Хруст

***

       На что готов...        Бомгю нахмурил свои тонкие брови, и незнакомец усмехнулся от этого так, словно видел перед собой самое жалкое зрелище из всех возможных. Словно в руках у него не человек бился, а всего лишь мотылëк с обмороженными крыльями. Словно был хищником, готовым к прыжку.        И Бомгю дëрнулся прочь, рывком вырываясь из чужой хватки. Пришедшее было на миг облегчение рассеялось, и словно накатившая в шторм волна, Бомгю вновь накрыло холодом. Посиневшие пальцы судорожно сжались от бессилия. всë было бесполезно. Взгляд незнакомца засверкал словно наточенный клинок на свету.        Таким же жестким, металлическим блеском. От взгляда этого у Бомгю внутри вдруг всë сжалось в тугой узел, а после мучительно медленно перевернулось несколько раз. Захотелось кричать, и Бомгю упал лицом в снег, обхватив себя дрожащими руками. Горло перехватило и, не в силах выдавить из себя ни звука, Бомгю замер сломанный и беспомощный.        Он через силу вдыхал острый словно колотый лëд воздух. Незнакомец неподвижно сидел рядом. Бомгю чувствовал на себе его внимательный, изучающий взгляд. Бомгю чувствовал его презрение, застывшее в воздухе. Он чувствовал, что задыхается.        — Ну же, человек, решайся — его голос, словно мëд тëк в уши, и мысли вязли в нëм. Путались. Его голос, словно лесной туман. Он лишал воли, лишал кислорода. Бомгю зажмурился, но в голове звучал лишь голос. Голос, голос, голос... Его...        И всë же...        — Всë, если это не касается духов — вместо слов из горла вырвалось хриплое шипение, и Бомгю сам себя почувствовал мерзким и слабым. Его мир сузился вдруг до размеров чëртовой поляны. Незнакомец небрежно но вместе с этим почти ласково опустил свою ладонь на чужую голову и сразу же зарылся в тëмные волосы пальцами. А Бомгю словно разрядами тока пронзило.        Аристократично длинные бледные пальцы нежно массировали кожу головы круговыми движениями, словно бы пытаясь успокоить, но Бомгю казалось, словно пальцы его проникают внутрь. Он отчëтливо ощущал как медленно но неумолимо пальцы погружаются в голову. Как с убивающим хрустом, они проходят сквозь череп, грубо разбивая кости. Безжалостно, словно речной лëд.        И Бомгю закричал бы, если бы мог, но из горла не могло вырваться ни звука, словно громкость выкрутили на минимум. Было дурно. Туман в голове усиливался а боль нарастала. Бомгю казалось, что незнакомец проникает в каждую клеточку его тела одновременно. Пытается заглянуть в каждый потаëнный уголок души. По ощущениям, в душе после этих касаний оставались лишь пережëванные кровавые сгустки, но парень почему то всë ещё оставался жить.        Он дышал через раз, глотая от коротящих из-за боли нервов снег. Глотал бездумно и бессмысленно, но остановиться не мог. Ему казалось, что он заперт в этом мгновении. Так долго. Так бесконечно долго...        И вдруг, пальцы коснулись внутри чего-то запретного. Чего-то болезненно ноющего, личного, и и Бомгю ослепила на миг иллюзорная вспышка света. Свет этот, словно ластик, стëр весь привычный и знакомый Бомгю мир. Он оказался вдруг в пустоте, белой и бескрайней. Он видел повсюду лишь снег. Холодный и сверкающий в лучах ледяного солнца, сокрытого за плотным слоем тумана, повисшем в воздухе.        А потом Бомгю оказался дома... Небольшой, чуть покосившийся домик на самой окраине деревни весь порос травой. Сквозь прогнившие половицы лезла навязчивая полынь, а в углу у окна стена почти полностью покрылась смачным слоем мха.        Бомгю осознал себя внезапно раскинувшимся на спине на полу. Он отупело смотрел вверх, и думал о том, что несущая балка грубо выделялась на потолке, словно огромное жирное пятно, портящее картину. Было тихо. Лишь ветер то и дело легко бил по ставням, да как бы издалека доносились птичьи крики. Бомгю не помнил, как оказался здесь. Не помнил, почему же так смертельно устал, но чувствовал, что что-то не так. Что-то неправильно. Словно в этой реальности что-то важное неуловимо ускользало от него. Утекало, словно песок сквозь пальцы.        И Бомгю было попытался вспомнить, но голову пронзило такой оглушающе острой вспышкой боли, что парень сжался на полу и затих. Он не знал, как долго лежал на полу бесполезным грузом. Время текло неправильно и слишком медленно. Но самое ужасное заключалось в том, что сколько бы его не проходило, Бомгю не становилось лучше.        Вокруг было пусто и внутри было тоже пусто. Словно издалека, до слуха донеслись крики. И Бомгю легко представил, как шумное вороньë кружится в воздухе, сея тревогу. Бомгю в сердце уж точно. Он привык доверять птицам сильнее, чем духам или тем более людям. Бомгю не помнил ничего, но был уверен, что что-то не так. Где-то у двери пробежала полëвка. Она юркнула в дыру под половицей и была такова, а Бомгю почему-то всë вспоминал её шаги.        Шаги... Шаги.. Шаг...        Хруст.        — Бомгю! — и сердце пронзило двойной атакой от воспоминаний.        Зимний лес и родная деревня....        Жертвоприношение духам и летний сон...        Удаляющаяся спина старейшины и оклик матери...        Дикий холод.        Бомгю очнулся. Его глаза снова открылись, и он увидел лес. Увидел незнакомца, который болезненно хмурясь держался за голову. Увидел лес, снег. Почувствовал страх и цепь на шее. Мысли метались в голове ошалевшими птицами. Неуловимые и непонятные. Бомгю сел.        Он чувствовал как на языке горчила кровь. Чувствовал, как накрывает его волнами паники осознание. Чувствовал, и никак не мог собраться. Незнакомец отнимает руки от головы и мучительно медленно поднимает глаза. Их с Бомгю взгляды встречаются, и воздух начинает буквально искриться от напряжения. Когда губы незнакомца растягиваются вдруг в хищном оскале, Бомгю пропадает без шансов на спасение...        — Такой сильный... Ты подходишь. —Бомгю поджимает губы упрямо не отводя взгляда. Даже если он дух, это не значит, что он имеет право лезть к Бомгю в голову.        — К чëрту... Иди... — слова выходят изо рта рваными ранами, но Бомгю рад и этому. Но дух лишь растягивает губы в усмешке.        — У меня есть для тебя кое-что, от чего ты не сможешь так легко отказаться. — Бомгю напряжëнно хмурится, машинально сжимая снег в ладонях, но уже не чувствуя ни боли, ни холода. Тело ощущается чужим и ненастоящим. Оно двигается через раз, даже дышит неправильно. А дух тем временем наклоняется так близко, что Бомгю ощущает, как его дыхание облегчает ухо. — Твоя жизнь...        Бомгю хочет дернуться прочь, но чужая сильная рука вдруг хватает за цепь на шее и тянет к себе ближе. Грубый металл вонзается в кожу, но и этого Бомгю почти не чувствует. Всё ощущения уходят на второй план, прячутся, словно по ту сторону поверхности воды.        Бомгю растерян и всë ещё дезориентирован. Он не знает, что ему ответить. Он не знает, что хочет ответить. Лишь помнит, что мать всегда говорила не доверять духам, и это отрезвляет.        — Разве ты не хочешь отомстить? — чужой голос вновь в лёгкие проникает дурманом. Бомгю даже кажется, что звуки эти единственный его воздух. До конца. Голос этот путает безжалостно без того спутанные мысли. Этот голос... Голос...        — Разве он не был твоим отцом, м? — и Бомгю вздрагивает как от удара. На краткий миг сознании его появляется немного трезвости, но этого было слишком мало, слишком мало, чтобы не поддаваться. — Разве не хочешь посмотреть в его глаза? Понять, что он чувствовал тогда. Твоя мать, она же...        — Мама...        — Верно, малыш, верно. Ты же знаешь, что это правда. Ты же помнишь об этом? — и всë внутри Бомгю, каждая клеточка, каждый нерв кричит от предчувствия угрозы. От чего-то неправильного, инородного. От... Но голос этот манит, словно мотылька пламя. Он лишает воли, размывает границы реальности, и Бомгю тонет во всëм этом. Чувствует, как от недостатка кислорода колет лëгкие.        — Я спасу тебя. Спасу, если ты согласишься помочь мне вернуть кое-что...        Бомгю устал сопротивляться. Он задыхался, но не мог ничего поделать с этим. Он так отчаянно хотел согласиться. Несмотря ни на что. Несмотря на поднявшуюся вдруг метель и отдаленные от них шумом ветра крики птиц. Бомгю вряд-ли когда-нибудь вспомнит, что творилось в его голове, когда он одними губами беззвучно шептал "да"...        И прежде, чем Бомгю успевает спросить хоть что-то, юноша целует его. Губы их сплетаются , танцуют, словно бабочки у огня. Бомгю сам себя не понимает, он не хочет, вроде бы, но остановиться не может. И это безумие продолжается. Маленькая вечность длиною в пару секунд разъедает его измученное сознание, и, когда незнакомец отстраняется, Бомгю, наконец, проваливается в темноту...