локти в холодный пол, немного навис сверху. — Я не тебя ненавидел. Я вообще всех ненавидел. Эти сраные разборки, это ебанное все, ну я просто… разозлился. И захотел, чтоб меня все оставили в покое. Я тогда вообще всех послал. — Юра снова перевел взгляд на него, а затем, вздохнув, закрыл глаза и потянул руки к плечам, обвивая их, прижался щекой к руке, но, почему-то, отвернул голову в стену. Костя захлопал глазами от неожиданных объятий, вздрогнув, положил руку на торчащие лопатки. — Но меня то… за что? — прошептал, словно снова это вырвалось против его воли, и он не хотел на самом деле быть услышанным. — За…ни за что, буквально. Дело было не в тебе. Прости меня. Правда, прости. — прошептал в плечо, наклонив голову, чувствуя, насколько холодными стали его руки. — Я должен был попробовать объяснить еще тогда, но я не смог. — Почему? — Да я просто… — Юра отпустил его и свалился снова на пол, закрывая глаза. — Дурак, в целом.       Юра высоко вздымал грудь, взглядом явно ловя вертолеты, но приоткрыть веки снова, все же, смог. Посмотрел прям в глаза, прищурившись, сложил руки на груди и шумно выдохнул воздух, несмотря на весь свой недовольный вид — едва улыбнулся, когда встретился взглядом. Да уж. Полный дурак. И сколько бы лет у него еще ушло на то, чтобы понять одну маленькую вещь, которую он только что увидел в этих темных, знакомых с детства, глазах. Дело никогда не было в мужчинах. Или в женщинах. Дело было всегда в Юре. Он влюблен в него, и если организм даровал ему возможность спать с кем-угодно, то сердце могло любить только его. Сколько он лет живет, ему не нравились ни мужчины, ни женщины, ему нравилась столица Южного Урала, и нравилась бы, наверное, будь они кем-угодно, в любом виде, любовь, это же про то, что внутри, про душу, если угодно, про характер, про взгляд, про мысли и про качества, но, сука, никак не про одно лишь тело. Че там он помнил? Бессмертна и беспола? Ну, тогда все всегда было правильным, тело — лишь оболочка, и полюбил-то он не за первичные и вторичные половые признаки. За смех, за эмоции, за чувства, за теплоту улыбки и любопытство во взгляде. За то, что Юра именно такой, а не за то, что он — мужчина. Хотя ладно. Отрицать тот факт что Татищевское тело его привлекало тоже было бы крайне и крайне глупо. Вены на грубых руках, широкие плечи и узкие бедра, плоская твердая грудь, серьезно, не признать это было бы нечестно, но эй! Дай побыть романтичным!        Признаться в чувствах захотелось прям сейчас, но… — Это ты верно сказал. — грубо прошептал, открывая глаза полностью и, вывернувшись, пополз к своей кухне, даже не удосужившись полностью подняться на ноги. — Полный. — докинул он откуда то из-за поворота, чиркая зажигалкой. — Курить идешь, нет? — Костя с тяжелым вздохом поднялся с пола, на ногах дойдя до кухни и сев рядом, на стульчик, смотря, как жадно затягивается Челябинск своим дымом, стряхивая пепел. Ну, последнюю покурить можно. Костя тоже потянулся к пачке, вытащив, наверное, Camel, не разобрать, затянулся едким дымом и поморщил нос, выдыхая облачко. — Окно не хочешь открыть? — Что тут, что там — воняет одинаково. Так что похуй. — пожал плечами и достал вторую. Костя обеспокоенно посмотрел на свою, докуренную лишь до середины, вздохнул, но снова спрашивать о делах Челябинска не стал, молча продолжив затягиваться. — Пошли спать, а то меня от тепла размазало. — Юра завалился на стол, последними тяжками погружая себя в еще более сонное состояние. — Нахуй я так много выпил, я ж завтра умру. — Не умрешь, Юра, тебе жить еще две тыщи лет минимум. — Зачем только… — буркнул Татищев, и Костя сильно нахмурился, но сказать ничего не смог, просто вытягивая из сигареты последние остатки, посмотрев на черную макушку на столе. Да что с ним. — Я пошел. — Юра попытался встать, но его реально разморило от тепла и никотина, так что он чуть ли не опять пополз, если бы Костя не подхватил его вокруг талии, закинув руку на плечо и не потащил бы до кровати. Юра пьяно хихикнул, запнувшись об порог, упал на кровать, и Костя, задумавшись, огляделся, решая, где же спать ему. Ага. А спальное место осталось только одно — рядом с воняющим сигаретами и пивом другом. Мда. Вздохнул и подумал, что теперь может, наконец, сделать это. Это больше не было для него чем-то запретным или чем-то чересчур отвратительным для себя, это просто кровать, просто Юра, а они знают друг друга уже слишком долго, чтобы не позволить себе просто поспать рядом, к тому же, Татищев уже громко сопел на подушке. Костя нахмурил брови, обойдя кровать, аккуратно укладываясь рядом, на спину, прикрыв глаза, как вдруг услышал что-то, чего ему еще не доводилось слышать.       Дышит. У Юры всю жизнь было легкое дыхание, такое тихое, неслышное абсолютно, даже когда он бегал целый день, лишь высоко вздымал грудь, но не сопел. Когда доводилось спать в одном пространстве, Костя никогда не слышал вдохов или выдохов, иногда даже пугаясь абсолютной тишины, царившей в комнате. Вздыхал, конечно, но так, как будто сам старался, чтоб вздох услышали, но вообще-то иногда хотелось спросить, а пользуется ли он кислородом, или что-то другое поддерживает в нем жизнь? А теперь… хрипел так, словно в легких не было достаточно места, жадно и шумно, слишком быстро втягивал воздух, выдыхал с чем-то похожим на боль в голосе. Как будто ему действительно было мало кислорода, как будто он только что чуть не утонул. Короткий вдох. Немного задерживал дыхание. И выдох, на середине сбивающимся судорожной короткой паузой, как при плаче. И снова пауза. И все так шумно. Так тяжело, что хотелось разбудить и поделиться всем, чем угодно, чтобы снова лишь только видеть, как он дышит. Костя тоже шумно вдохнул воздух, но, находясь в своих мыслях, забыл выдохнуть обратно, и это сделал за него Юра, своими двумя подходами. В паузу Костя успел выдохнуть, так что новый глубокий вдох сделали до ужаса одновременно, даже сбившись одинаково, и на некогда серьезном лице заиграла улыбка. Дышать вместе с ним было так необычно, слышать это — тоже, вот только… почему… сигареты и заводы, это понятно, но откуда эти судорожные сжимания диафрагмы, как при приступе астмы, как будто ему действительно тяжело дышать и он больше не хочет это делать? Дело не только в городе, они тоже живые, и так получилось, что могут чувствовать что-то самостоятельно, без участия их жителей (ведь если бы это было так — каждый житель Екатеринбурга в тайне бы любил всем сердцем соседний город). И вот, в этом дело. В самом Юре, с ним что-то не так. Он повернул взгляд на темную макушку отвернувшегося и сжатого в комочек парня, поняв, что тот, вообще то, все еще мерзнет. Чем его укрыть было интересно, ведь ни одеяла, ни пледа рядом не было, так что Юра нашел тепло сам, перекатился и, все еще во сне, уткнулся носом в плечо и прижал к нему руки. Костя похлопал ресничками, посмотрев на неожиданный приступ тактильности, но отталкивать теперь не хотелось. Хотелось вот именно, что обнять, погладить по волосам, прижать и прошептать, что все обязательно наладится, все будет хорошо, Юр, ты только… я рядом буду. Да, меня не было, но сейчас я здесь, и мы справимся с тем, что с тобой и твоим городом. Что-нибудь придумаем. Мы всегда как-то выкручивались, да? Костя аккуратно повернулся на бок, от чего парень сполз к его груди, уткнув в нее кулачки и нос, и Екатеринбург боязливо приобнял за худые плечи. Юра задрожал, как от холода, покрылся мурашками, недовольно нахмурился и прижался к теплу ближе, даже, казалось, задышал гораздо спокойнее. Костя неуверенно положил руку на лопатки, незаметно наклонив голову к прокуренным волосам. И Юра дрожать перестал.       Он же… это же Юра. Он всегда был классным. Открытым, живым, милым и любопытным. А еще, как только сейчас начало казаться Косте, для него действительно никогда не существовало предрассудков. Казалось, что он действительно скорее чувствовал, чем думал или слушал кого-то, потому что мог и схватить за руку, и лежать на коленях, и гладить по плечу, и никогда за всю их историю не высказывал ничего негативного по поводу кого-либо. Просто жил, радовался, позволяя это делать другим, так что, наверное, можно…можно наконец сказать об этом. Когда его самого теперь не выворачивает от одной только мысли. Нет, не признаться в чувствах, а просто сказать, что ну вот так и так, так вышло, поэтому я, может, и не всегда вел себя адекватно. Наверное, охуеет, но примет. А потом… посмотрев на его реакцию…можно будет уже сказать о том, к кому именно он это чувствует.       Юрка во сне смешно чмокнул и прижался щекой ближе, вжавшись в тепло еще сильнее, заставляя умиленно улыбнуться.       К нему… Быть может, Саша был прав. Что в Юре тоже что-то такое же точно есть. Ну, можно же на секундочку поверить в это, это же не страшно? В их отношения. Что все получится так, как надо. В предложение руки и сердца. Хрен с ним, со штампом, просто отдать все это ему, пускай хоть душу заберет да себе в танк повесит, не жалко. В ужин при свечах. В танец. И в семью. Необычную, но Юра так любит детей. И в признание в любви, да. Всего лишь на секунду себе это представить. И…       И как же было приятно его обнимать сейчас. Когда нет больше этих отрешенно опущенных рук, этого отвращения к себе. Ему всегда нравилось, если честно, когда Юра его обнимал, ему нравилось обнимать самому, но как же чудовищно редко он позволял себе это делать. А теперь…теперь позволил. Это же…это мой тактильный Челябинск. И сейчас, когда он мерзнет и жмется, когда мозг затуманен алкоголем и чувствами, можно немного…совсем чуть-чуть приобнять поближе и покрепче… Он аккуратно протиснул руку между шеей и кроватью, мягко прижав спящего парня к себе обеими руками, уткнувшись в черные волосы носом, вздохнул, почти не двигаясь, как-будто боялся, что спугнет. Юра расслабленно положил ладонь на его грудь, тяжело вздохнув, прижался щекой. И Костю от этого пробило, как раньше. Пробило любовью и чувствами, легкой дрожью во всем теле и теплом в груди, сродни умилению или желанию защитить. Только теперь он мягко скромно улыбнулся, порозовев щечками, вместо того, чтобы привычно отстраниться, закрываясь.       Быть может… Ладно, завтра. Завтра скажет. Вечером. Сегодня было бы говорить так глупо — он пьян и еще обижен, но, услышав рассказ, поймет его, Юра всегда понимал через чувства. Завтра, точно. Все. Мужик сказал — мужик сделает. Переборет свой многовековой страх и неуверенность, и просто скажет это, как сказал когда-то уже своему другу.       Сейчас, быть может, самое время. ***       Утром, когда голова раскалывалась от буквально пару лет назад появившегося похмелья, выпутаться из холодных рук и дойти до воды казалось максимально невыполнимым занятием. Но Костя справился. Дополз, выпил залпом весь чайник, залез в холодильник, но нашел только призрачный труп повешенной мыши. Какой-то засохший кусок лимона и какую-то полуначатую банку то ли с вареньем, то ли еще с чем. На полке валялся хлеб, понадкусанный и немного зачерствевший, но жрать хотелось сильно, поэтому, еще раз наполнив чайник, поставил кипятиться, ища чай по всем полкам. О, конфетка, заебись. Кинул в себя и продолжил поиск, найдя чересчур дешевый, но пить хотелось сильнее, так что и тот сойдет. Приготовил бутерброды с этим нечто, кажется, малиновым, привычкой хотел сесть за стол, но передумал, в тишине быть не особо хотелось. Прокрался в зал, пододвинул стол к дивану, заваленному какими-то шмотками, и, включив телек исключительно на фоне, запивал горячим чаем похрустывающий хлеб с вареньем. До магазина, чтоли, сходить, хоть дошик какой купить ему…а лучше овощей и круп. И минералочки… если Косте так дало в голову, то что будет с выпившем гораздо больше Юрой — неизвестно. Но додумать план до конца не успел: на пороге возник Юра, сонно и недовольно продирающий глаза. — Голова пиздец… — он схватился за виски, поморщившись, подошел к столу и нагло отобрал чай, отпив два больших глотка. — Заебись чаек… я не помню нихуя, точнее, хуя, но только отрывками. Пиздец нажрался… — Да, это было видно. — Костя слегка отодвинулся, чтоб дать Юре сесть куда-нибудь не на бардак, который был у него в зале. — тебе, может, тоже чай налить? — Да не, я твой попью — со смешком сказал Юра, снова отбирая напиток, и Костя недовольно хохотнул, все же, позволив другу забрать его. — Че смотришь? — Юра схватил пульт, увеличив громкость. Шел какой-то то ли клип, то ли еще что-то, Костя так и не успел понять, потому что музыка прервалась репликой Юры. — Фу, Костян, че за хуйня? — А? — Костя прислушался. — Попса не нравится? — Костя перевел взгляд на экран, наклонив голову в бок. — Да нет, ты посмотри вообще… — Юра сделал еще чуть громче и сильно искривил лицо в каком-то отвращении. — Педики, блять. — Костя тяжело и часто задышал, переводя взгляд на друга. — Аа…а что не так?.. — тихо и неуверенно проговорил он, смотря, как Татищев пялится, в каком-то странном желании залипать на то, что вызывает у него только мерзость и отвращение. — С тех пор как вся эта гадость полилась с Запада этого сраного, я вообще не могу, мне прям… — Юра показал рвотный позыв, но где-то на середине демонстрации просто закашлялся в ладонь, посмотрел на неё, вскинул в удивлении брови, и быстро вытер об свою черную футболку. — …мерзко, пиздец… Нахуй это вообще показывать-то? Нахуй это вообще есть…— Юра перевел взгляд на друга, переключая канал. — Что молчишь? — А у него бы и не нашлось, что ответить… БЛЯТЬ.