Собери осколки моего сердца

– Вставайте, миледи, нехорошо заставлять господ ждать! – Эмили уже начинала злиться. «Фальшивка» никак не хотела вставать, хотя раньше, едва семья Эккарт собиралась за столом, мгновенно бежала к ним. А сейчас она просто лежала на кровати, безразлично смотря в потолок. – Мне всё равно, Эмили. Я не пойду. Можешь идти, я не буду есть, – даже в голосе не получалось уловить хотя бы отклик эмоций. И это вызывало желание накричать, даже ударить, лишь бы вывести её из апатии. – Леди! – потеряв терпение, горничная сдёрнула одеяло, однако ничего этим не добилась. – Вставайте немедленно! – Я сказала тебе уйти, – Пенелопа прекрасно знала, что слуги не подчиняются ей, и не ожидала, что её послушаются. Однако Эмили замешкалась: её насторожило, что в голосе приёмной дочери герцога не было привычных истерических или стальных ноток, злости, хоть чего-нибудь. И это ей определённо не нравилось. Дверь в покои госпожи леди распахнулась, заставляя служанку вздрогнуть. В комнату сводной сестры влетел второй молодой господин. Пиджак цвета латте развевался за его спиной, словно мантия. Нежно-розовые волосы привычно взлохмачены, придавая виду некоторую небрежность и дерзость. Кивнув Эмили на выход и проводив её взглядом, кристально-голубые глаза Рейнольда Эккарта впились в Пенелопу, словно острые льдинки, которые та привычно игнорировала. Она привыкла к этому раздражённо-высокомерному взгляду с тех пор, как только появилась в доме герцога, и не испытывала никаких эмоций. Разве что глухой болью отзывалось в сердце, которое, казалось, было разбито на осколки и не подлежало восстановлению. – Какого чёрта ты ещё лежишь?! Мы её ждём, а эта нахалка даже не думает вставать! Я уже вилку съесть готов с голодухи! – даже его крики не могли заставить почувствовать хоть что-нибудь, хотя раньше Пенелопа всегда огрызалась и кричала в ответ. – Так съешь, кто тебя останавливает? – безразлично ответила девушка, даже не повернув головы в сторону старшего брата. Чем только ещё больше вывела его из себя. – Да как ты-?! – Слушай, Рейнольд, оставь меня в покое, – слова плеснули отчаянием. – Я прекрасно знаю, что меня никто не ждёт и никто по-настоящему не хочет, чтобы я была там. Так что просто иди, и завтракайте без меня. – …Ты права. Тебе нет места среди нашей семьи, – юноша лишь смог выдавить из себя дежурную гадость и, развернувшись, быстро вышел из комнаты. В его душе царили очень противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад не слышать криков и истерик придурочной сводной сестры. Они уже порядком надоели и вызывали тошноту. Такая же крикливая и суматошная, как эти дурацкие птицы, которым нужно было петь под его окном именно в шесть утра! Но… Эккарта очень настораживал этот безразличный тон, пустой взгляд некогда живых бирюзовых глаз. Настораживал и пугал. Раньше Пенелопа ненавидела сидеть в одиночестве – поэтому Деррек и наказывал её таким способом, запирая в её покоях, и ни за что бы не согласилась добровольно закрываться у себя. Это раз. А во-вторых, сестра была какой угодно – вспыльчивой, истеричной, капризной, надоедливой, подлизывающейся – но никогда не была равнодушной. Ни к братьям, ни к отцу, ни к прислуге. Прежняя Пенелопа точно устроила бы скандал, когда её горничная сдёрнула с неё одеяло, и уж точно огрызнулась бы в ответ на его слова. Да и ни одного совместного приёма пищи она тоже не пропускала просто так... Что же с ней такое?..

***

Пенелопа лежала на мягкой кровати. Отчего-то чувствовалась усталость: сил не было даже на то, чтобы сесть и укрыться одеялом, наполовину лежавшим на полу. Хотя оно и неудивительно, герцогиня не смогла выспаться и провела всю ночь, не смыкая глаз. С режимом сна вообще было что-то неладное, как и с состоянием вообще: Пенелопе хотелось спать, но при этом она никак не могла уснуть. В душе не было ничего, кроме подавленности, тревожности и грусти, словно те крохи положительных эмоций окончательно исчезли. Голова часто болела, не сильно, но достаточно раздражающе. И даже из-за такой мелочи хотелось бессильно плакать.

***

Рейнольд спешно шёл в сторону кабинета отца. Да, он не любил свою сводную сестру – хотя это спорный момент, но интуиция кричала, что тут что-то не так. Пенелопа не могла так просто перестать реагировать на всё. Должна же быть весомая причина. Шестое чувство не раз спасало юношу, и он доверялся ему. – Рейнольд? – голос старшего брата выдернул его из размышлений, из-за чего Эккарт чуть не споткнулся. – Куда ты идёшь? – С Пенелопой что-то странное, брат. – Что ты имеешь в виду? – после недолгого молчания поинтересовался Деррек, хмуря брови. – Она просто лежит у себя, не хочет идти на завтрак, ни на что не реагирует. Боюсь, у неё что-то серьёзно- – Серьёзное? – со вздохом перебил старший, потирая переносицу. – Рейнольд, она лишь снова пытается привлечь к себе внимание. Не сообщай отцу, я сам разберусь. Рейнольд прикусил губу, сдерживая наплыв раздражения и сверля взглядом спину удаляющегося Деррека. Мог бы хотя бы сделать вид, что ему не всё равно на Пенелопу! Идеальный наследник, чёрт бы его подрал… Репутация семьи Эккарт, престиж, мать его… Репутация репутацией, но не в момент, когда пусть раздражающей и надоедливой, но всё же сводной сестре, возможно, реально нужна помощь! Дождавшись, когда силуэт старшего брата исчезнет за поворотом, розоволосый всё-таки поспешил в кабинет отца. Рано или поздно он всё равно узнает, что что-то не так, так зачем скрывать? Тем более, если вдруг у Пенелопы реально проблемы? Как бы Рейнольд не кричал, что ненавидит сводную сестру, как бы не материл её на чём только свет стоит, как бы они не ругались, как кошка с собакой, доходя даже до того, что были готовы порвать друг дружку... Всё равно она была ему небезразлична. Несмотря на свой склочный характер – хотя не ему судить, сам ведь такой же! – Пенелопа была самоуверенна и достаточно элегантна, чтобы вписаться в высшее общество, а уж её красоту признавали все. Не нежная красота Ивонн, что была словно фарфоровая куколка, а яркая, ядовитая и дерзкая. Практически как у самого Рейнольда с его нахальным и в какой-то мере вызывающим стилем. Как бы не хотелось признавать, а Пенелопа была именно в его вкусе...