Хруст

***

       Шумная улица заставила Бомгю на миг потеряться в пространстве. Тысячи голосов ударили в упор по разуму, и парню захотелось изо всех сил зажать руками уши. Но кто-то небрежно задел его плечом в толпе, и мысли сбились.        Бомгю не чувствовал себя в порядке. Он никогда не был поклонником деревенских праздников, и сейчас глаза слепило разнообразие цветов и красок. Люди мелькали вокруг то туда, то сюда. Бомгю не знал, на что это было похоже больше: западню или человеческий муравейник. Огромный и беспокойный.        Парень осмотрелся, но так и не понял, где конкретно оказался. Улица была ему не знакома. И хотя в воздухе до боли знакомо пахло полевыми травами, это явно не была его родная деревня. Не могла ей быть. Снова кто-то толкнул плечом, Бомгю невольно отступил назад и врезался в...        Слишком много. В его деревне никогда не жило столько людей. В его деревне никогда не было людей, которые могли бы позволить себе носить шелка. Никогда не было торговцев, которые могли бы продавать украшения или специи.        Слишком много...        Бомгю казалось, что люди окружили его. Толпа сгущалась, и как бы он не пытался выбраться, он продолжал оставаться в самом эпицентре. Дышать снова было сложно. Словно Бомгю тонет. В снегу. В глубинах озера. В своем отчаянии. Он не мог сказать точно, но чувствовал, как начинает покалывать лëгкие.        Успокоится. Нужно...        — Дорогу!        Толпа засуетилась. Бомгю чувствовал, как спешно, толкаясь и крича, люди расходятся в стороны. Бомгю слышал, как первый крик разрезал площадь. По толпе пробежались тысячи шëпотков. И всеобщий ажиотаж захватил в свои сети. Бомгю осматривался, пытаясь понять хоть что-то, выцепить хотя бы кусок адекватной реальности краем глаза.        Но чем отчаяннее он пытался, тем сильнее от боя барабанов закладывал уши.        — Дорогу императору!        И сердце, замерев на миг, завибрировало от смеси непонимания и ужаса. По толпе пробежалась волна восторженных возгласов. Бомгю чувствовал себя лишним. Он не понимал, где и почему оказался. Он хотел уйти, но ноги его намертво вросли в почву.        Люди словно с цепи сорвались. Их становилось всё больше и больше. Всё они. Каждый из них. Все хотели увидеть его. Императора. А Бомгю больше всего на свете хотел сбежать ситуация давила на него предчувствием шторма. Воздух казался ему пресным и наэлектризованным, и каждый удар, наносимый по барабану ударял по нервам.        И вдруг, Бомгю почувствовал что-то. Это чувство ударило в него разрядом молнии. Пронзило ядовитой стрелой.        Это была любовь. И стоило лишь на секунду моргнуть, как перед глазами появился незнакомец. Его гордый профиль отпечатался в памяти, ставя на сердце уродливое клеймо принадлежности. Но это были не его, не Бомгю чувства...        Стало больно, и колени подогнулись незаметно, словно сами собой. Бомгю упал на землю, сжимаясь клубочком, и мир вокруг начал стремительно расплываться, словно и не существовало его никогда вовсе. А вместе с миром расплываться начал и сам Бомгю. Он не чувствовал своего тела. Исчезли яркие краски и запахи трав... Лишь он остался.        Сын императора, чья яркая, словно солнечный свет улыбка пульсировала у Бомгю внутри вместо сердца. Это было неправильно. Это было больно. Но Бомгю не мог сопротивляться. Он лишь чувствовал, как разгорается внутри настоящий пожар. Как обращается в выжженную пустыню душа. Слишком ярко.        Излишне сильно привязавшийся к холоду, Бомгю терялся в калейдоскопе новых для себя ощущений. Бомгю зажмурился в попытках вытравить этот яд из своего сердца. Вырваться из беспрерывного потока чужих эмоций. Но...        — Субин, можешь называть меня так, а т...        — Ëнджун — и эти насмешливые интонации прошибают тело мелкой дрожью. Бомгю распахивает глаза и замирает настолько, что боится дышать.        Ëнджун стоит перед ним, облачённый в простые лохмотья. Волосы его чëрные и растрëпанные легко развиваются на ветру. Он выглядел беззаботным и, как бы это ни было парадоксально, ярким. Глаза его сверкали словно тысячи насмешливых звëзд.        Такой прекрасный... Ëнджун казался родным и близким, словно соседский мальчишка, с которым можно в паре украсть несколько соседских яблок. Он казался живым. Без арктических льдов в глазах. Без инея, покрывающего сердце.        И Бомгю отчего-то нестерпимо захотелось плакать. Он хотел бы узнать Ëнджуна таким. Хотел бы но... Но Ëнджун, насмешливо поклонившись, поцеловал чужую ладонь так легко и естественно, что все сомнения отпали. Это его чувства сейчас бурлят в Бомгю, наполняя его словно пустой сосуд.        — К вашим услугам, ваше величество — и Ëнджун улыбнулся так лукаво и дерзко, что Субин засмущавшись, вынужден был отвернуться, чтобы скрыть свои горящие щëки.        — Я запомню...        — Я тоже... — и если не в этом коротком обещании скопилось всё то тепло, что только было доступно Ëнджуну в жизни, то Бомгю не знает, куда тогда оно исчезло. Два полярных образа всë никак не хотят в единый пазл складываться, и Бомгю задумывается о том, является ли всё это правдой?        В последнее время, это становится главным его вопросом. Поиски правды становятся такими утомительными, когда играешь с сознанием...        — Тебе не стоило приходить — Бомгю вздрагивает от неожиданности. Картинка вокруг снова поменялась.        Временные покои Субина были светлыми и чистыми. На столике у окна тихонько дымилась палочка благовония. На подоконнике расслабленно свесив ноги вниз сидел Ëнджун. Костяшки его пальцев были сбиты в кровь. И этот ярко красный оттенок настолько сильно не вписывался в то, что Бомгю привык видеть... У него на вдоль и поперëк застиранных рукавах были следы насмерть въевшихся пятен.        И Бомгю не мог не подумать о том, что весь Ëнджун, от начала и до конца, от кончиков волос и до ступней... Всё в нëм... Ложь.        — Чушь, я не мог не прийти — Ëнджун легко спрыгнул с подоконника и грациозной пантерой проскользнул в комнату. А Бомгю всё никак не мог насмотреться на него. Несмотря на вечную самодовольную усмешку, такой Ëнджун был до ужаса прекрасен.       — Это ещё почему?        — Потому что я люблю тебя, Бин-а — едва заметная полуулыбка прячется в уголках его губ, Бомгю хочется сравнить её с ранней морщиной, но он этого не делает. Лишь упивается тем как светится изнутри самый холодный в его жизни человек.        Щëки Субина окрашиваются красным, и он давит улыбку в ответ.        — Дурак ты — он легко бьëт Ëнджуна в плечо, но прежде чем успевает отдëрнуть руку, Ëнджун успевает перехватить её за запястье и поцеловать в тыльную сторону ладони. В этот момент сердце Бомгю пропускает двойной удар. Один за себя и один за... За чужое счастье.        Счастье... Точно. Счастьем их был насквозь пропитан воздух. Субин выдохнул рвано и трепетно в ответ на поцелуй. Но неловкость не повисла в воздухе. Напротив. Между ними с Ëнджуном заискрились невидимые провода. Электрические импульсы били по нервам разрядами, и словно всё вокруг в этот момент подталкивал влюблëнных в объятия друг к другу.        Они были похожи на людей, благословленных богами. То, как потемнели у Ëнджуна глаза, то как Субин инстинктивно подался ближе. То как губы их в момент сплелись воедино. Танцевали словно языки пламени на ветру. Опасно но завораживающе. Бомгю почувствовал себя лишним. Ненужным свидителем, подглядывающим сквозь щель в ставнях.        Он почувствовал себя предателем. Ворвался к Ëнджуну в сердце. Выведал его тайны. Напился сполна его счастьем и его болью... Поступил с ним так же, как он поступил с самим Бомгю...        Отвратительно.        — Откуда я знаю твоë имя? Я знаю о тебе всё.        Бомгю проглатывает горькие воспоминания не пережевав. На это, увы, нет ни сил, ни желания. Хочется забыть, а вот отпускать не хочется. Хочется плакать, да что толку? Хочется...        Ëнджун толкает Субина на перины охваченной огненным шелком кровати, целует снова, тянет к себе, желает большего. Такой пылающий, нуждающийся. Субин тянет его к себе за волосы и всё отпускать не хочет... А Бомгю даже моргнуть не смеет, словно снова парализовало мышцы. Он чувствует себя странно. Эмоции переполняют его настолько, что прорывают все плотины здравого смысла. И чем дальше, тем сильнее всё это похоже на водоворот безумия...        — Тебе нравится? Бомгю вздрагивает и дëргается в сторону, от сковавшего его ужаса, но её руки всё равно мягко ложатся на плечи. Бомгю хочется уйти, избежать прикосновений, вырваться, но он снова замирает. Статуей. Без выбора. Без права голоса.        — Ëнджун всегда так смотрел на него... Иногда мне даже казалось, что я сама начинаю влюбляться — ведьма усмехнулась ласково, вот только ласка это впилась под рëбра словно кинжал. — Когда он вернулся, я заставила его пережить всё это снова. И снова. И снова. И... Не помню, возможно, ещё раз снова, я не считала — Там, на кровати, Ëнджун развязывал дрожащими руками узел на чужом ханбоке, ещё не думая о худшем. Там, на кровати, он был влюблëн настолько, что думал лишь о лежащем под ним Субине...        Бомгю стало его жаль.        — Не стоит, малыш — её дыхание обожгло ушную раковину, но даже сейчас Бомгю не смог сдвинуться с места. Он уже не понимал, собственная ли это слабость или происки её магии... И не хотел знать. Голова нещадно раскалывалась на куски, и сколько бы Бомгю не пытался собрать воедино свои кусочки, ему продолжало казаться, что с каждой секундой он всё сильнее крошиться.        — Не жалей его, ведь я планирую запереть тебя здесь навечно — Бомгю пытается дëрнуть головой, но ведьма всё равно легко и беспрепятственно проводит рукой по его щеке, чтобы сжать подбородок пальцами, и повернуть его голову к себе. Чтобы они смотрели глаза в глаза. Без преград.        С кровати разнëсся первый высокий стон. Он отразился от стен комнаты, чтобы безошибочно в одно конкретное сердце угодить, но, к сожалению, остался без внимания. В глазах у ведьмы Бомгю видел всполохи адского пламени. Он чувствовал, что она наслаждается этим.        — Но не волнуйся, маленький, ведь в этом воспоминании у Ëнджуна пока ещё есть сердце...        — Но несмотря на всë это, я дам тебе шанс, Бомгю, поэтому не задавай глупых вопросов, маленький, ведь кроме меня, ты никому больше не нужен.        Бомгю с тихим стоном хватается за голову, лишь через несколько секунд понимая, что теперь свободен. Субин лежит у Ëнджуна на груди, а Ëнджун дышит запахом его волос. Так уютно и правильно, что Бомгю как никогда ясно понимает — он на этой картине лишний.

***

— Давай сбежим — Бомгю закрывает уши руками. Только бы не слышать. Только бы не знать. Эту битву он, увы, проиграл заведомо, и нет здесь ни единого шанса на апелляцию.        — Куда-нибудь далеко-далеко, где никто не знает, кто мы... — Бомгю сжимается, утыкаясь лицом в колени. Он сидит, забившись в угол комнаты. Двери не открываются — пробовал. За окном ничего нет. Страшная догадка пронзает сердце стрелой. За пределами этой комнаты мира уже не существует. Бомгю не сбежать отсюда.        Ему не справиться.        Ëнджун находится так близко, что достаточно сделать лишь пару шагов, чтобы прикоснуться, и Бомгю остаëтся лишь гадать, когда он успел влюбиться настолько сильно. И в какой момент наполненный холодом взгляд стал для него опорой...        — Ëнджун... — так моляще, что Бомгю не до конца понимает, с чьих губ неосоторожно сорвалось это имя. В любом случае, Ëнджун игнорирует.        — Туда, где ты не будешь наследником, а я не буду твоим рабом        — Ëнджун...        — Где никто не будет тебя искать — за стеклом разбушевалась поздняя осень. Ветер гонял по дорогам листья, бился в окно. В воцарившейся тишине, он ощущался по особому чëтким. И представить, как его морозные потоки бьют в лицо было слишком легко, чтобы не поверить.        Всё внутри сжималось в волнении от ожидания ответа, и паника накатывала на Бомгю волнами. Снова. Снова. Снова. Сильнее. Тело его сжималось вслед за чувствами. Спрятаться. Раствориться. Вот только не было возможности.        — Не могу...        Бомгю слышит, как что-то с глухим стуком бьëтся в груди, а больше ничего не слышит. И хотя Субин пытается объясниться сбивчиво, это уже не важно. Ëнджун спешно одевается под его мольбы.        Бомгю больно и почти смешно, потому что он хотел забрать у ведьмы то, что ей никогда не принадлежало...

***

       Ëнджун валялся у них в ногах испуганный и избитый. Бомгю наблюдал за тем, как судорожно вздымается его грудь и думал о том, что это самое прекрасное зрелище в его жизни.        — Ты знаешь, какое наказание в нашей стране предусмотрено за воровство, мальчик? — Ëнджун стискивает зубы и после короткого но глубокого вздоха усмехается.        — Экскурсия в городскую тюрьму?        — Ещё десять плетей        — Отец! — Субин замолкает под суровым взглядом, сам своим криком напуганный, но не отступает — Ты забьëшь его до смерти...        — Это будет остальным уроком.        — Это неправильно        Ëнджун улыбается едва заметно но так нежно, что у Субина ощутимо подгибаются от волнения коленки.        — Где вы его поймали?        И вдруг Бомгю понимает ясно как день. Его поймали в королевских покоях...        — Я прощаю его!        — Это не важно        — Отец!        — Это оскорбление короны, и никто не останется после такого безнаказанным. Мой приговор — смерть.

***

       — Ты не должен был приходить... — Ëнджун усмехается, беззаботно сдувая чëлку с глаз. Он не выглядит испуганным, но Бомгю как никто знает, что в душе у него бушует настоящий ураган. Хотя кто знает, быть может это сам Бомгю сходит с ума от ужаса.        — Ты же знаешь, я не мог больше оставаться здесь, Бин-а, этот город он высасывает из меня силы, я... Я хочу свободы. Хочу стать человеком в чужих глазах — Субин поджимает губы, а Ëнджун задумчиво отводит взгляд. В его глазах отражаются кроны деревьев. Они сгибаются под порывами ветра, словно тростинки, полностью подвластные его воле.        — Но даже если и ты здесь ненадолго, я не мог уйти не попрощавшись        — Тебя убьют.       — Неужели?        — Это ничерта не смешно! — Субин кричит, и слëзы отчëтливо слышаться в его голосе. Ëнджун озирается по сторонам чуть испуганно, но не найдя охраны, успокаивается снова. Он смотрит с потаëнной нежностью, словно пытается приласкать взглядом.        — Всё хорошо, мой принц, вам вовсе не стоит так расстраиваться из-за меня, я... Я придумаю, как мне выбраться.        Субин ему не отвечает.

***

Секунды в камере — бесконечность в бесконечности. Ëнджун метался от стены к стене, словно раненный зверь. Одинокий боец на пороге смерти. Бомгю думает о том, что они до боли похожи. Ëнджуна казнят на рассвете. Сам Бомгю чудом избежал смерти. Вот только разница в том, что Ëнджун поплатился за свою борьбу, а Бомгю начал бороться только когда стало поздно.        Из мыслей Бомгю вырвал стон. Ëнджун в неком подобии отчаяния упëрся лбом в стену, прежде чем медленно сползти по стене вниз. Из-за ран на спине его красовались расплывчатые красные пятна. В камере пахло сыростью и кровью, но Ëнджуна это, казалось, не волновало.        Его шëпот был хриплым но чëтким. Ëнджун говорил уверенно. Настолько, что начинали возникать вопросы.        — Всё хорошо... Всё хорошо... Хорошо, слышишь?        Бомгю стыдливо отвернулся к противоположной стене. Он продолжал лезть в душу. Продолжал быть свидетелем невольной слабости. Это не было правильно. Бомгю не должен был слышать, видеть, знать... Чëртова ведьма не прогадала. Это была пытка без начала и конца.        — Это не страшно, главное, что не цепи, правда? Если ты скажешь это там, на эшафоте... Если скажешь, что любишь, то станешь самым свободным на свете...

***

       Это произошло ночью.        Сумбурные воспоминания били по нервам, и Бомгю не успевал осознавать реальность вокруг себя. Всё слилось в один сплошной поток несвязных образов.        Вот Субин тихонько отворяет дверь камеры. Тоскливый поцелуй. Побег. Погоня. Вспышки факелов в ночи и крики. Десятки голосов, сливающихся в один сплошной гул. Голова раскалывается так сильно, что Бомгю хочется опасть бесполезным грузом на землю и сдастся. Вот только над собственной жизнью у него слишком мало власти.        А потом свист стрел в воздухе, священный лес и болезненный вскрик Субина, отразившийся от темноты. Бомгю замирает в нерешительности, не желая подходить ближе. Субин, споткнувшись, падает на землю, не до конца ещё осознавая, что с ним произошло. Ëнджун останавливается тоже, и в глазах его столько ужаса...        Он далеко не сразу находит в себе силы опуститься на колени, и вокруг затихают все остальные звуки. Стираются из разума голоса, исчезают огни. Словно и не было их никогда.        Исчезает весь мир вокруг, и лишь кровь остаëтся. Пропитывает дорогой шëлк, окрашивая его ярко-алым. Ëнджун обнимает возлюбленного за плечи, и в движениях его столько невысказанной трагичности, столько застрявших в воздухе: "люблю"        — Субин... — Субин хрипит в ответ, а в уголках глаз его скапливаются неконтролируемые слëзы. В момент, когда взгляды их встречаются, а руки Ëнджуна неуверенно касаются любимого лица, происходит взрыв. Всё то, что было отринуто сознанием Ëнджуна в миг наваливается на него снежной лавиной. Отрезвляет ведром ледяной воды.        — Бин-а? Эй... Ну же...        А Субин может и рад бы ответить, вот только из горла его вырывается лишь тихий хрип.        Тучи над их головами сгущаются всё сильнее. Надвигается буря, и запах опасности отравляет воздух на километры вокруг. Совсем близко, наперерез преследователям с невыносимым хрустом падает дерево. Массивный ствол придавливает собой сразу нескольких человек, из-за чего остальные в волнении замирают.        Ëнджун не обращает внимания. Он не видит ничего вокруг себя, лишь смотрит в любимые глаза, прижимая к себе самое дорогое, что у него есть. Его руки дрожат так сильно... Но сильнее дрожит сердце.        И всё это слишком для Бомгю. Он в этой боли тонет, захлебывается ей словно злосчастным снегом, который свëл их с Ëнджуном вместе. Переплëл их дороги в единое целое.        — Не бросай меня...        — Нет... Конечно, нет, Бин-а, я рядом. Всегда буду. Эй, ты слышишь меня? Субин? Субин, прошу тебя...        Субин улыбается. Из последних сил, он тянется к чужому лицу, чтобы поправить Ëнджуну чëлку, которая настырно лезет в глаза. Этот жест слишком естественный обычно, но слишком неуместный сейчас — отрезвляет. Ëнджун в страхе дëргается прочь, но рука Субина всё равно успевает оставить на щеке свой кровавый след.        — Ты человек, Ëнджун, замечательный человек, я... Счастлив, что всё таки сбежал с тобой...        — Нет... Нет, же... Пожалуйста, нет... Субин, ну же, слышишь меня? Субин... Нет!        — Нет, нет, нет, нет!        Разделив тëмное полотно ночи пополам, в небе сверкает первая хмурая молния. Начинается ливень, но Ëнджун, пропитанный кровью и дождевой водой, всё не разжимает объятий. Он кричит изо всех сил, пытаясь заглушить шум дождя...        И в душе, Бомгю тихо вторит ему        — нет...