Mud / Грязь

Я прибываю настолько поздно, насколько позволяет моя непреодолимая пунктуальность. В Большом Зале уже полно народу. Переговорщик пожимает руки и улыбается, пока генерал проверяет выходы и узкие места в безопасности. Будь я террористом, счел бы этот зал идеальным: один термальный детонатор, и прощай, Сенат. Несомненно, в завтрашних голоновостях это стало бы главной темой. Хуже всего, что я даже не знаю, кого бояться: сепаратистов или фанатичных республиканцев. Винду прав: все начинают сходить с ума. Несмотря на это, люди продолжают пить, смеяться и играть в политические игры, как обычно. Для них война — просто довод для убеждения оппонентов. Последние месяцы озлобили меня — не моё дело судить о таких вещах. Я заметил массивную прическу Падме неподалеку от себя. Она страстно беседует с горсткой сенаторов, подчеркивая слова грациозными жестами. Её аудитория поглощена разговором, очарованная в равной степени её речью и красотой. Энакина легко обнаружить: он стоит в десяти шагах от Падме, сцепив руки за спиной и не сводя с неё глаз. Должно быть, я тоже увлекся, так как вздрогнул, услышав голос Органа: — Она потрясающая, да? Наверно заметил, куда я смотрю. — Она столь же красива, сколь и умна, — ответил я, поглаживая бороду. — Мы все потеряли головы от неё в каком-то смысле. Когда вы приехали? Я слышал, что кампания была успешной. — Да, хотя и заняла больше времени, чем предполагалось. Мы вернулись пару дней назад, и пока нас не было, Корускант изменился. — Действительно, атмосфера напряженная, но многие всё равно не хотят прозревать. Они поймут, что идет война, только когда она постучится к ним в двери. Органа продолжает говорить, но я больше не слушаю: от улыбки Энакина меня будто пнули в живот. Он подходит к нам и холодно приветствует Бейла, сверля меня взглядом. — Я не рекомендую вам связываться с Мастером Кеноби, сенатор. Он уводит чужих жен. Повисла зловещая пауза, пока Органа угадывал посыл. — Последую вашему совету, не стану рисковать, — сказал он и ушел. — Ты нагрубил ему, — шепчу я, когда мы остались наедине. — Да плевать, терпеть не могу этого хера. Ты говорил с Йодой? — А ты? Он небрежно отмахивается. — Так что он сказал — ты меня бросаешь? — Дело не в том, что я собираюсь бросить тебя, ты же понимаешь. — Но ты бросаешь? Энакин стоит слишком близко, вторгаясь в моё личное пространство, то ли чтобы самоутвердиться, то ли потому что знает, какое влияние оказывает на меня его присутствие. Он чувствует, что потерял позиции во время последнего разговора, и теперь сделает всё, чтобы одолеть меня. Падме закончила говорить и направилась к нам. Она нежно взяла меня за руки. — Оби-Ван, давно не виделись! — она отошла, чтобы взглянуть на меня. — Ты такой... — Пожалуйста, не говори, — успеваю я прервать её. На мгновение она была удивлена моим страдальческим тоном, но затем развеселилась. — Не буду, обещаю. Её улыбкой можно растопить лёд, и я отдал бы всё, чтобы оказаться в другом месте. Зато ухмылка Энакина ужасна. Он слишком наслаждается моим смущением и её слепотой. — Не дай ему одурачить тебя, Падме, он просто любит прикидываться дряхлым и мудрым джедаем. Видела бы ты тусовку у его двери прошлой ночью. Она понимает, что это шутка для посвященных, и реагирует хладнокровно: — Рада за него. А ты просто ревнуешь, потому что тебя не пригласили. — Каюсь, я здорово повеселился без Энакина, — вставил я. — В свою защиту могу сказать, что пригласил бы и его, если бы он был в храме. С меня достаточно. Я больше не хочу играть в эти игры, поэтому прошу извинить меня и выхожу на балкон, чтобы подышать. Мне нужно уйти с этого праздника, улететь с планеты и заняться сражением или чем-то другим — просто в целях самосохранения, иначе меня затянет в черную дыру под названием Энакин. Беги или умрешь. Если я останусь, чтобы спасти его от самого себя, то заплачу за это собственной личностью. Но, хотя я прекрасно всё понимаю, меня непреодолимо влечёт к нему. — У вас все хорошо? Белокурая рыцарша с прошлой ночи сидит на перилах. Мое сознание настолько мутное, что я не заметил её. — Да, спасибо, — отвечаю на удивление спокойным голосом. — Извините за прошлую ночь, — продолжает она. — В какой-то момент всё вышло из-под контроля... Меня зовут Шаали. — Не стоит извиняться, я знаю Квинлана. Прошу прощения, мне нужно вернуться. — Вернуться в зал? — В храм. Она обняла себя руками и громко выдохнула: — Вас всё это утомило. Это не вопрос. Я поднял бровь, и Шаали закусила губу, пожалев о том, что сказала. В тусклом освещении я заметил, что она слегка покраснела. — Подумать только, меня всегда обвиняли в непостижимости, — ответил я. — Вот видите, даже у героев из сказок есть недостатки. Не сотвори себе кумира. — Ваша скромность лишь подтверждает, что я правильно выбрала кумира. Она сидит, затаив дыхание. Мне хочется сказать, что хорошо бы побывать с другой стороны, но сочувствие берет верх над самообольщением. — Возвращайтесь внутрь, юная леди. Увидимся в храме. Ударная волна от взрыва сотрясает оконные стекла вокруг нас. Громкий звук оглушает меня, а вибрация ощущается как удар в живот. Шаали спрыгнула с перил и активировала голубой меч, приготовившись бежать внутрь, но я её остановил. В зале темно, много дыма и пыли, среди которых видны хаотичные вспышки бластеров и световых мечей. — Ты меня слышишь? Она кивает. — Выключи меч — он превращает тебя в мишень. Воспользуйся воображением, а не зрением, и прикрой нос одеждой. Мы входим в зал, пытаясь понять, что случилось. Эпицентр суматохи, похоже, находится у стола для фуршета. Я подавляю желание искать подпись Энакина и концентрируюсь на том, чтобы пройти самому и провести Шаали сквозь пелену. Мы идем вдоль стен, и бегущие в панике люди не замечают нас. Вскоре мы подходим достаточно близко и видим кровь, заливающую пол. Я насчитываю пять разорванных тел. Шаали опускается на колени, чтобы помочь пытающимся уползти раненым, и я теряю её из виду. Дюжина джедаев окружила человека, удерживающего иторианскую женщину. Он один — его партнер — лежит мертвый у него под ногами с раной от светового меча в груди. То, как он держит заложницу, и выражение его лица говорят о том, что он понятия не имеет, что теперь делать. Он собирается убить её, а потом и себя, либо позволить нам убить его. — Отпусти её, — спокойно говорит Винду. — Всё кончено. — Оружие на пол, или она умрёт! — кричит террорист. Джедаи не двигаются. Я бросаю меч на пол и пинаю рукоять к нему, показывая руки — теперь я завладел его вниманием. — Достаточно попросить. Что ещё? — Отвезите меня на... — я Силой вырываю бластер из его рук, и оружие летит ко мне. Поняв, что случилось, он пытается схватить заложницу за горло, но не успевает — Винду отсёк ему голову точным и элегантным жестом. После мы подсчитываем потери и пытаемся понять, чего добивались террористы. Погибло два сенатора и два работника посольства. Четверо мирных жителей и джедай получили ранения в результате взрыва. Нападавшие были просто психами. Очевидно, двое сумасшедших с необходимыми познаниями и суицидальными наклонностями смогли пронести оружие и детонатор в посольство. Свергнуть республиканский Сенат проще, чем кажется. Надо признать, нам повезло, что их запас взрывчатки был ограниченным. — Хороший эпизод сериала "Оби-Ван спасает положение", мне понравилось, — говорит Энакин, когда мы вновь встречаемся в последовавшем хаосе. — Люди погибли, это не смешно. — Они точно не обидятся на шутку, — он поднимает руку и убирает что-то с моей брови. — Осколок стекла, у тебя кровь. Иди к целителям, а то останется шрам, и не делай такое лицо. Дома меня ждет тишина и темнота. Я падаю на диван, не включая свет, и бессовестно пинаю ботинки в угол. Энакин прочитал бы мне лекцию. Жизнь стала похожей на голошоу, которое не происходит в реальности, и я лишь слегка в него вовлечен. Я лишь сторонний наблюдатель, и все мои чувства приглушены, словно их источник где-то далеко. Прикрываю глаза рукой и тянусь к Силе. Она здесь, тёплая и утешающая. Позволяю мыслям возникать, наблюдаю за их ходом, не оценивая, после чего отпускаю. Образы дня медленно исчезают, пока не остается только Сила — единственное, что реально. Она пульсирует в моем ритме, и я растворяюсь в ней. Я чувствую Энакина задолго до того, как он стучится в мою дверь. Он не закрывается — хочет, чтобы я знал, что это он. Мне следует предложить ему поговорить у него, где Асока спит в соседней комнате. Как показательно. Но я впускаю его. — Этим вечером я вел себя как идиот, — сразу начинает он, как будто мне нужны ещё извинения. — Всегда одно и то же: не могу дождаться, чтобы увидеться с тобой, а когда мы, наконец, вместе, веду себя как надоедливый ребенок. Вздыхает. — Я думал о том, что ты сказал — ты прав: перспектива потери близких приводит меня в ужас. Из-за этого я совершаю глупые, ужасные поступки. Мысль о том, что я причинил тебе боль, опустошает. Не хочу быть таким, но не знаю, что делать. Разве я могу потерять тебя без боя? Я не горжусь собой, но больше не позволю тебе говорить, что я тебя не люблю. — Хорошо сказано, Энакин, — отвечаю я, сложив руки на груди, — но это так не работает. Твоя проблема не в том, что ты теряешь меня, и не в том, что поддаешься животному началу, а в том, что ты считаешь себя правым. Ты сказал, что осуждаешь свои поступки, но при этом убежден, что кусаться, как бешеная ануба — единственный способ реагировать на то, что ты интерпретируешь как угрозу. Я замолкаю, чтобы оценить его реакцию. Он явно ожидал другого. — Ты действительно думаешь, что если скажешь, что я прав, и что ты меня любишь, то все проблемы решатся? — А как их решить? — Ты должен перестать думать, что галактика должна тебе всё, что ты захочешь, особенно людей. В этом причина твоего гнева. Энакин садится на диван и проводит живой рукой по волосам. По крайней мере, он, кажется, задумался над моими словами и не начал меня душить. Я иду на кухню и завариваю ему чай. Вспоминаю, как я делал это, пока мы жили вместе. Сотни разных образов его, берущего горячую чашку из моих рук: ребенка, затем подростка, мужчины. Взволнованного, напуганного, грустного. — Всё тот же беспокойный ребенок и тот же заботливый мастер, — говорит он, когда я протягиваю ему напиток. Но мы уже не те и никогда ими не будем. Энакин ускользает от меня с каждым днем, я просто не могу удержать его. Он оглядывается. — Мне всегда нравилась эта квартира. Когда я зашел сюда впервые, она казалась огромной — слишком большой для мальчишки-раба с Татуина. Теперь она выглядит маленькой и уютной. — У тебя такая же. — Тебе бы так хотелось, но боюсь, что мы с Асокой никогда не будем и наполовину такими же чистоплотными, как ты. Мы вдвоем — разрушительная сила. А твоя...здесь вокруг столько Оби-Вана, что можно остаться и пребывать в иллюзии твоего присутствия целый день. Мы молчим, предаваясь воспоминаниям. Он смотрит мне в глаза. — Скажи, что любишь меня. Подчиниться оказывается проще, чем я думал. Его улыбка заполняет всю комнату, освещает темные углы и согревает. — Скажи, что мне сделать для тебя. — Иди домой, поцелуй ученицу в лоб и ложись спать. Пусть Сила унесёт всё это. Отпусти, Энакин. Он в задумчивости греет руки о кружку. — Ты этого хочешь? — Я хочу, чтобы ты обрел равновесие и был счастлив. Всегда этого хотел. Он поднимается и подходит, останавливаясь в шаге от меня. — Я хочу выполнить твою просьбу, но не могу. Без тебя равновесие невозможно. Ты — мой центр.