Curse

Уилсон откинулась на спинку дивана, потирая глаза. Пальцы переместились на шею, растирая затекшие мышцы, снимая неприятные ощущения. Она окинула взглядом стол. Книги почти полностью закрывали коричневую опору под ними и образовывали уже приличную кипу, расставленную по всему параметру, как бы ограждая от внешнего мира, переводя мысли в другое русло. Потому что Седрик сейчас на собрании Ордена, разрабатывает план по вызволению Поттера из дома его тетушки, защита на котором падет совсем скоро. И она не может не переживать. Стены семейного поместья Диггори, в которое она оставалась иногда вместе с Седриком после отъезда его родителей, давили своей холодностью. Ей казалось, будто она одна в этом маленьком мирке, абсолютная тишина в двухэтажном поместье оглушала. И библиотека с огромным количеством книг не могли помочь. Они остановились здесь, потому что Седрик планирует найти другие апартаменты, чтобы потом скрываться там, применив фиделиус. Сейчас же пусть все думают, что дом Диггори не пустует. Только вот видели ли выходящую оттуда грязнокровку Уилсон? Седрик утверждал, что министерство не ведет никаких данных о личной жизни до заключения официального брака, но глупо было полагаться, что лишних ушей не будет. После смерти Дамблдора стало страшно, по-настоящему, все что ассоциировалось с ним – детство, беззаботность, юность, – все будто померкло и перестало быть таким спокойным. И министерство не сделало ничего, не начало расследование, опрос свидетелей, поимки и задержания. Седрик говорит, что сейчас в министерстве много марионеток, которыми управляют пожиратели, до него также доходили слухи о возможных мерах для грязнокровок, но он не рассказывал ей большего, лишь мельтешил разными заклинаниями вокруг своего дома и дома Агаты, подыскивая место их дальнейшего жительства. В то время как собрания Ордена проводились все чаще. Холодные пальцы заскользили по лицу, приятно холодили виски, успокаивая, приводя в чувство. Что, собственно, она искала? – возникает в голове. Книги из раздела колдомедицины и заклинаний являли собой подавляющее большинство, – напоминает голос в голове, на удивление идентичный с голосом Малфоя. Она думает над тем, чтобы вступить в ряды Ордена. Седрик там и будет правильнее, если она будет с ним. Агата попытается его прикрывать. Возможно, ей будет спокойнее. Эгоистка, – обвинительно проносится в голове. Библиотека не была большой, но назвать ее маленькой язык не поворачивается вовсе. Нессколько стеллажей, с огромным количеством полок и напрочь заставленными книгами. Здесь она впервые, до этого довольствуясь тем, что отсиживалась в гостиной или в комнате Седрика. Но теперь – мозг требовал знаний, обстоятельства давили и ей показалось логичным, если она продолжит изучать зельеварение для приготовления базовых зелий. Феликс Фелицис же удался, с горем на пополам. Ауч, она снова переступила запретную тему. Она все боялась, что в ту ночь Драко выпил Феликс Фелицис. Или того хуже – отдал другим пожирателям. Он не так поступить с ней, их дружбой. Это же Драко. — Сколько раз ты продолжишь его оправдывать? — Пока я буду верить его словам, – произнесла она уверенно и дерзко в лицо Седрика, пытаясь унять дрожь в пальцах. В какой-то степени это была их первая и серьезная ссора, что после на следующее утро они не говорили друг другу ни слова, когда вечером Диггори подошел к ней со словами: — Пуффендуй научил меня дружбе, научил меня верить в добро в каждом человеке и, я понимаю тебя и принимаю твое отношение к нему, – не произнося его имени вслух. – Я рад, что у него есть ты. В свой взгляд Уилсон пыталась вложить всю любовь и уважение к нему. Это меньшее, чего он был достоин. Хлопок раздался где-то в гостиной, знаменуя возвращение Диггори домой. Уилсон сразу же вскакивает из-за стола, роняя часть книг, которые ранее покоились на коленях. Ее это волнует только на совсем чуть-чуть, потому что она чувствует запах корицы все отчетливей.       — Сед, – она обнимает его, цепко хватаясь за ворот его джемпера. Он зарывается в ее волосы, заключая в обруч из рук. Они все меньше разговаривают, предпочитая словам прикосновения. Она замечает, что чаще кладет руку на его грудь, стараясь нащупать бьющееся сердце. Седрик же все чаще целует ее более отчаянно, будто в последний раз. Уилсон старается об этом не думать вовсе. Как и о вещих снах, от которых толку лишь исписанные страницы в дневнике и отсутствие новых. Они ее не мучают – о них никто не знает кроме Седрика. Ей спокойнее. Чувство вины не давит. Она облегченно выдыхает в такие моменты. Седрик отказывается от ужина, прося остаться ее на ночь. Агата соглашается, ей лишь необходимо немного времени, чтобы предупредить родителей и Лилиан. Ночью они не спят, прижавшись друг к другу, они вслушиваются в каждый вдох и каждый выдох, развалившись прямо на седриковой кровати, достаточной, чтобы вместить их обоих. Одеяло сбилось на край кровати, ниспадая лужей на пол, тяжелые шторы были чуть приоткрыты, впуская лунный свет. Теперь комната сияла в серебре. Уилсон кажется это дикостью, но губы Седрика – пьянят сильнее любого огневиски, к ним хочется тянуться, они нужны ей прямо сейчас.

***

      — Сед, я хочу вступить в Орден или оказывать какую-либо помощь и содействие. Она действительно тщательно думала об этом последние недели, проводя часами в мыслях. Бывало Уилсон сидела в фрустрации на протяжении нескольких часов, поднимая глаза на часы, давно показывающие за полночь, затем устало брела к кровати, передвигая развалившегося на ее подушках Салема и загребая его в охапку своих рук. Он не противился, только раз мяукнул недовольно, больше для вида. Агата взвешивала все риски, было глупо их отрицать, они и были, были большие, от которых просто так не отделаешься, потому что просчитать их невозможно. Это может обернуться чьей-то смертью, но ожидание Седрика после каждого похода в министерство или Нору оказывает эффект не хуже ожидания приготовления жидкой удачи. Он рассказывал ей, что они почти закончили разработку плана для транспортировки Поттера в Нору. Если это будет возможным, ей кажется, что ее помощь будет кстати.       — Ты готова рассказать о снах? Она виновато кусает губу, ежась, и вытягивает рукава свитера, растягивая его нещадно так, чтобы ладони прикрыть. Шерсть немного колет пальцы, окутывая их красным, искусственным таким, что тепла и спокойствия не ощущается вовсе. Кресло новое, безумно мягкое и удобное, в темной обивке и двумя подлокотниками, на котором она разместилась, кажется лишней деталью интерьера – он слишком расслабляет и не помогает почувствовать серьезность разговора. Не в бровь, а в глаз.       — Нет, я пока... Не могу и не думаю, что смогу когда-либо. Я хочу о них забыть, потому что я пыталась выстроить логическую цепь того, что происходит в моих снах... и все понятно и просто – осенью начнется война, она уже началась, это принесет потери, большие, – Уилсон глубоко вздохнула, – предположительно весной я буду убегать от кого-то и вероятно тогда окажусь в плену, куда позже попадут Поттер и его друзья. А потом все, провал. Я не знаю, что будет дальше, я не знаю, что будет с моей семьей, с тобой и... боюсь, боюсь до чертиков. Седрик опускается на колени перед ней, устанавливая зрительный контакт, заставляя Уилсон фокусироваться на серой радужке напротив. Диггори касается пальцев и переплетая их со своими. Она чувствует как металл на пальце соприкасается с его кольцом. Это успокаивает. Хотя она не уверена, что он не снимает кольцо во время посещений Норы, где проходят собрания с момента смерти Дамблдора. Эта мысль больно колет сердце.       — Агата, я все понимаю и то, что происходит с тобой сейчас и мысли о вступлении в Орден – чувство вины за свои сны, за то, что не в силах остановить и помочь. Я бы хотел сказать, что тебе нужно подумать об этом, абстрагируясь от снов, и понять истинность своего желания, но пока не могу. И мне немного стыдно, что одна из причин – это я, ты боишься за меня, мне это льстит, – уголок его рта дергается в нервной ухмылке, – но по-другому не могу. Я должен быть там, потому что действительно хочу сделать все возможное. Агата провела языком по сухим губам, тяжело сглатывая:       — Седрик, я хочу помочь тебе, в первую очередь, и если это означает помощь и Ордену и для этого придется вступить в их ряды, я сделаю это.       — Нет, нет, нет, Агата. Я хочу, чтобы ты оставалась в безопасности, – на его красивом лице отчетливо виднелся страх, он же и ощущался в его взгляде. Уилсон переместила ладонь на его лицо, едва касаясь лба, смахивая выбившиеся волосы. Пушистые ресницы затрепетали немного встревоженно, следя за ее движениями. Все будто замерло, они пытались не издавать и звука. Прежде чем тишину рушит ее полушепот, она не способна произносить следующее вслух:       — Никто не способен никого защитить.       — Но я сделаю все возможное, – он прикрыл глаза, стараясь не смотреть на нее.       — Этого может быть недостаточно, – Уилсон кажется, что ее цинизм сейчас не к месту, но молчать она не может.       — Этого всегда будет недостаточно, – слова Седрика сочатся правдой. Не в бровь, а в глаз.       — Хорошо, может я и не буду участником Ордена. Но время операции по вызволению Поттера, я должна быть в Норе. Я должна убедиться, что все пройдет хорошо, могу помочь зельями. Он не мог пренебречь этим, он не мог позволить ей подвергать себя опасности и ее нахождение в Норе во время операции будет компромиссом.       — Я скажу им об этом.       — Спасибо, – она едва говорит это вслух.       — А теперь пошли отработаем пару заклинаний и рукопашный бой. Седрик старался подготовить ее ко всему, проводя с ней часы на отработку техники, включая и простое ведение боев как у магглов. Он надеется, что это поможет. Надежда умирает последней, ведь так?

***

Гостиная в Норе показалось Уилсон удобной комнатой с диваном и креслами. В ней был большой камин, который, по рассказам Седрика, подключен к каминной сети летучего пороха. Взгляд Агаты также зацепился за радио в деревянном корпусе, о которых как-то упомянули близнецы, и большие волшебные часы. Часы эти были весьма примечательные. В них, в отличие от часов на кухне, вместо одной стрелки имеется целых девять — по количеству членов семьи, причем, каждая стрелка имеет соответствующую надпись. Вместо цифр на циферблат нанесены слова: «дом», «школа», «работа», «путешествие», «потерялся», «больница», «тюрьма» и «смертельная опасность». Посмотришь на эти часы — и сразу видно, кто где находится или кому нужна срочная помощь. Сейчас все стрелки мужской части семейства указывали на «смертельная опасность». Уилсон считает, что такая модификация намного лучше кольца, которое можно снять. За последний час она бросает взгляд на левую руку не менее пятнадцати раз, а кольцо, издеваясь, лишь блестело сильнее. Уилсон еще раз провела пальцами по волосам, напоминая себе, что на голове у нее полный бардак, стараясь пригладить их и одновременно отмеривая шаги до противоположного конца комнаты. Сидеть сейчас казалось невозможным, в ногах тоже будто бы появлялся зуд, хотелось встать и сбросить напряжение. После полета на метле, как быстрый способ добраться до Норы, волосы превратились в ворох неопрятно уложенных локонов, но никто, ровно как и она сама, не обратил на это внимания. Агата подлила свою порцию жидкой удачи во все напитки, к которым дотянулась, а потом дотошно старалась эти напитки всем раздать. Седрик выпил. Аластор и подавно не взял бы ничего из ее рук. Она заставляет себя пытаться смотреть на него без содрогания. Колин Криви не заслужил этого, пусть и виновен в его смерти не Грюм, а Барти-Крауч младший, который выпил оборотное зелье и представлялся всем преподавателем по защите от темных искусств – Уилсон это понимала, но все равно не могла взглянуть ему в глаза, потупив взгляд, едва заметив его смотрящим на нее. Будто прочесть хочет. Феликса Фелициса у нее осталась только одна капля, у Седрика, по прогнозам Уилсон, есть ещё примерно четверть флакона /но она ни за что не признается ему, что изначально в его флаконе было самое большое количество жидкости/. Агата не знает делала ли она такое перед события в своем сне, когда Джордж с окровавленным ухом будет лежать на диване, отпивая какого-то зелья, которое она достала из потертой сумки. И сейчас именно эта сумка лежала где-то на диване в гостиной. В это утро Агата в панике смотрела на Седрика, начиная пересказ своего сна. Впервые выражение на его лице было нечитаемым для нее. Голос миссис Уизли, Агата мысленно исправила себя на лаконичное Молли, как просила ее называть сама Молли Уизли, иногда настойчиво перебиваемый Делакур раздавался откуда-то из кухни. Видимо, Флер успокаивала Молли. Джинни была где-то наверху, иногда мельтеша и на нижних этажах. Она не могла усидеть на месте и посидеть спокойно хотя бы несколько секунд. Агата, сама того не заметив, оказалась на кухне в окружении двух женщин. Эта комната, с восемью стульями и массивным деревянным столом, забитой различными кухонными приборами – была пустой. В ней не было живости, лишь терпкий страх витал в воздухе. Как бы никто не пыталась, все фразы сопровождались долгим молчанием – уши держали востро, вскакивая едва на улице прозвучит какой-то шорох, отдаленно напоминающий звук мотора или метлу. Уилсон даже проморгала момент, когда неспокойная до этого Джинни сидит слева от нее, держа за руку. Она в ответ только сильнее стискивает ладонь. И старается фокусироваться на дыхании, иногда облизывая сухие губы. Прошло не менее целого часа, прежде чем раздался крик Джинни, о том, что они здесь. Уилсон тут же подскочила, протискиваясь в дверной проем, в котором уже толпились Молли и Флёр, застав сцену как Джинни выбегает во двор, помогая прилетевшим зайти внутрь.       — Гарри? Ты настоящий? Что случилось? Где все? – кричала миссис Уизли. Агата увидела Гарри, скорчившегося во дворе Норы. Отряхнувшись, он отбросил потухшую расческу, встал, слегка пошатываясь. К нему тут же поспешили миссис Уизли и Джинни, а рядом грузно поднимался с земли Хагрид. Было страшно, виски тут же сдавило, все диалоги воспроизводились будто через толщу воды. Ноги самостоятельно подошли к Гарри, замечая сбившиеся пряди, осматривая его лицо в поисках серьезных ран. Немного капель крови, смешавшиеся с потом. Немного мелких ран и сбивчивое дыхание. Если бы не адреналин, он бы свалился без сознания прямо во дворе от перенапряжения и стресса.       — А что? Еще никто не вернулся? – задыхаясь, спросил Гарри. Ответ был предельно ясен – так побледнела миссис Уизли.       — Мама! – закричала Джинни и ткнула пальцем в синюю точку, засветившуюся во мраке. Та становилась больше, ярче, и скоро они увидели Люпина и Джорджа, которые, вращаясь, плюхнулись на землю. Уилсон знала: что-то не так. Люпин поддерживал Джорджа – тот был без сознания, лицо все в крови. Кровь, его, Джорджова кровь. Гарри подбежал, подхватил его за ноги. Вместе с Люпином они занесли Джорджа через кухню в гостиную и положили на диван. Свет лампы упал на голову раненого, и Джинни в ужасе охнула, а у Агаты подвело живот: у Джорджа было оторвано ухо. Полголовы и шея влажно, жирно блестели от алой крови. Он же выпил Феликс Фелицис. Ей будто мерещится это все и жутко от самой себя. Агата тут же выхватила палочку, призывая зелья из своей потертой сумки. Зелья для восполнения крови, обеззараживающее, чтобы не допустить заражения, настойку морфия, потому что смотреть то, как он сморщивается каждый раз – невыносимо. Уилсон с трудом заставляет свои пальцы не дергаться. Далее в дело вступает Молли, нашептывающая что-то ласковое, в результате чего дыхание Джорджа спокойное, размеренное. Влажная ткань в ее руках на его лице оставляет едва заметные, чуть блестящие на свету дорожки воды. Кровь стирается, медленно и неторопливо, чуть смешивается с водой и капает алым на обивку дивана. Никто не смеет предлагать использовать очищающие заклинания, все смотрят чуть с горечью и сожалением, но больше со страхом. Где остальные? Какие потери? Седрик ранен? А жив ли вообще? Вопросы теряются чем-то невысказанным в потоке предшествующих событий – перепалки Гарри и Люпина о том, что стоило перестать использовать обезоруживающие заклинания и наконец использовать другие заклинания. Уилсон слушала мельком, стараясь обращать внимание за дыханием Джорджа. Гарри, не обращая внимания на извинения и ругательства Люпина, спросил Уилсон:       — Джордж поправится?       — Надеюсь. Хотя шансов восстановить ухо нет. Возможно, это черная магия... Главное, он жив. Снаружи послышался шум. Поттер и Люпин тут же кинулись на улицу, следом побежала Джинни, Молли же продолжала стирать кровь с шеи Джорджа. Агата открывала и закрывала рот не в силах проговорить что либо, слова как и мысли были абсолютно хаотично разбросаны, теряясь в атмосфере вокруг. Ну где же ты, Сед? Жив ли ты? Как только в поле вновь показался Поттер с губ слетел вопрос:       — Во дворе кто-то еще, да?       — Гермиона и Кингсли, – подтвердил Гарри.       — Хорошо, это очень хорошо. Дальнейший диалог был прерван – в кухне что-то оглушительно затрещало.       — Я докажу тебе, кто я, Кингсли, но сначала увижу своего сына, а пока прочь с дороги, если жизнь дорога! Блестя потной лысиной, в перекошенных очках, мистер Уизли ворвался в гостиную, а следом влетел Фред – оба бледные, но невредимые. Молли Уизли впервые дала волю слезам, пока мистер Уизли смотрел на зияющую дыру вместо уха. Фред... впервые на ее памяти он был таким... молчаливым, не находящим слов и ошеломленным. Нелепая шутка Джорджа про его новый внешний вид немного разрядило обстановку, но это была лишь минутная слабость. Уилсон лаконично решила оставить и покинуть эту сцену семейного уединения. Она вышла в сад, всматриваясь в звёздное небо. Почти такое как в Выручай-комнате. Она не заметила, как рядом оказались Хагрид, Гермиона и Люпин. И вот они, стоя плечом к плечу, устремив глаза вверх – ждут. Минуты медленно превращались в года. При малейшем дуновении ветра все вздрагивали, а на шелест куста или дерева оборачивались с надеждой – вдруг оттуда, целый и невредимый, выскочит кто-нибудь из членов Ордена? Внезапно прямо над их головами появилась метла, стремительно приближавшаяся к земле. Богс и Рон. Седрика все еще нет.       — Рем! – Отбросив метлу, Бомс кинулась в объятия Люпина. Тот был бледен и, казалось, от волнения онемел. Еле живой Рон поплелся к Гарри и Гермионе.       — Вы целы, – пробормотал он. Гермиона бросилась к нему и крепко прижала к себе:       — Я думала… думала…       — Со мной все в порядке, – успокаивал Рон, похлопывая ее по спине. – Все отлично. Уилсон вспоминается их диалог в больничном крыле. И не будь они в таких обстоятельствах, Агата бы считала, что Рон и Гермиона делают все верно. Она была бы рада увидеть когда они наконец признаются друг другу во всем. Неловко прокашлявшись, Уилсон попросила зайти всех внутрь для осмотра и принятия зелий. Ремус сразу же отказался, как и сделали это Рон и Гермиона, и Тонкс. Они остались стоять на улице, пока Уилсон осматривала Фреда и мистера Уизли. Те отделались испугом и мелкими царапинами, так что крововосполняющих зелий и пару для тонизирования хватало вполне. И все же от нее не мог ускользнуть фредовы жалостливые взгляды, которые она, клянётся Мерлином, затылком чувствует, обрабатывая раны мистера Уизли. Жалостливый взгляд – самая последняя вещь, которая ей нужна, и ей хочется просто сбежать, поэтому после осмотра и нанесения всех необходимых мазей она выбегает из гостиной, прямиком на кухню. Руки немного трясутся, так и норовят уронить стакан. Она подходит к раковине и включает самую холодную воду, набирает полный стакан и не выключает ее, оставаясь будто в фрустрации, когда вода выливается за края стакана, разливаясь по всей раковине. На ее глаза ей попадается красная кисть ее правой руки, которая под струёй воды казавшаяся ещё более ярким пятном. Она засматривается и не замечает как вода перестает течь.       — Я думаю, ты набрала уже достаточно воды. – Фред стоял возле нее, насупив брови, недовольство читалось на его лице.       — Да, думаю так и есть, – она почувствовала, что ей хочется оправдаться, оправдать себя. – Я просто задумалась, ты знаешь как иногда меня уносит в совсем другую сторону. С Джорджем все хорошо?       — Он снова уснул, не хотел ему мешать, потому что невозможно спокойно посидеть на месте.       — Хорошо, когда он проснется ему необходимо будет дать обеззараживающее зелье, оно стоит на столике в гостиной.       — Я уже видел его, мама говорила что его необходимо дать, когда Джордж проснется.       — Да, хорошо.       — Хорошо. Я так понимаю, колдомедицина?       — Пока зельеварение, возможность оказать первую помощь базовыми заклинаниями, но до искуссного колдомедика мне далеко. Тем более, что на следующий учебный год я не приеду в Хогвартс.       — Ты бросаешь Хогвартс? Агата отрицательно помотал головой, отпивая жидкость со стакана. Немного отдает в зубы, поэтому прежде чем заговорить выдерживает небольшую паузу.       — Не думаю, что вернусь туда, не в этом году. Все, что начнется не позволит.       — Твои родители...       — Я и Седрик наложили чары на дом и постоянно их обновляем, но все равно страшно за них до чертиков. Фред хотел было сказать что-то, возможно что-то приободряющее, когда в саду вновь раздались голоса, только в этот раз новые и один из них до боли знакомый. Уилсон наспех выбрасывает стакан в раковину, не заботясь о его целостности ни на йоту и бежит, бежит. Потому что это запах корицы, который она ощущает, когда обнимает его со всей силы. Потому что голос что-то шепчет успокаивающе возле уха. Потому что это Седрик и сейчас он жив, остальное пока подождет.

***

Глаза начало щипать, и она не сразу поняла, что последние тридцать минут смотрит на письмо в руке, не моргая. Письмо смерти, так его назвал Дин Томас, прежде, чем пуститься в бега. Простая анкета для заполнения, говорили в министерстве. Анкета в Азкабан, думалось Агате. Если в графе с родственниками-магами, ты поставишь прочерк, то, считай, подписала себе билет без обратного конца. Она переехала взгляд на часы, циферблат неумолимо показывал летящие секунды, а Седрика так и не было. Уилсон старательно верила в то, что он задержался и всякий раз отгоняла мысли о министерстве. Раздавшийся хлопок в комнате и силуэт Седрика кажется спасительной шлюпкой, которую сбросили, чтобы она помучалась прожила дольше.       — Агата, давай присядем на диван. Она даже не совсем поняла, что он сказал в начале. Лишь когда крепкие руки подхватили ее и посадили на диван, ей пришло осознание, что все это время она находилась на полу. Агата пыталась начать, но в горле будто пустыня образовалась, запрещающая произнести хоть слово, потому Седрик начал свои рассуждения.       — Это с министерства, – он нахмурил брови. – Это анкета для всех волшебников. Могу я посмотреть? Кивок, он аккуратно забрал пергамент с ее рук.       — Дело дрянь, – слова просто вырвались из ее рта. Это все, на что хватило сил. Седрик быстро прошелся глазами по письму, не отпуская ее руку. Агата лениво закрыла глаза, теперь глаза зудели не так раздражающе. Было что-то фатальное в этом вечере. Она никак не могла вынести из головы страх, когда увидела Лилиан с злополучным письмом в руке. Чары вокруг дома, которые были наложены ею по достижению своего совершеннолетия, непременно работали. Но насколько хорошо? Агата для пущей уверенности просила и Диггори наложить дополнительный слой заклинаний, и сама использовала их, которые только нашла. Однако сова, пусть даже и министерская, нашла ее. Это было страшно. И сложнее всего было не думать о родителях и сестренке прямо сейчас. Они ещё для пущей торжественности используют яркий дизайн, так что не заметить его невозможно. Гады. Агата не подавала никаких эмоций по началу. Отнекиваясь, что это простое письмо для нее как ученицы Хогвартса. Но как только наступил сумрак эмоции обрушились на нее, разливаясь лавиной страха и ярости по всему телу. Ноги не слушались, передвигая ее по комнате туда-сюда. Пальцы впились в этот кусок пергамента. Казалось самым правильным – трансгрессировать в апартаменты Седрика.       — Агата, держи, выпей воды, – стакан с водой приятно коснулся губ, наконец смачивая их.       — Лилиан принесла это письмо, говорит, оно лежало прямо перед калиткой. Ещё и хотела посмотреть что там внутри, пока я не спрятала его куда подальше.       — Они уедут к родственникам в Новую Зеландию... не знала как вывезти их из страны, не рассказывая ничего, поэтому они знают, что в министерстве не все спокойно, что проводится какая-то специальная операция, всех учеников забирают в Хогвартс на весь период оставшихся каникул и учебный год. Я сказала им, что отправлюсь туда, а они уедут. Седрик помолчал несколько минут, рассматривая так пристально, будто пытаясь насквозь прочесть, держа ее руку, письмо в другой руке упало белым пластом на паркет.       — Я думал, ты применишь обливиэйт.       — Это уже сделала Гермиона, – нотка сарказма в голосе. – Не хочу повторяться.       — Я рад, что ты этого не сделала.       — Я – нет. Я не смогла, оказалась такой слабой. Как можно ставить чувства превыше долга?       — Они бы не согласились потерять тебя и память о тебе.       — Но если со мной что-то случится, то что будет с ними? Ты придёшь и скажешь им, что оказывается ваша дочь умерла, прямо в Хогвартсе?       — Агата, посмотри на меня ещё раз, – голос его был как никогда серьезный, – я обещал тебе стереть им память, если с тобой что-то случится, я сделаю это. Но твои родители должны знать хотя бы половинчатую правду, и то, что ты сделала – отправила их на другой конец Земли, – это тоже вариант. Они будут в безопасности, министерство их не найдет. Я помогу им обосноваться там. В течение недели от тебя будут ждать ответа, возможно отправят диаграмму ещё раз, после этого подождут ещё две недели. При неполучении ответа, ты будешь объявлена в бега. Но это не страшно... потому что сейчас очень много магглорожденных также скрываются, про Дина Томаса Фред и Джордж тебе рассказали. К тому же ты будешь со мной.       — Хорошо, тогда мне нужно будет забрать свои вещи и... Ты же должен был увидеться с родителями. С ними все в порядке?       — Да, с ними все хорошо, отец и мать почти обосновались там. Интересуются как дела у нас с тобой. И Ордена. Они готовы помочь твоей семье. Она кивнула и пообещала обратиться к ним за помощью в случае экстренной необходимости семеству Уилсон.       — В министерстве появились дементоры? – предупреждая следующей вопрос, она наскоро ответила. – Мистер Уизли упомянул об этом. Седрик нехотя кивнул, натягивая маску холодности, борясь с ощущением страха и мерзости под кожей. Потому что делать с этим ничего не может, только надеясь, что Гарри выполнит задание Дамблдора и каким-то способом перехитрит Воландеморта и пока такая надежда остается – он готов верить и помогать Ордену. Вера умирает последней, ведь так?       — Министерство хочет беспрекословного подчинения всех отделов и кадров, а дементоры позволяют добиться послушания, никому ведь не хочется отведать поцелуя дементора. После в комнате повисает тишина, так что слышно как бьётся сердце Седрика, готовое вырваться из груди. Его рука теперь перебирает ее пряди, цвет которых ему не стоит труда назвать даже с закрытыми глазами. Он думает, что они красиво переливаются под лунным светом. Уилсон устраивает свою голову ему на плечо, но тяжесть ощущается приятно и не отдает тяжестью вовсе.       — Ты видишь... что-нибудь ещё в своих снах?       — В основном только битвы, я продолжаю вести дневник, поэтому ты можешь прочесть все оттуда, но он сейчас дома и тебе придется аппарировать вместе со мной, чтобы я передала его тебе. Но один раз мне снилась какая-то чертовщина. Она не была похожей ни на какой-либо предыдущий сон, потому что в основном мне снятся битвы и смерти, но в этот раз локация была другая будто чей-то обветшалый дом. И повсюду голос, такой знакомый, но мне сложно было отличить мужской это или женский, но он успокаивал и предупреждал, что я должна доверять ему и мне нельзя возвращаться.       — Возвращаться куда?       — Не знаю, но предполагаю, что может это намек, что мне надо пуститься в бега и не возвращаться в семью, в школу, в министерство.       — Ты уверена, что Снейп действительно уничтожил копию дневника? Агата кивнула, прежде чем ответить, забывая, что Седрик не видит ее лица. Тогда губы прошептали словно во тьме:       — Я надеюсь на это. В любом случае часть этих снов уже сбылась, так что они в какой-то мере потеряли свою ценность. Она прикусила язык, заставляя невысказанное застрять в глотке. Пытка Гермионы. Гарри и Рон, вместе с Полумной в темнице каких-то извергов. Ее собственное заключение.       — А почему ты не видишь победы одной из сторон? Ни смерти Гарри, ни Воландеморта?       — Я сама и не понимаю, но все мои сны бесконтрольные, я просто вижу. В одной из книг Запретной секции говорилось что это из-за слишком большого количества мелких факторов, слишком много действий может быть предпринято с каждой из сторон. Иначе я не знаю. Но если победит Воландеморт, то я рада, что не вижу этого во сне.       — У нас есть надежда.       — Шанс, один на миллион.       — Все зависит от того, насколько грамотны будут наши шаги.       — Но я не знаю что будет когда я попаду к ним в плен. Я боюсь, – было стыдно признаваться в этом, но действительно в глубине души многое в ней скукоживалось стоило ей только мысленно вернуться в сон.       — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты выбралась оттуда как можно скорее. Она подняла голову и всматривались в его выражение лица, изучая все до последней морщинки.       — Проводи меня, я передам тебе копию дневника.

***

Уилсон не могла уснуть, ни после всего случившегося. Ей по-прежнему сложно поверить в действительность, потому что это... невозможно. Нереально. Все смерти, которые происходили и будут происходить, это где-то там. Защита семьи, письмо из министерства, Седрик в Ордене и покушения Драко. Это все – сюр, из ряда вон выходящего к тому же. Может она уснула и все это ее сон? Салем расположился поверх одеяла, прямо на животе немного затрудняя дыхание. Но будить и перемещать его не хотелось, поэтому лёжа на спине, оставалось только сверлить потолок. Драко. О Драко! Мерлин тебя подери! Она иногда ловила себя на мысли о том, каково сейчас Драко, жить и оставаться в Малфой-Мэноре. Среди всего происходящего, его единственная надежда – семья. Вера, что Нарцисса и Люциус смогли пересмотреть свою точку зрения после всех зверств, оставалась и Уилсон искренне надеется, что Драко держат как можно дальше от выполнения каких-либо мыслей. Но если не пересмотрели? Что, если не ужаснулись деяниям Воландеморта и фанатично продолжают следовать его приказам? Что, если они заставляют Драко убивать, прикрывая это все сомнительной идеологией? Агата часто поморгала, увлажняя слизистую необходимой влагой, иначе глаза начинало щипать от сухости. Одеяло согревало, матрас был самым удобным в ее жизни, Салем едва слышно мурлыкал, и она просто хотела запомнить свою комнату в родительском доме такой. Завтра или в течение трех дней она переберется к Седрику окончательно, смазывая весь соус родителям про отъезд в Хогвартс, с каким трудом она убеждала своих родителей, что ситуация в правительстве незначительная, быстрорешимая, и в Хогвартсе будет безопаснее всего. Уилсон кажется, что ложь подается теплой. Хотя Драко говорил, что холодная подача лучше. Она бы хотела узнать что происходит с ним, узнать хоть весточкой, потому что ему сложно, потому что это же Драко. Мысли плавно перенеслись к трем гриффиндорцам, пытающихся выполнить задание, которое Дамблдор заботливо возложил на их плечи. А теперь он находится в могиле. Жертва или хитрый манипулятор? Впринципе, если его план сработает и Воландеморт с его приспешниками будет повержен, это не будет иметь никакого значения. Самое главное – цель достигнута, путь достижения не важен. К тому же, историю пишут победители, поэтому если у них получится, то Дамблдор – умнейший стратег, небоявшийся никаких жертв, включая свою собственную смерть. Но в обратном случае – Дамблдор неудачник, который не смог помешать ничему. Хотелось увидеть вещий сон со счастливым финалом как никогда. Агате хочется верить, что золотое трио так и останется в том же составе и у них все получится, все будет хорошо. Пусть и эта мысль закрадывалась с сомнениями – это лишь сомнения. Сомнения были постоянно – во всех ее действиях и мыслях всегда были сомнения, которые маячили перед глаза, а Уилсон лишь отмахивались от них. Сомнения о том, чтобы не возвращаться в Хогвартс на последний год обучения, сдав финальные экзамены, начать обучение колдомедицине. Сомнения, что о снах ей рассказывать не стоит /она эти мысли на корню режет и старается больше к ним не возвращаться – выбор сделан, точка поставлена. Есть куда более важные вещи/. Сомнения, что Пожиратели смерти о ее даре не знают и что дневник с уликами был Снейпом уничтожен окончательно. Ей не хватает Полумны. Необычную, неординарную с собственными мозгошмыгами в голове. Уилсон стоит навещать Лавгудов чаще пока не начался учебный год, когда Полумна вновь сядет на Хогвартс-экспресс. Уилсон готова поспорить, что Полумне все ни по чем, и поцелуй Дементора она бы выдержала и даже несколько десятков. Потому что Полумна намного сильнее их вместе взятых в совет неординарности, ее сложно предугадать, и она словно живёт в своем мире. Она соскучилась по старым временам. Но ничто не вечно. Уилсон решает, что перевезет свои вещи к Седрику только через пару дней, окончательно попрощается с семьёй, надеясь вновь вернуться сюда и посмотреть на то, как взрослеет Лилиан, на то, как родители сюсюкаются с Салемом. И все хорошо. Стук в комнату прерывает поток рассуждений и мамина голова выглядывает из дверного проема.       — Я могу зайти?       — Да, конечно, – Салема все-таки потревожить пришлось, он недовольно мяукнул и полез к изголовью, расположившись на подушке. Мама едва слышно прошла и села на кровать.       — Ты уверена, что отправишься в Хогвартс?       — Мам, мы уже говорили об этом, – Агата присела, с силой стискивая одеяло, слова даются все труднее. – Я понимаю, что вы беспокоитесь за меня, но мне будет безопаснее там. В Хогвартсе всегда безопаснее. Только она никогда не рассказывала родителям о Квирелле, Василиске и дементорах на третьем курсе.       — Ты уже стала такой взрослой, как же мне хотелось уменьшить тебя и оставить в этом доме. – Мама улыбалась, пусть и Уилсон знала, что так она переживает, нервничает и не хочет, чтобы она, Агата, уезжала.       — Кстати, я не совсем помню как это оказалось у меня, но, думаю, тебе нужно будет на это взглянуть. Мама протянула конверт, без обратного адреса, где написано, что это нужно доставить Агате Уилсон.       — Спасибо, я прочту чуть позже. Ты точно не помнишь откуда оно появилось?       — Не помню, будто память стерли. Я просто нашла его в кармане, кто бы мог подумать сколько оно ещё там полежало бы. Будто стерли память. Может так и есть, если это связано с миром магии. Руки ужасно чесались разорвать бумажку, которая скрывала секрет, тайну, чтобы наконец облегчить свое любопытство. Страх неизвестности перед чернилами ужасал своим томительным ожиданием. Но ждать она больше не могла.       — Может это даже тайный поклонник, – мама лукаво улыбнулась.       — Мааам, не говори чепухи. Ты сама прекрасно знаешь, что идея сумасбродна.       — Хорошо, хорошо, – лицо ее стало серьёзным. – Агата, мы тебя любим не смотря ни на что, ты всегда можешь положиться на нас. Агата наклонилась вперёд, обнимая женщину напротив, дыхание у обоих было учащенное, а в горле ком образовался.       — Когда ты уезжаешь?       — Через три дня. А вы когда?       — Пока разберемся с бумажной волокитой – не раньше чем, через две недели.       — Ты... вы только пишите мне, я должна знать что вы добрались до Новой Зеландии без приключений.       — Конечно. Мама разорвала объятия, проводя мягкой рукой по щеке, Уилсон на минутку закрыла глаза, будто ничего и не было.       — Я оставлю тебя, чтобы ты прочла конверт. Уилсон никак не могла открыть конверт самостоятельно, бумага оказалась чрезвычайно эластичной. Или на ней заклинание. Чары против вскрытия, ну что же, неплохой способ удержать тайну, быстро и просто одолены и Уилсон взяла в руки сложенный лист. Почерк, привычки в исключительной фамильярности и змейка с буквой М. Не узнаваемый сначала, потому что он никогда так не писал. М – Малфой. Драко Малфой. Левый уголок ее губы приподнялся в ухмылке. Как у Седрика. Для него это был привычный жест при сомнениях.