Хруст

***

       — Я... Нет... Я... Ты поверил ей... — голос Ëнджуна надломился, прежде чем перейти на дрожащий шëпот. Словно хруст тонкого льда под тяжёлой подошвой. Бомгю хотелось броситься к нему, упасть коленями на мокрый песок, но он не сдвигается с места. В сердце его зимний лес покрывается уродливой коркой льда. Ложь ощущается больнее, чем должна была, и Бомгю не устаëт корить себя за то, что дух успел проникнуть в него настолько глубоко.        Ëн-джун        Имя это пульсирует в каждой клеточке тела Бомгю вместо пульса.        Ëн-джун...        Имя это чужое, холодное, словно кровавые следы на снегу. Словно цепи намертво вросшие в ствол священного древа...        Имя это заставляет внутренне бросаться в отчаянии на хрупкие стены своего рассудка. Заставляет биться изо всех сил, чтобы хоть как-то заглушить вездесущую, всепоглощающую боль. Оно Бомгю не знакомо... Нет. Сам Ëнджун Бомгю не знаком. И никогда не был. Ни одного разговора, в котором откровенность бы искрами между ними двумя в воздух бросалась. Ни одного слова правды...        — Я поверил себе        Ëнджун усмехнулся нервно, и плечи его неконтролируемо дëрнулись, чтобы сразу сутулиться, сжаться. А после он скрючился на песке так, словно ему правда было больно. Слишком сильно, чтобы суметь дышать полной грудью. Слишком сильно, чтобы суметь мыслить здраво. Держать себя в руках.        — Наконец, сделал то, что нужно было сделать с самой первой секунды нашей встречи        Шум прибоя усилился настолько, что волны, разбиваясь о берег, оставляли на лице и волосах Ëнджун россыпь жемчужин-капель. Даже таким, разбитым и беспомощным, без привычного высокомерного пренебрежения, он был прекрасен. Был неправильно, неоправданно дорог.        — Чтобы не попасть в твою ловушку        — Бомгю...        Бомгю не ответил. Он через силу отвëл взгляд, чтобы не пропасть окончательно. Не передумать и не растерять решимости.        — Мы должны попробовать снова — и ветер подхватил его слова порывом, чтобы вознести к небу, солнцу. Чтобы замести колючими снегами все дороги назад. Чтобы... Но Бомгю не собирался отступать. Это был выбор, которого он так долго был лишён. Был выбор, в котором он нуждался.        Ëнджун вскинул на него испуганный взгляд и выдохнул застрявший в груди воздух. Его руки сжались невольно, но настолько сильно, что вены на руках проступили на бледной коже.        — Что? — голос его был сравним с шелестом листвы, глухим и тихим. Бомгю вскинул голову вверх так сильно, что заболела шея, а солнце ударило в глаза. Но несмотря на неудобства, небо успокоило и дало сил. Бомгю увидел парящую над ними птицу... Была ли она свободна, где-то там, далеко? Была ли счастлива?        — Я сказал, что мы должны попробовать снова,        — Нет! ... Нет... — Ëнджун попытался встать, но ноги его подогнулись и, запутавшись в мокрой ткани своего ханбока, он беспомощно упал назад на песок. — Ты не вернёшься туда, мы не вернёмся. — Губы Бомгю невольно дëрнулись в слабой улыбке и, поддаваясь мимолетному теплу в груди, он прикрыл глаза.        — Я решил        — Нет!        — Мы должны        — Бомгю!        — Твоë сердце...        — Да чëрт с ним с сердцем! — Ëнджун кричит так отчаянно, что почти оглушающе. Бомгю вздрагивает и сжимается внутренне, но решимости не теряет — Мне ты нужен...        И отступить было бы так просто. Сдаться, сжаться, в объятия Ëнджуна попасть да там и остаться. Но это не было бы верным решением. Это было бы трусостью, а Бомгю... Он себя трусом не считал. Молчание между ними повисло ощутимой угрозой. Предчувствием беды. Напряжение Ëнджуна ощущалось так остро, словно своë собственное. Бомгю не знал, что ведьма сделала с ним там, не знал, видел ли сам он в тот раз правду, но Ëнджун всë валялся на песке не в силах встать.        Разбитый вдребезги.        Небо сгущалось над их головами тëмными красками. Ëнджун дышал тяжело, и ветер подстраивался под его дыхание своими рваными и холодными потоками. Бомгю раскрыл глаза. Мрачный пейзаж ударил по сознанию чувством безысходной тревоги.        — Бомгю, твою мать! — от голоса его пальцы дëрнулись, чтобы сжаться в кулаки, но так и не сжались. Выдохнув внутреннее беспокойство в мятежный воздух, он всё же нашёл в себе силы посмотреть на него. В глаза посмотреть.        "Мне ты нужен... "        Верить хотелось до сорванного голоса и пожара в груди. До переломанных в безумии пальцев и солëных слëз. Но Бомгю не чувствовал, что это правда. Он чувствовал страх. Страх Ëнджуна был настолько всепоглощающим, что засасывал в себя целый мир, и солнце стремительно заволакивали тучи, а небо теряло свою голубизну.        Воздух застывал, леденея и становясь колотым льдом. Это чувство было таким знакомым, что последние сомнения отпадали сами собой. Все те приступы его рук дело. Тех самых рук, что сейчас впивались в песок, в попытках зацепиться хоть за что-то в разлетающейся в прах реальности.        Тех самых рук, побелевших от напряжения и холода. Тех самых...        И Бомгю так хотелось коснуться их, согреть дыханием, словно потерявшую от мороза создание птицу. Но он не мог. Не сейчас. Не тогда, когда дотронувшись, уже не... Оторвешься.        — Мне жаль...        Ëнджун попытался вскочить снова, и Бомгю понял по безуспешности его отчаянных попыток, что до этого момента он не верил полностью. Или не хотел верить. Не думал, что человек серьёзен. Что ж, зря.        Бомгю пользуется его беспомощностью, когда заходит по колено в мутные воды.        — Она не пропустит тебя внутрь, Бомгю, не глупи!        Бомгю идëт дальше. Глубже. Он уже слишком привык тонуть для того, чтобы бояться этого.        — Бомгю!        Имя режет слух, но Бомгю не оборачивается. Даже когда за спиной раздаëтся всплеск воды, даже когда Ëнджун стонет болезненно сквозь зубы.        — Нет же, стой! Да стой ты..!        Ледяная вода почти оглушает. На миг, Бомгю становится страшно, но он не отступает. Ветер крепчает насколько, что деревья сгибаются под его напором словно молодые тростинки. Ветер бьёт в лицо так сильно, что Бомгю почти не может дышать. Его сносит, тянет к берегу невиданной силой.        Но он просто не может отступить сейчас.        Даже если, как бы издалека до него доносится его зов...        Бомгю позволяет утянуть себя на это дно.

***

Холодно. Первая мысль, пронзившая разум Бомгю с тех пор, как он открыл глаза, была... "Ложь" Она горчила на языке привычная настолько, что почти естественная. В конце концов, Бомгю уже настолько запутался и потерялся, что не мог вспомнить, когда ему в последний раз говорили правду. Был ли это старейшина, который обещал помочь? Ëнджун, обещавший жизнь? Ведьма... Особенно остро душу кольнуло осознанием. Он никого из них не знает. Ещё острее — они не желают его узнавать. В этом новом, наполненном духами и богами мире, полном неопределённости и чудес никто не воспринимал Бомгю как равного... Но было ли лучше там? Дома? Ведь родная деревня никогда не отличалась гостеприимством и добротой. Так стоит ли она того, чтобы возвращаться туда? Ложь. Бомгю ощущал её в каждом своëм вздохе. В каждой секунде своего существования. И с этим пора было уже смириться. В этот раз, когда Бомгю только-только раскрыл глаза, его окружила темнота. Тишина и одиночество попытались проникнуть в душу, проросли там словно навязчивые одуванчики. Было холодно. Бомгю не слышал своих шагов. Не видит своих рук. Он не мог понять в большом помещении находится или в маленьком, ощущение пространства оставило его вместе с остальными органами чувств. И теперь темнота в его сознании стремительно сужалась, чтобы раздавить собою, сломать и выкинуть... Но это снова была ложь... Ложь-ложь-ложь-ложь-ложь... Это она окружила и она лишила сил. Бомгю выдохнул и осмотрелся. Как только он сделал это, повсюду, словно по щелчку, зажглось с пол сотни факелов. Помещение оказалось очень просторным. И хотя Бомгю был не так хорошо знаком с понятием роскоши, ему казалось, что это она. Стены переливались изумрудами и драгоценными металлами. Мерцали тысячами зелёных звëзд. — Нравится? — нежные но холодные руки обожгли кожу плеч сквозь тонкую ткань рубашки. Стало зябко. Но Бомгю даже и не подумал освободиться. Он пришёл в её дом. Он ждал её появления. И она пришла. Пришлось усилием воли успокоить сердце. — Я могу подарить тебе всё это — её голос был тихим и бархатистым, он неумолимо проникал глубоко внутрь. И каждая буква всё сильнее затягивала Бомгю в пучину какого-то странного, граничащего со сном состояния. — Могу исполнить любое твоë желание — тьма сгущалась внутри. Концентрировались всё сильнее с каждым словом. Бомгю чувствовал, как идëт робкой рябью гладь его души. Но слова застревали в горле. Желание сопротивляться плавилось, стремясь исчезнуть на глазах. — Воплотить в жизнь даже самые невообразимые желания — но это не было правильно. Её пальцы на плечах сжались сильнее, а Бомгю сосредоточился на серебряном узоре, покрывающем стену. Он напоминал чем-то ту самую вышивку с ханбока Ëнджуна... — Ну же — она наклонилась ближе, и Бомгю почувствовал дыхание ведьмы на своей коже. Внутри всё опасливо сжалось в предчувствии опасности — Не сопротивляйся, малыш...        — Это правда, что я хочу забрать у тебя кое-что... — Бомгю сделал пол шага вперëд, чтобы восстановить дистанцию, и обернулся. Ведьма смотрела на него снисходительно, словно на ребëнка, словно знала, что ему нужно от неё. А может и знала... Это не было важно.        Дурман всё ещё кружил голову, и у Бомгю никак не получалось полностью собраться. Но у него не было на это времени.        — Чего же желает твоя заблудшая душа, маленький? — ласка в её голосе оставалась всё такой же холодной, Бомгю проигнорировал её. Точно так же как и фамильный тон. Как снисходительный взгляд. Как небрежные движения.        — Я хочу, чтобы ты вернула мне его. — Ведьма нахмурилась и едва заметно поджала губы. Но Бомгю изначально понимал, что это не будет легко.        — Я ничего не забираю без причины, запомни это, мальчик.        — Это не важно — но ведьма лишь разозлилась сильнее. Тëмно-зелëнного цвета платье, которое было на ней в этот раз, почернело. Глаза её сверкнули бешенством, и Бомгю ощутил как опасливо подгибаются коленки.        — Что он сказал тебе? — голос еë приобрëл неприкрыто требовательный тон. Бомгю нахмурился.        — Я же сказал, что это не имеет значения. — Её губы исказились в усмешке.        — Не имеет? Даже если это очередная ложь? Если всё, что ты знаешь о нëм, всё, что он говорил тебе, всё        — Даже если так. Я прошу отдать то, что никогда не сможет принадлежать тебе. — ведьма зашипела словно гадюка, но ответила не сразу. Зловещее молчание, наполненное напряжённым недовольством снова повисло над ними. Чтобы не смотреть на неё и не накручивать себя зря, Бомгю упëрся взглядом в расписанную серебром стену.        Снежинки на ней пришли в движение, перенося Бомгю назад в зимний лес. Было холодно. Так сильно, что он почти полностью не чувствовал ног, но это было не так уж и страшно, страшнее казалось то, что каждый шаг, каждый новый шаг походил более на изощрённую пытку. Жизнь серая и монотонная непослушным и обрывистым дымом костра струилась куда-то вдаль, уносимая северным переменчивым ветром.        И вроде бы не так давно это было, но время наложило свой суровый отпечаток. Прежним стать уже не получится... Да о чём это он? Бомгю ведь даже не уверен, что сможет вновь стать человеком...        — Хорошо, мальчик, будь по твоему — Бомгю вскинул растерянный взгляд и наткнулся им на презрительную улыбку. С оглушительным щелчком раскрылся веер, и со всех сторон к ним поползла пугающая тишина.        — Ты спасëшь своего Ëнджуна, заберëшь у меня его сердце и вернëшся к нему — темнота окутала Бомгю с такой силой, что он более не мог пошевелиться. Стало страшно, и паника накрыла его с головой очередной волной. Так не вовремя. Воздух в его лёгких кончился так до обидного не правильно, что глаза защипало слезами. Но нужно было собраться. Нужно было сделать что-то. Хоть что-то. Нужно...        Но голос её настиг внезапно, словно молниеносный удар в спину. Рана расползалась с неконтролируемой скоростью, шире. Глубже. Точно. Бомгю падал всё глубже, ощущая, как слова всё прочнее отпечатываются в сознании.        — Если сможешь...