Собери осколки моего сердца

Утром Рейнольд был непривычно тихим. Лишь поздоровался с семьёй на завтраке – Пенелопа опять отказалась прийти – и, склонив голову, вяло ковырялся ложкой в супе. Внезапная картина того, как Пенелопа ела помои, принесённые слугами, стала настолько чёткой, что к горлу подступила тошнота. Юноша выронил ложку из ослабших и дрожащих пальцев. – Рейнольд? – Я не буду есть, – он отодвинул тарелку от себя. – Что-то не так с едой? – от этих слов отца нахлынула волна горечи. Когда с Пенелопой случалось такое, над ней лишь смеялись и критиковали. – Нет. Просто нет аппетита. Я, пожалуй, пойду, – младший Эккарт встал из-за стола и вышел из столовой, направляясь в комнату сестры. Только сейчас он начал замечать разницу в их отношении к друг другу и к Пенелопе. Когда Деррек или Рейнольд делали что-то неправильно – на это даже не обращали особого внимания. Когда же неправильно делала Пенелопа – ей доставалось по полной. Они с братом и Ивонн с самого рождения купались в роскоши – она же росла в нищете. Они ели различные деликатесы, которые обычный народ не мог себе позволить – для неё же даже кусочек хлеба был неземным везением. Они развлекались на приёмах – она в это время спасала свою жизнь от бродячих собак и злых людей. От осознания того, что Пенелопа, когда соглашалась на предложение их отца, всего лишь пыталась вытащить себя из ада – и по их же вине попала в новый, становилось откровенно плохо. За этими мыслями Эккарт сам не заметил, как дошёл до двери в комнату сестры. Тяжело вздохнув и набравшись смелости, Рейнольд постучался. Ответ послышался спустя минуту: – Открыто! Зайдя, он взглянул на неё. Пенелопа была в том же состоянии, что и вчера, что не утешало. – Как ты? – ничего умного в голову не пришло. – Как видишь, хреново. А тебе-то какое дело?.. – юноша прикусил губу, сдерживая поток горечи в себе. В конце-концов… Она действительно имела полное право так думать. – Именно об этом я и хотел поговорить, – он сел на краешек кровати, нервно теребя браслет на руке и боясь смотреть младшей сестре в глаза. – Пенелопа, я… Я правда хочу извиниться перед тобой. Девушка приподняла бровь. Она слышала его извинения прошлой ночью, но не думала, что он вот так скажет ей в лицо. Просить прощения не было стезёй Рейнольда, особенно лицом к лицу. – Я… Я знаю, что все эти годы вёл себя, как полный ублюдок, и… Я правда… Мне правда очень жаль… Я знаю, что, скорее всего, ты уже не простишь, я понимаю… Но даже так… Прости меня… Глаза нестерпимо жгло от слёз, и Эккарт уткнулся лицом в ладони, часто и тяжело дыша, отчаянно кусая губы. Двадцатилетнему парню уже стыдно реветь, тем более перед младшей сестрой… Пенелопа смотрела на него, пока сердце рвалось от всколыхнувшегося чувства жалости. Да, такое непростительно, но всё же Рейнольд извинился перед ней, причём во второй раз. В его словах ни капли лжи, она уверена. Он действительно сожалеет. Казалось, прошла вечность, когда он услышал: – Я прощаю тебя… Брат… Эккарт резко вскинул голову, не веря своим ушам. – Правда?! – Да, – кивнула девушка. Некоторое время старший просто смотрел на сестру, и, не успела она даже пискнуть, заключил её в свои объятия. – Спасибо… Спасибо… – Эй, эй, не перегибай, – Пенелопа неловко и неуверенно прижалась к нему в ответ, чувствуя тепло и даже какую-то защищённость от его сильных рук, словно он защищал её от всего мира. Когда ситуация перестала быть неловкой, Рейнольд встал с кровати. – Мне надо идти. Ты сегодня ела? – Нет… – Депрессия депрессией всё-таки, а есть нужно, тем более в твоём состоянии, – заметил брат. – Не пойми неправильно, я не обесцениваю твои чувства, но у тебя уже до анорексии дошло… Желудок решил подставить хозяина, громко заурчав. Рейнольд недовольно надулся, отводя взгляд в сторону, а уголки губ Пенелопы дёрнулись в попытке улыбнуться. – Ты сам хоть ел? – Не было аппетита, – признал юноша. – Я схожу на кухню за едой.

***

Пенелопа нашла в себе немного сил встать и сменить белое ночное платье на повседневное, черное с красными оборками. Волосы свалялись и запутались, но расчёсывать их уже не хотелось. В этот момент вернулся Рейнольд, держа поднос с сандвичами, чаем и печеньем. – Постарался взять что-нибудь лёгкое, – пояснил он, ставя еду на кофейный столик около дивана. – Спасибо, – голода девушка почти не чувствовала, но брата обижать не хотелось. Да и поесть и вправду надо. Пока Пенелопа ела, брат взял расчёску и начал осторожно расплетать длинные малиновые локоны, что вызвало лёгкую улыбку у сестры. В какой-то мере это было даже приятно. – Ты как так научился? – полюбопытствовала она. – На Ивонн практиковался, до того, как… Ну, ты знаешь, – Рейнольд поджал губы, игнорируя тупую боль в груди. Пенелопа тоже помрачнела. У неё никогда не было брата или сестры, и она не могла понять, что чувствовали братья, когда их любимая младшая сестра исчезла, точнее, они её потеряли. – Рей, – тихо позвала девушка. – Я… Единственное, за что бы Я хотела извиниться – прости меня, пожалуйста, за то глупое желание на чердаке шесть лет назад… Я… Я не желала Ивонн ничего плохого, правда… То желание… Да… Рейнольд как сейчас помнил эту картину в тот чёртов день. «– Пусть Ивонн никогда не вернётся в этот дом. Нет, – отчаянно молила девочка, стоя на коленях перед огромным окном чердака. – Лучше пусть она навсегда исчезнет или умрёт. И Пенелопа не знала, что в этот момент за полуоткрытой дверью стоял Рейнольд, который почти в ужасе смотрел на неё. – Ненавижу! – орал он после, закрывшись в своей комнате. О стену разбилась очередная чашка на столике. По лицу градом катились слёзы, а в глазах закипала откровенная ярость. – Ненавижу, ненавижу, НЕНАВИЖУ!!!» – Тебе не за что извиняться, – тихо ответил Эккарт. – Если бы мы дали тебе понять, что тебя не выгонят, даже если вернулась бы Ивонн, ты бы не пожелала такого. – Сейчас уже не смысла спорить, как бы могло быть. Сделанного не воротишь. Некоторое время оба просто молчали, пока Рейнольд заплетал девушке косу. – Пенелопа… Есть хотя бы малейший шанс, что ты простишь нас? Те минуты, пока она обдумывала ответ, показались брату вечностью. – … Возможно.