Хруст

***

      Где-то высоко-высоко над головой нескончаемым шëпотом текла речь вековых деревьев. Бомгю пытался успокоиться, он вслушивался изо всех сил, но в сознании отпечатывался лишь оглушающе громкий хруст снега из под ног да бой барабанов, всë ещё доносящийся урывками прямиком из деревни.        Было холодно. Так сильно, что Бомгю почти полностью не чувствовал ног, но это было не так уж и страшно, страшнее казалось то, что каждый шаг, каждый новый шаг походил более на изощерëнную пытку. Колючий снег впивался в босые ступни, ослепляя своей болезненной белизной, но Бомгю шëл.        Упрямо сжимал губы, через силу заставляя окоченевшее тело сделать очередной шаг. И ещё. И ещё.        Но этого было недостаточно, а потому старейшина то и дело грубо толкал его в плечо, заставляя ускориться. Бомгю не мог быстрее. Его тело лихорадочно дрожало от дикого холода, и парень уже чувствовал, как липкий жар наступает на пятки. Под просторную белую рубаху легко проникал ветер. Северный ветер... Предвестник перемен. Раньше, он сулил Бомгю счастье. Он сулил Бомгю свободу и любовь. Но переменился, видимо.        Во всяком случае свобода в данный момент казалась самой несбыточной мечтой. Самой глупой но будоражащей сознание. И Бомгю жмурится на пару бесконечно длинных секунд, чтобы отдохнуть немного от того, как переливаются на идеально белой, блестящей поверхности солнечные лучи.        — Поторапливайся — От очередного безразличного толчка Бомгю спотыкается и чуть не падает голыми коленками в белоснежное море. Однако кто-то всë же грубо, но удерживает его за предплечье, не позволяя упасть. От этого скованные руки пронзает болью мимолëтной и словно бы неохотной. Словно и мышцы у Бомгю в теле постепенно начали застывать.        И это должно было бы пугать, но не пугает. Бомгю изначально знал, что обречëн. Не согласен. Не смирился. И всë же к подобному исходу почти готов. Почти потому что к такому просто так не подготовиться. Жизнь серая и монотонная непослушным и обрывистым дымом костра струится куда-то вдаль, уносимая северным переменчивым ветром.        Стремиться, словно вода, утечь сквозь оледеневшие пальцы. Убогенькие крыши деревенских домов уже почти совсем скрылись из виду, и только бой барабанов всë пробивался упорно сквозь шëпот крон. Бомгю ступал гордо. Его спина оставалась идеально прямой, а взгляд острым и уверенным. Даже если ему не спастись, то он хотя бы умрëт достойно.        На идеально белом снежном полотне оставались всë более чëткие кровавые следы, однако никто не обращал на это никакого внимания, и процессия двигалась дальше. всë сильнее, всë глубже в лес. Бомгю хотелось бы верить, что следы эти запутаются в миг сами собой и не позволят никому более выбраться живым, но понимал, что в реальности, они станут лишь очередной быстротечной тропой, ведущей домой...        Домой... Слово странное и горькое, оно жглось на языке мучительно сильно, словно своеобразное клеймо. Оно тянуло вниз, словно тот самый камень на шее у трупа. Оно будоражило, вскрывая вены не поперëк, а вдоль...        Чтобы наверняка...        Чтобы наверняка убить тебя, Бомгю.        Но Бомгю почти не был против, в конце концов он никогда не знал, что такое дом, никогда не улыбался с нежностью и не спешил вернуться засветло. Никогда не хотел поцеловать благодарственно землю и помолить духов о том, чтобы быть похороненным здесь, на этом конкретном месте.        Лес вокруг сгущался, становясь неприветливым и мрачным. Бомгю не хотел находиться здесь, не так. Не закованным в невыносимо тяжëлые цепи, не обречëнным.        Но не всë в жизни получается так, как мы хотим, а потому Бомгю неловко спотыкается снова. Он устал. Он так смертельно устал, что с трудом поднимает ноги, однако если он не будет в состоянии идти сам, то его потащут. Бомгю не хочет валяться у них в ногах. Он не может позволить себе этого. Не так. Не сейчас. Никогда.        Если Бомгю и суждено умереть, то он сделает это правильно. А потому, не обращая внимания на покрытые снегом и кровью коленки, парень упрямо встаëт сам, не позволяя сопровождающим помочь себе. Он вновь вскидывает голову вверх, и борясь с собой за каждый шаг, каждый грëбаный шаг, ступает дальше. В лес. В пропасть.        Несуразная в своëм уродстве поляна, окруженная низкими, иссушенными временем деревьями встречает их идеальной тишиной, и Бомгю даже кажется, что он оглох. В ушах стоит лишь этот мерзкий хруст снега под обмороженными ногами. Он врезается в сознание, пронзая изнутри и застревая в сердце.        Бомгю устал. Бомгю так смертельно устал... Но всë же молча, изо всех сил стараясь сохранять отстраненное выражения лица, он позволяет приковать себя к цепям, вросшим от старости в корни самого высокого в лесу дерева. На секунду, Бомгю пронзает дикой паникой, пока старейшина спокойно, почти обыденно защëлкивает на его шее железный ошейник. Но, к счастью, ощущение это быстро проходит.        Уступает место идеально белым, ледяным мыслям и удушающему спокойствию. Старейшина улыбается Бомгю почти жалобно, словно бы извиняясь. Словно бы говоря, что так нужно. И Бомгю не берëтся спорить. Ему незачем. Он остаëтся молчаливым и несгибаемым наблюдателем в этом театре абсурда. Он понимает, что это конец, но умолять не собирается. Старейшина знает это тоже. Старейшина благодарен, это Бомгю чувствует по взгляду, вот только почему то, несмотря на это, парень не чувствует себя тронутым.        Не чувствует ничего, кроме леденящего холода и щепотки презрения. Очередной порыв ветра треплет широкую рубашку и Бомгю против воли ëжится, в безуспешной попытке хоть немного согреться. От горечи хочется усмехнуться устало, да не получается что-то.        Ничего не получается. Даже выстоять.        Процессия неторопливо отправляется в обратный путь, а Бомгю остаëтся. Он чувствует, как трясëт его тело от холода и удивляется мимолëтно тому, что ещё способен на это. Он видит, как всë сильнее отдаляются от него силуэты их спин, но всë равно слышит хруст. Близко. Слишком. Словно они всë ещё рядом и всë ещё кидают на него свои тревожные взгляды.        Бомгю видит, как постепенно теряются их силуэты среди деревьев, видит и... Падает обессиленно. Снежный плен обнимает его ласково, но слишком больно. Бомгю не смог бы описать этого, он не смог бы...        От снега лëгкая рубашка моментально мокнет на нëм, сразу же покрываясь ледяной коркой. И сквозь покрытые инеем ресницы, Бомгю всë пытается рассмотреть давно пропавший силуэт старейшины. Так глупо и бессмысленно. Так холодно и больно...        Не получается, Бомгю кажется, что его лихорадит, он дышит слишком тяжело и через раз. Воздух ускользает от него, и оставаться в сознании становится так сложно. Что темнота и пробивающиеся сквозь неё белые, склеенные ресницы не кажутся чём-то пугающим. Мысли о скорой смерти не кажутся пугающими тоже. Скорее неправильными и слишком несправедливыми.        И если бы у Бомгю было бы хотя бы немного больше сил, он бы бился в своих цепях, кричал в воздух. Он бы кричал о том, как хочет выжить, хочет глотать морозный лесной воздух и задыхаться от счастья. По крайней мере, он хотел бы умереть свободным...        Хруст.        Он проникает под кожу. Он душит осознанием, и Бомгю, из последних сил, распахивает глаза. Его ресницы слиплись от инея. Его сердце устало биться, но Бомгю ещё готов был бороться. Готов был дышать. А потому сосредоточился, чтобы сфокусировать зрение на источнике звука.        Прямо к нему, по идеально белому снегу шëл такой же босой юноша, одетый в дорогой, расшитый серебром и белым золотом ханбок, переливающийся на свету словно злосчастный и вездесущий снег. Незнакомец был нетороплив, но явно уверен. Он присел прямо перед Бомгю, аккуратно подцепляя его подбородок пальцами. Касание его обожгло Бомгю словно изнутри. И внутри стало чуточку теплее.        Однако, несмотря на это, Бомгю лишь дёрнулся прочь, чтобы вырваться из чужих рук. Он приподнялся на локтях и прищурился, стараясь сохранить сознательность мыслей. Незнакомец усмехнулся. Его ярко синие волосы развивались на ветру, и Бомгю показалось, что это самое красивое, что он когда либо видел. Это было словно помешательство. Словно сладкое наваждение.        Оно туманило разум и заставляло сомневаться в себе, но Бомгю боролся. Он смотрел незнакомцу в глаза и никак не мог понять, отчего же он так сильно тонет. Молчание пора было заканчивать, и в тот момент, когда Бомгю наконец решился разомкнуть потрескавшиеся губы, незнакомец улыбнулся лукаво.        — На что ты готов пойти, чтобы выжить?