Mud / Грязь

— Твой центр должен быть в тебе самом. Нельзя полагаться на других — люди непостоянны. Сам не знаю, кому я это говорю: ему или себе. — А что постоянно? — спрашивает Энакин. — Если война и научила нас чему-то, то именно тому, что всё когда-нибудь заканчивается. Слушай, я не знаю, доживу ли до её окончания, и не хочу терять время. Несмотря на твои старания, я и близко не стою рядом с тобой как джедай. Я годами стремился стать похожим на тебя, но потом бросил эти попытки — цель была недостижима. Для меня нарушить правила всегда означало риск быть изгнанным из ордена или потерять тебя. Ты же следуешь кодексу, чтобы не предавать себя, и каждый день сражаешься за это. Ты напоминаешь людям истинное значение кодекса, которое выше ордена, совета и другого подобного дерьма. Я облокотился на кухонную стойку, скрестив руки на груди. Любой мой ответ выглядел бы проявлением скромности, поэтому я просто сказал, что это самая трогательная речь с целью затащить кого-то в постель, которую я слышал. Он швырнул в меня подушку с дивана. — А говорят, что я бессердечный. — Я далёк от твоего описания. Правда в том, что я хочу быть джедаем, а это требует некоторых усилий. Иногда мне удается, иногда нет, как и любому другому. Честно говоря, в последнее время получается не очень. — Это я и пытаюсь сказать, — взволнованно отвечает он. — Ты в ответе только за мои лучшие качества. Мои недостатки — не твоя вина. Попробуй взглянуть на это со стороны. Принципы Силы не всегда совпадают с кодексом — можно следовать Силе, нарушая при этом кодекс. — Удобное оправдание своих поступков. Он нетерпеливо отмахивается. — Разве Сила может осуждать наши отношения? Она свела нас вместе, соединила Связью. Она дала нам привязанность, любовь и желание не для того, чтобы мы их преодолевали — это подарок, отказаться от которого будет неблагодарностью. Не знаю, как ещё тебе объяснить. У нас мало времени, и это может быть наш последний шанс воспользоваться милостью Силы. — Ты впервые читаешь мне лекцию о Силе. Он подошел ко мне слишком близко, уставился на мои губы и сказал: — Мастер, если вы меня не поцелуете, я сойду с ума. Я улыбаюсь — что мне ещё остаётся? Потрепал его по волосам — старый, знакомый жест, и абсолютно новое ощущение. Я забываю, почему так сопротивлялся, хватаю его за волосы, притягиваю к себе и целую. Притормози. Пользуйся моментом. Энакин обнял меня, прижимаясь всем телом. Я оттолкнул его, так что он ударился затылком о стену, и он улыбнулся. Обвожу языком контуры его губ, прикусывая. Он тянет руку к моему ремню, но я хватаю её и прижимю к стене рядом с его головой, не прерывая поцелуя и отстраняясь только для того, чтобы снять наши туники. Он ласкает мой живот, затем спускается ниже, глядя туда же. Его тяжелое дыхание заставляет меня дрожать в предвкушении. Я теряю бдительность, и он пользуется этим, толкая меня назад. Мы входим так в мою комнату, и я спотыкаюсь о кровать. Он ложится на меня, касаясь моей кожи обнаженным телом, и я не уверен, что смогу это вынести. В ушах шумит, я слышу биение собственного сердца. Энакин толкает меня на матрас, кусает за шею и трётся об меня так, что начинает кружиться голова. Он привык вести, но я ему не позволю. Хватаю его за плечи и меняю позу. Теперь я сижу сверху и наслаждаюсь зрелищем: раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза, расширенные зрачки. Провожу пальцами по его ключицам до впадины между ними, затем по грудине и рёбрам. Начинаю вырисовывать дорожки шрамов и мускулов, поражаясь тому, какой он гладкий — только тонкая полоска светлых волос вниз от пупка. Каждая часть его тела сжимается от моих прикосновений. Его нетерпение вызывает во мне желание никогда не останавливаться. Когда я удачно ласкаю сосок, Энакин прижимается ко мне бедрами с хриплым стоном, от которого у меня захватывает дух. Он стонет от страсти и разочарования, и я посвящаю себя тому, чтобы выбить как можно больше этих стонов. Снимаю с него остатки одежды, после чего он притягивает мою руку к себе, а я не знаю, что делать дальше. Представляю, как ласкал бы себя, но запястье расположено под другим углом, это так непривычно. Сосредотачиваюсь на том, как он приоткрывает рот, запрокидывает голову, сжимает кулаки, и следую за этими сигналами. Мысль о том, что это я довел его до такого состояния, почти болезненна. Когда Энакин больше не может терпеть, он убирает мою руку с громким вздохом, садится, раздевает меня и соединяет руками наши концы. Я закрываю глаза и намеренно опускаю щиты, направляя поток Силы на нашу связь. Он делает то же самое, впуская меня внутрь, и мы ощущаем друг друга как одно целое. Это ошеломительное чувство. Я ощущаю его удовольствие и потребность во мне — как и он — мои, — и даже очертания его сути — любовь и другие эмоции, что приводит меня в полный восторг. Переворачиваю его на живот и замечаю удивление. Привычка вести сталкивается в нём с искушением подчиниться. Достаю из тумбочки бальзам с бактой, предназначенный для совсем других целей, смазываю его и себя, после чего начинаю тереться об него, кусая за плечо. Когда я вхожу, нам обоим больно. — Блядь, — кричит Энакин, — не останавливайся. Двигаюсь медленными, глубокими толчками, от каждого из которых он скулит. Мои и его чувства отзываются эхом в бесконечном цикле внутри нас. Мы стремительно теряем остатки контроля над нашей связью и вскоре растворяемся в ощущениях друг друга, не в состоянии отделить свои от чужих. Наши оргазмы резонируют, усиливаясь, как две струны, вибрирующие на одной частоте. Всё по-прежнему, но всё не так, — заключаю я, заваливаясь на своего бывшего падавана. Воспоминания смешиваются: вот Энакин взбирается на эту кровать после кошмара; вот дарит мне свою косичку; ворчит после утомительного урока; лежит голый в моих руках. Та же комната, те же люди в ней. Энакин прав: может показаться, что мы изменились, но мы такие же, какими были в первую ночь, проведенную здесь вместе: испуганный ребёнок и печальный, неопытный мальчишка. Это никогда не изменится. — Ты тяжелый. — Не могу двигаться сейчас, — целую его за ухом. Он толкает меня локтем. — Я не шучу. Переворачиваюсь на бок и обнимаю его, утыкаясь ему в волосы и смакуя их запах. — Ты можешь хоть ненадолго заткнуться? Энакин усмехается и кладет мою руку на себя. Проснувшись, я увидел, что он лежит на моей подушке и смотрит на меня. — Знаешь, я уже не в первый раз сморю, как ты спишь. — Это...пугает. Он засмеялся. — Я смотрю, ты не романтик. Я для тебя случайный партнер — попользуешься и выбросишь. — Бедный, несчастный Энакин, — глажу его по лицу. — Такой гладкий. Ты когда-нибудь сможешь отрастить бороду или навсегда останешься ребенком? — Отращу, когда ты сбреешь свою. — То есть никогда... Который час? В ответ он лишь целует меня. — Мне надо идти по делам, Энакин. — Эта отмазка работает только один раз. В прошлый раз ты меня нагнул, и сейчас никуда не пойдешь. — Можно сказать, я тебя и в этот раз нагнул. Он пинает меня под простынёй. — Очевидно, секс со мной раскрыл в тебе пошлость. Буду знать — ругань тебе идет больше, чем ты думаешь. — Это всё твоё дурное влияние. Зажужжал комлинк. Я спотыкаюсь о кровать и ищу его в куче одежды на полу. Энакин откровенно пялится. — Да, — отвечаю я, наконец найдя устройство. На другом конце сбитая с толку Асока. — Мастер...Оби-Ван? Наверно я перепутала номер. Энакин хихикает, и мне приходится закрывать рукой приемник. — Нет, это номер Энакина. Видимо мы перепутали наши комлинки прошлым вечером в посольстве. Попробуй позвонить ему на мой номер. Я сбросил вызов, потому что Энакин уже умирал от смеха. — Она свихнётся, если попытается разобраться. Слышал бы ты свой голос, не говоря уже о лице! Переговорщик должен найти средство, чтобы не краснеть. Кидаю комлинк ему в плечо. Он уворачивается и хватает меня за руку, возвращая в кровать. — Я не шутил. Не шевелись, я с тобой не закончил. Настала очередь моего комлинка жужжать. Передаю его Энакину с серьезным видом. — Доброе утро, Шпилька, — говорит он с озорной ухмылкой, прижимая рукой мою грудь, чтобы я не сбежал. — Нет, не жди меня. Тяжелый день...да, знаю, Оби-Ван выйдет из себя, если не верну. Увидимся. Он отбросил комлинк, не обращая внимания на мои жалобы. — Видишь, я не сказал "меня нагнули" или "Оби-Ван меня нагнёт" — веду себя прилично. — Впечатляет. — Сам удивился, — его грубый поцелуй отдается у меня в паху. — Ты не такой, каким казался, Мастер Кеноби. Не скажу, что мне не нравится...Только учти, что ты не всегда будешь побеждать. Он трогает меня, и я не в силах сдержать сдавленный стон. — Ты уже победил. Я просто сдался, — пробормотал я, и во многом это правда. Он медленно, вяло целует и ласкает меня. Прерывает поцелуй, заставляя меня жаждать продолжения, затем снова целует. Я успеваю подумать, насколько всё это странно. Секс никогда не был моей слабостью, я впервые понял, что означает сойти с ума из-за кого-то. — Это потому, что у тебя не было секса со мной, — отвечает он на мои мысли. — Ой, Энакин, заткнись, не бей лежачего. Я закрываю глаза, и он даёт то, что мне нужно, хотя я этого не осознавал. — Ты такой красивый — возбужденный, раскрасневшийся, — шепчет он мне на ухо, и в его голосе заметно возбуждение. — Меня убивает то, что я не могу заставить тебя потерять самообладание. "Да ну", — хочу ответить я, но мозг отказывается работать. Его пристальный взгляд — ещё одна форма близости, раскрывающая новую грань, хотя мне казалось, что мы уже поделились друг с другом всем. Ужасно, мучительно медленно он приближает меня к краю, после чего замедляется — и так несколько раз. — Попроси, — приказывает он, и я произношу его имя, моля утолить мою жажду. Он не сводит с меня глаз до самого конца. ======================= 10 Я лежу в кровати, уставившись в потолок, и слушаю, как шумит душ. Ощущение надвигающегося рока, преследовавшее меня с Джеонозиса, отступило куда-то на задворки разума. Голова пустая и лёгкая. Жизнь всё так же бессмысленна, но этим утром мне всё равно. Пришел Энакин и уселся на кровать. Вода капает с его мокрых волос на тунику. — Я думал, ты придешь ко мне в душ. — Благословенная молодость. Старикам нужно отдыхать. Мы криво улыбаемся друг другу, и я говорю, что прямо сейчас должен обсуждать последние события в Совете. — Мастер Кеноби пропустил совещание. Они решат, что ты умер, — сказал он, закусив губу. — Я знаю, ты будешь казнить себя, но не будь слишком строг. Ты не сделал ничего плохого. Если думаешь, что сделал, вини меня. Я ответил, что это отличная идея. Нам нужно многое сказать друг другу, и мы оба ждём, когда начнёт другой. Мы большую часть жизни провели вместе, но сейчас не знаем, как себя вести, и медлим, понимая, что когда расстанемся, будет сложно вернуться к этому моменту. Громкий, настойчивый стук в дверь возвращает нас в реальность. Я накидываю банный халат и иду открывать. Квин заходит, отстраняя меня. — Где, черт возьми, ты был? Я прикрыл тебя перед Советом в последний раз, урод. В твоих интересах иметь убедительную причину, и лучше, чтобы этой причиной был секс с... — он оглядывает меня и хмурится. — Чувак, ты когда-нибудь бываешь одетым? В общем, они не купились на версию о двух чудаках и хотят, чтобы мы вмешались в дела Кореллии. Я сказал, что тебе это понравится. Он видит, что я не один, и хмурится ещё сильнее. Энакин стоит, прислонившись к стене на кухне, и приветствует его лёгким кивком. Я чувствую, как скрипят шестеренки в мозгу Квинлана, и напоминаю Энакину, что у него есть срочное дело. Он притворяется, что не слышит, и спрашивает Квинлана, кого подозревает Совет. — Не знаю. Они полагают, что у них мог быть соучастник в посольстве. Лично я считаю, что видеть повсюду опасность и заговоры — это паранойя. Как раз этого хотели террористы, и страх Совета показывает, что они добились своего, — он оборачивается ко мне с лучезарной улыбкой. — Нас ждёт большое веселье, ты только оденься. — Рядом с тобой я обычно слишком рискую быть убитым, чтобы веселиться, — отвечаю из своей спальни, куда зашел переодеться. Меня охватывает беспокойство, как будто я оставил двух ранкоров в одной комнате без присмотра. К моему возвращению Энакин уже ушел, и я не осмеливаюсь спросить Квина, о чём они говорили. Мы садимся в спидер, и, разумеется, мой друг настаивает, что поведет он, а я думаю, почему мне всю жизнь везет на самоуверенных и беспощадных пилотов. — Ты не обязан рассказывать мне, что случилось, если не хочешь. В конце концов, это не моё дело, — говорит он после взлёта. Не успеваю поблагодарить его за тактичность, как он продолжает: — Я буду издеваться над тобой, пока не расскажешь, идиот. — Следи за дорогой, пожалуйста. — Начну следить, когда ответишь. Ты не мог пропустить заседание Совета, не будучи мёртвым или тяжело раненым. Я закрываю лицо ладонью. — Что именно ты хочешь от меня услышать? Он резко уворачивается от спидера, не переставая говорить: — Пункт первый: что с Шаали в подробностях. Пункт второй: почему не пришел на заседание Совета. Пункт третий: Скайуокер в твоей квартире с мокрыми волосами и загадочным лицом. Я вздыхаю. — Шаали прекрасная девушка и умелая рыцарша — больше ничего не могу о ней сказать. Извини, что оставил тебя наедине с Советом — утром я плохо себя чувствовал. Энакин приходил поговорить о своей ученице. Надеюсь, я удовлетворил твоё любопытство . — Задницу мою ты удовлетворил. За дурака меня держишь? Он останавливается у входа в посольство, и я испытываю редкостное облегчение, покидая спидер. За моей спиной Квин кричит, что он со мной не закончил, и я улыбаюсь, вспоминая, как слышал эти слова в последний раз. Хорошо, что он не видит моего лица. Посол предоставляет нам полный свободный доступ. Оказалось, он действительно потрясён, хотя я подозреваю, что больше всего его беспокоит ухудшение и без того спорного положения Кореллии в войне. Он боится, что среди его сотрудников есть крот, и, вероятно, не уверен, что будет лучше: если мы его найдем или нет. Полагаю, по этой причине, несмотря на свободный доступ, нас повсюду сопровождает его секретарша — строгая высокая женщина, которая слушает всё, о чём мы говорим с её коллегами. После длительного путешествия по кабинетам без возможности спросить что-то действительно важное у кого-либо, нас наконец провожают в зал для торжеств. Всё выглядит так же, как было прошлым вечером — от выбитых стёкол до крови на полу, — только нет трупов. Не сговариваясь, мы начинаем нашу старую проверенную игру. Я спрашиваю секретаршу о каких-то пустяках, а Квин вполголоса отпускает грубые комментарии, вызывая ледяные взгляды в свою сторону. Когда он наконец заявляет, что все кореллианцы — предатели Республики, и что я не должен верить ни одному слову лживой шатты, я выхожу из себя и приказываю ему прогуляться и дать мне поговорить. Он подчиняется с проклятиями, а я долго умоляю её простить моего напарника, поскольку, к сожалению, не все джедаи обладают хорошими манерами и здравым смыслом. Этим мы добиваемся двух целей: женщина с радостью готова отвечать на вопросы вежливого джедая, а Квину никто не мешает бродить без присмотра и касаться всего, что он сочтет интересным. Мы снова встречаемся уже у нашего спидера. Я рассказываю ему о сотруднике, который не пришел на работу этим утром. Он сообщает, что описанному мной парню кто-то дал бластеры в клубе, который он идентифицирует как "Чужеземец". Мы спорим, куда теперь идти: домой к сотруднику в Фабричный квартал, или в клуб в Ускру. Я выигрываю, и мы направляемся в трущобы. Район, как обычно, оказывается жутким. Мы ищем названный секретаршей адрес, пока все окружающие разумные пристально разглядывают нас — полагаю, на нижних уровнях не так много джедаев. Квартира находится в ветхом десятиэтажном здании. Мы входим в подъезд и карабкаемся наверх по трухлявой лестнице. Собираемся позвонить, но отчетливо слышим стук за дверью. Квин пару раз зовёт владельца по имени, после чего начинает ломать дверь, а я решаю проникнуть внутрь через наружную лестницу. Когда я уже собирался выбить ногой окно, кто-то выпрыгнул из него и побежал по крышам. Квин что-то кричит из квартиры — вероятно "Догони этого бантского сына!", — и я бегу, петляя между крышами и карнизами. Постепенно расстояние между нами сокращается, и вдруг он замедляет бег, чтобы выстрелить из своего бластера, а я подбегаю ближе и замечаю, что это мальчик не старше Асоки. Я почти схватил его, но он пытается перепрыгнуть на другую крышу и соскальзывает. До земли тридцать метров — у него нет шансов выжить. Склоняюсь и с грустью смотрю на образовавшееся пятно внизу. Людей на улице это не впечатлило — они просто обходят тело, не оглядываясь. — Не везёт сегодня ни нам, ни ему, — комментирует подошедший Квин. Он весь в крови. — Может охотник за головами? Если так, что он очень молод...Надеюсь, кровь не твоя. — Я бы не стал его оплакивать: он убил нашего подозреваемого, которого я нашёл с перерезанным горлом — это его кровь. Боюсь, мы недалеко продвинулись в расследовании. Я осмотрю квартиру и вызову Службу Безопасности, а ты посмотри, что там внизу. Если ничего не найдём — скорее всего, так и будет, — пойдем в клуб. Как и предполагал Квинлан, через час мы входим в Чужеземца. Он оставил мантию в спидере, и теперь на нём меньше крови. Похоже, кровь не беспокоит жителей нижних уровней, либо мигающий свет, оглушительная музыка и спайс мешают им её заметить. — В конце концов, я всё-таки вытащил тебя в ночной клуб, — говорит он, заглядываясь на двух танцующих твилечек. — Впечатляющее достижение, хотя сейчас полдень, — отвечаю я. Мы разделяемся и опрашиваем посетителей на предмет того, не видели ли они кореллианца из посольства или его убийцу, но менеджер решил, что наше присутствие мешает бизнесу, и выгнал нас. Не без помощи моего внушения Силы и психометрии Квинлана мы выяснили, что несколько ночей назад здесь меняли взрывчатку на бластеры, и при обмене мальчик, упавший с крыши, был не один. По описанию бармена можно было безошибочно определить, что с ним была Орра Синг. — Нам известно, с кем она в последнее время работала, — сказал Квинлан, пока мы возвращались в храм. — Совет был прав — за этим стоят сепаратисты. Хотя какой смысл был до смерти напугать Сенат и не взять на себя ответственность за теракт? — Они, наоборот, не хотели, чтобы о них узнали, разжигая подозрения и недоверие, чтобы усугубить и без того шаткое положение Кореллии в Республике. В любом случае, боюсь, что тайну сбежавшего мальчика мы не узнаем. — Ты имел в виду летающего мальчика. Может это ученик Синг? У охотников за головами бывают падаваны? Хотя, насколько я её знаю, она уже покинула планету и на некоторое время затаится. ========================= 11 Вернувшись в храм, я ловлю себя на желании побыть в одиночестве, чтобы переварить события прошлой ночи, но у Квина другие планы. — Я просмотрю досье Орры в архиве, а ты сочини эссе для Винду. А потом вернемся к нашему параллельному допросу за обедом. — Может, я и напишу за тебя отчет, но не собираюсь добровольно попадаться в твои сети. Почему бы тебе не провести вечер со своей рыцаршей-твилечкой? — Как прошел день у моего Мастера? — Энакин подошел сзади и собственническим жестом приобнял меня за плечи. Можно было бы счесть это обычным дружеским объятием, но было что-то совершенно неуместное в том, как он держит меня. Глупо было надеяться, что он будет вести себя как взрослый. Сначала я хотел рефлекторно отступить назад, чтобы избежать прикосновения, но это бы только привлекло внимание. Делаю глубокий вдох, с невозмутимым лицом представляя несколько простых способов убить его. Если Квин и озадачен, то не подаёт виду. — Он был очарователен, как обычно. Ты бы видел, как он поддерживал постоянный зрительный контакт со всеми сексуальными девушками, которых допрашивал, боясь глянуть на их... — Я думаю, Энакин об этом знает, — прерываю Квинлана и скидываю руку Энакина с шеи. — Извините, но к такому я не готов: мне трудно выносить вас двоих даже по отдельности. — Ты несправедлив, — отвечает Энакин, умудряясь одновременно надуться и ухмыльнуться, — я демонстрирую всю свою любовь к бывшему Мастеру, а Квинлан хвалит тебя за благородство. Меньшее, что ты можешь сделать в благодарность — приготовить нам ужин. Чем сильнее я пытаюсь выпутаться, тем туже затягивается сеть. — Шутишь что ли? Я лучше поужинаю с Дуку и Вентресс — так будет спокойней. — Ой, жжёт, — говорит Квин, кладя руку на сердце. — Если тебе больно, попроси у Оби-Вана мазь с бактой, она помогает. И тут я начинаю обдумывать, какие смягчающие обстоятельства представлю Совету, когда убью Избранного. Короче говоря, они вламываются в мою квартиру, принеся с собой еду и алкоголь. По не вполне понятным мне причинам Асока пришла с ними. Я выказываю отцовскую озабоченность по этому поводу, но не могу не почувствовать тайного облегчения, как будто она может спасти меня от участи быть съеденным заживо. Сначала она помогает мне готовить. Мы спокойно занимаемся своими делами, не обращая внимания на смех из гостиной — как будто двое юнцов устроили вечеринку за спинами своих наставников. Я нарезаю овощи и спрашиваю, как прошел её день, в очередной раз удивляясь, почему она не моя ученица. — Ничего особого. Пара уроков с утра, потом тренировка с Энакином. Сегодня он ведет себя по-другому...Ты прав, он капризный, и я не должна позволять перепадам его настроения так влиять на меня, — мы оба поворачиваем головы и смотрим на него, после чего она продолжает. — Мне нравится, когда он такой. — Мне тоже. Хорошо это или плохо, его настроение бывает заразительным. За один час он может побывать взволнованным, разгневанным и отчаянным, и мне пришлось научиться справляться с этим. Это у нас с тобой общее. Асока тепло улыбнулась. У меня мало с кем бывало такое взаимопонимание. Общение на уровне рефлексов, когда тебя понимают без слов. Единственный человек, с которым у меня что-то подобное — Падме. Очевидно, нас троих объединяет между собой Энакин, вокруг которого мы вращаемся под действием его гравитации, иногда отчаянно пытаясь освободиться. Я пытаюсь признать, что сенаторша — моя подруга, и это ещё одна веская причина испытывать тошноту каждый раз, когда думаю о ней. — Оби-Ван, у вас обед подгорел, — Асока занимает моё место у плиты. — Они опьянеют, если не дать им поесть сейчас. Квин продолжает разговор, вероятно начатый, пока мы готовили: — Я объяснял Скайуокеру, что Оби-Ван неисправим. Например, есть одна красивая, блестящая рыцарша, которая по непонятным причинам сохнет по нему: он для неё идеальный герой, безупречный джедай и тому подобное дерьмо. Стоит ему щелкнуть пальцами, и клянусь, она окажется в его постели. Я прерываю его: — Уверен, это никому не интересно и, кроме того, не предназначено для ушей падавана. — Не прикрывайся Асокой — она не ребенок, — говорит Энакин, весело оглядывая свою смущенную ученицу. — Вообще-то, мне было интересно, пусть закончит. Квин продолжает: — Как вы думаете, что он сделал, когда они встретились под звездным небом Корусканта? Он обошелся с бедной девушкой совсем как мастер Йода: покровительственным тоном назвал её юной леди и бросил в отчаянии. Асока, вот ты умная девочка, ты можешь это понять? Я прошу его оставить её в покое, но она отвечает, явно польщенная тем, что взрослые интересуются её мнением: — Может она ему просто не интересна. Кроме того, разве привязанность не запрещена? Я полюбил её ещё сильнее. — Милое дитя, как ты уживаешься со Скайуокером в качестве мастера? — спрашивает Квин. — Они могли бы не нарушать кодекс и не привязываться, наслаждаясь кое-чем другим! Ради Силы, она именно то, что ему сейчас нужно, он не имеет права не интересоваться ей. Он просто бойкотирует жизнь. — У Асоки больше здравого смысла, чем у тебя в принципе может быть, — парирую я. — Я мог бы заинтересоваться, если бы ты перестал впаривать мне эту девушку любой ценой. Шаали не нужна твоя помощь, она и так привлекательна. А теперь, пожалуйста, давайте поговорим о чем-нибудь другом. Энакин на секунду застыл с отвисшей челюстью, и это одно из лучших мгновений в моей жизни. Затем он собрался и вымолвил: — Ты не можешь выиграть эту битву, Квин — у тебя тупое оружие. Чтобы он сдался, нужно нечто большее, чем скучная рыцарша — у Оби-Вана завышенная планка. Квин задумался, и я говорю, пользуясь случаем: — Возможно, это выходит за рамки вашего понимания, но некоторые предпочитают не распространяться о своей личной жизни...А теперь, хотя мне очень жаль прерывать этот захватывающий спор, вам пора убирать со стола и мыть посуду, а я попью каф с единственным разумным существом в этой комнате. — Это так характерно для вас, Мастер — беспокоиться о других, хотя именно вас мучили весь вечер. Жаль, что вам было невесело, но мне ужин понравился. Когда все твои близкие собираются вместе, смеются и шутят, война кажется такой далёкой. Может, звучит по-детски, но это похоже на семью. Квинлан мог бы быть сумасшедшим дядей. Когда до неё доходит смысл только что сказанного, она заливается краской. ========================= 12 Я не смог сдержать смех, чем усугубил ситуацию. — Я смеюсь не над тобой, Асока, просто представил маму-Энакина в фартуке, пекущего для тебя печенье. Она одаривает меня озорной улыбкой. — Ээээ...честно говоря, в моем воображении мамой были вы. Я смеюсь ещё громче, хотя от её слов внутри потеплело. — Это не ребячество. Нелегко рассказывать о таком, и я рад, что ты поделилась со мной. Важно распознавать такие мысли, когда они появляются. — Не знаю. Иногда сложно понять, что правильно, а что нет. Семья...разве это не эгоизм? Я даже не знаю, позволено ли деждаям испытывать такие чувства. — Конечно да. Ты заботишься о важных для тебя людях и хочешь, чтобы они были рядом — это не может быть плохо. В противном случае джедаи были бы слишком суровыми. Признай и прими свои чувства, но не позволяй им управлять тобой. Твои эмоции — это не ты. Она кивает, опустив голову, а затем поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. — А что насчет ярости и ненависти? Как можно их принять, если в самом Кодексе написано, что они нежелательны. — Там такого не написано. Джедаи не могут быть застрахованы от ненависти, страха и страсти, но, тем не менее, мы должны уметь их преодолевать. Энакин бросается в кресло, стоящее рядом с нами, и закидывает ноги ботинками на мой кофейный столик. — О нет, он читает тебе лекции. Не надо было оставлять тебя одну. — Ей не нужны лекции — однажды она могла бы сама читать их нам. Сложно поверить, что она твоя ученица. — Спасибо, Оби-Ван. Я вижу, ты не в состоянии сделать комплимент, не обесценив его какой-нибудь гадостью. — А я вижу, что ты до сих пор любишь насмехаться над всеми, кроме себя. Мы обмениваемся долгими осуждающими взглядами, от которых Асока вздрагивает. Квин уже собрался сесть в соседнее кресло, но остановился, оглядывая нас, и сказал: — О. Мы вопросительно уставились на него, пока он садился. — Ничего, просто я вдруг понял кое-что. Неважно, продолжайте спорить. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — торопливо предлагает Асока. — Я слышала, Падме ранило при взрыве прошлым вечером. Мы с Энакином стараемся не смотреть друг на друга, а Квин приглядывается к нам и говорит: — Я не знал. С ней всё в порядке? — Да, Энакин, c ней всё в порядке? — повторяю вопрос, тут же пожалев о грубом тоне. Энакин бросает на меня любопытный взгляд. — Я был с ней, когда это случилось, она отделалась синяком. Я уже готов спросить, в каком месте и какого размера этот синяк, но вовремя прикусываю язык. Асока лихорадочно ищет, чем бы заполнить неловкое молчание. — Может мне стоит сходить проведать её. Пойдёте со мной, мастер? Я решил не слушать, что ответит Энакин, и понёс кружки на кухню.Там я помыл их как можно медленнее, специально обжигаясь горячей водой. К моему возвращению друзья обсуждают политику. Я включаю автопилот, сосредотачиваясь больше на их состоянии, чем на словах. Квин расслаблен и уверен в себе. Ему нравится спорить со мной на горячие темы, но он более сдержан, чем может показаться. Энакин, как обычно, придерживается самого непопулярного мнения, постоянно пытаясь продемонстрировать остроумие. Асока вмешивается только тогда, когда считает, что достаточно осведомлена в вопросе. У неё несколько экстремистские взгляды, но это простительно ввиду её возраста и влияния учителя. Затем они начинают обсуждать войну, потом стратегию, всё больше углубляясь в технические детали, поэтому она постепенно теряет интерес. Когда они говорят о том, на чем лучше перевозить людей по пересеченной местности — AT-TE или АТ-ОТ, — её голова соскальзывает мне на плечо. Пару раз она поднимается и робко извиняется, но на третий замирает, и по ритму её дыхания становится понятно, что она заснула. Eё монтралы колют мне руку, поэтому я медленно отодвигаюсь, чтобы голова легла мне на колени. — Они скучные, да? — шепчу ей, пока она не слышит. Звонит комм Энакина. Он смотрит на него и идет разговаривать на кухню, а я провожаю его пристальным взглядом. Обернувшись, вижу удивленного Квина. — Кхм, Оби-Ван, ты серьезно? — шепчет он, чтобы не разбудить Асоку, и чтобы Энакин не услышал. Наша беседа приобретает заговорщический тон. — Это настолько плохая идея, что я начинаю сомневаться в твоих умственных способностях. Ты должен знать, что из этого никогда не получается ничего хорошего. Я застываю в изумлении, а он пользуется этим, чтобы быстро закончить фразу, пока не вернулся Энакин. — Понимаю, тебе неудобно об этом говорить, но мне плевать. Это плохо кончится, ты должен остановиться. Я придвигаюсь к нему и наклоняюсь как можно ближе к уху . — Ты пытаешься случить меня с каждым встречным разумным с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Не могу поверить, что ты отчитываешь меня за это. — А что тут непонятного? Кто угодно, только не он! Уверен, что нет нужды перечислять тебе весь длинный список причин. Я не шучу — не вздумай. Я пожимаю плечами. — Похоже, уже поздно. Он открыл рот, не веря своим ушам. — Сила, всё хуже, чем я думал. Ты же не спишь с ним, правда? Ты совсем упоротый. Квин повысил голос, и я красноречиво киваю головой на Асоку и в сторону кухни. Он делает вид, что не замечает, и начинает загибать пальцы. — Во-первых, он твой падаван — это верный путь к катастрофе. Поверь, достаточно одного этого пункта. — Он мне больше не падаван. — Ой, да ладно тебе, он до сих пор называет тебя мастером. Бывших падаванов не бывает. Во-вторых, ты будешь винить себя за это до конца своих дней, а ты не можешь себе этого позволить. В-третьих, вы постоянно работаете вместе. В-четвертых, он злой, и в-пятых, он несвободен и никогда не будет. Он тебя прожует и выплюнет. Серьезное лицо Квина выглядит смешно. — Ты даже не можешь себе представить, как сильно пострадаешь, — шипит он в мою сторону, когда предмет нашего разговора возвращается. — Кто пострадает? Квинлан, ты что, угрожаешь моему мастеру? — спрашивает Энакин непринужденным тоном с намеком на вызов. Я потираю виски, чувствуя приближение бури. — Я предостерегал его от ошибочных решений, хотя, боюсь, он безнадежен. — Оби-Ван упрямый, но обычно обдумывает свои решения, даже слишком сильно обдумывает. Что он сделал в этот раз? — Он бросает свою жизнь в яму с сарлакками. Они мрачно глядят друг на друга, как коты перед дракой. — Можно напомнить вам, что я ещё здесь? — пытаюсь привлечь их внимание. — Интересно, чем я так привлекателен для вас этим вечером. Я бы обиделся, если бы вы не наслаждались так жестоким обращением со мной. — Иногда невозможно устоять перед соблазном обойтись с тобой жестоко, — отвечает Энакин, не сводя глаз с Квина. Я всем сердцем надеюсь, что мой друг не начнет толкать речь в духе "если обидишь его, я обижу тебя". Желание исполняется: Квинлан встает и заявляет, что ему пора уходить. — Я тебе позвоню, если узнаю что-то новое о нашей любимой охотнице за головами, — говорит он мне, а затем сердито бросает Энакину: — Отведи свою ученицу домой, Скайуокер, она устала. Я редко видел его таким и почти испугался. Желаю Квину спокойной ночи, не вставая с дивана, а Энакин провожает его до двери, озадаченно взглянув на меня. ============================= 13 Я играю с бусинами Асокиной косички и пытаюсь размышлять над словами Квинлана. В конце концов, он не сказал ничего, что я бы сам не говорил себе каждый день — у меня нет причин удивляться. — Как ты умудрился привести его в бешенство всего за две минуты? — спрашивает вернувшийся Энакин. — Ты его знаешь: он никогда не упускал случая упрекнуть меня и изобразить из себя мудреца. Иногда хорошие друзья склонны чрезмерно защищать. — Да, но ты не ответил. От чего он тебя защищает? Я фыркнул, потому что этого разговора не избежать. — Он не считает нас хорошей парой. Сказал, что ты меня...как это... "прожуёшь". У меня не хватило духу возражать. Взгляд Энакина помрачнел. — Квинлану стоит больше переживать о собственных проблемах, а ты мог бы и сказать что-нибудь в защиту наших отношений. Вы оба ужасного мнения обо мне. — Как ты себе это представляешь? Боюсь, мне нечего сказать в защиту наших отношений: ты знаешь, что, на мой взгляд, они ужасны. — Но есть же причина, почему ты сделал такой ужасный выбор, что-то тебе в этом нравится... Тебе следует больше ценить положительные стороны и меньше беспокоиться. Или, если тебе во что бы то ни стало нужно искать во всем трагедию, то мог бы предположить, что я не стану причинять кому-либо боль. Моё красноречивое выражение лица расстраивает его. — Черт возьми, я не "прожую" тебя, что бы это не значило! Кроме того, ты мог бы пострадать, если бы эти отношения значили для тебя больше, чем они на самом деле значат. Можешь спать спокойно. Он меня в могилу сведет. Терпеть не могу, когда он вот так напрашивается на утешение. — Почему бы не поговорить об этом завтра? — предлагаю я. — А в чем проблема? Она спит, — отвечает он, склонившись над Асокой. — Вы с ней так хорошо ладите. Иногда я думаю, не стоило ли отдать её тебе, а не мне. — Я бы не слишком подошёл ей, как и ты бы не сработался с Квай Гоном. Мы с Асокой слишком задумчивы, а вы не смогли бы поддерживать друг друга. Ты пробуждаешь в ней задор и отлично подходишь ей. "А она подходит тебе", — думаю про себя, вспоминая каждый раз, когда её присутствие защищало Энакина от его собственной разрушительной силы. Вместо этого говорю вслух: — Можно гордиться тем, какой она становится. Ты проделал отличную работу с ней. По крайней мере, лучше, чем я с тобой. Энакин улыбается, как обычно, когда его хвалят, а затем опирается рукой о подлокотник и наклоняется ко мне. Я ничего не могу сделать, чтобы не разбудить Асоку, поэтому он берёт моё лицо другой рукой и нежно целует с открытыми глазами. — Энакин, вряд ли стоит начинать сейчас. Он всё ещё улыбается. — По-моему, я никогда раньше не целовал человека с усами. — Очень уместное замечание, а теперь забирай свою ученицу, и я пойду спать. Он снова смотрит на неё и криво улыбается. — Когда я был в её возрасте, ты бы не позволил мне так спать у тебя на коленях. — Она не моя ученица, могу баловать её, как хочу, не говоря уже о том, что она более зрелая и не такая навязчивая, как ты. Поверь, стать ещё более избалованным — последнее, что тебе нужно. Однако, ты ошибаешься: ты сотни раз спал со мной после "кошмарных снов". Держу пари, ты бы ей не позволил. — Ей уже слишком много лет для этого. Ты тоже в какой-то момент выпнул меня из своей кровати. Я сделал это, когда он неопровержимо доказал, что стал мужчиной, начав тереться во сне о моё бедро и разбудив меня. Я выгнал его, потому что был ошарашен. — В любом случае, — продолжает он, — в те несколько раз, когда ты мне позволял, ты постоянно жаловался. Я закатываю глаза и говорю насмешливым тоном: — Господи, Энакин, ты что, ревнуешь к собственной ученице? — Конечно. Не люблю делиться, — отвечает он и добавляет с лукавой ухмылкой: — Кстати, меня впечатлило, что ты тоже можешь мучиться ревностью. — Я не такой, и у нас другие отношения. Дело не в ревности: мне не нравится обманывать. — Хочешь сказать, тебе было бы удобней, если бы Падме знала? Может расскажешь ей? Она могла бы удивить тебя. Хмуро вглядываюсь в его лицо, пытаясь найти признаки блефа. — Я считаю, что это должен сделать ты, — отвечаю через некоторое время, осознавая, что мне нечего возразить. — Зачем? У меня нет причин для этого, мне и так хорошо, — говорит Энакин, явно наслаждаясь, — это тебе неловко. У меня нет слов, а руки чешутся вмазать ему. На его лице появляется веселая, детская улыбка. — А что ты имел в виду, когда сказал, что у нас не такие отношения? Я начинаю беспокоиться и закрываю глаза. — Не сейчас. Иди к себе. — Нет, я хочу тебя. От этих слов меня бросает в жар, а ведь буквально сегодня вечером я разглагольствовал о необходимости преодоления чувств. Какое лицемерие. — Тогда не надо было приводить Асоку. А самому так напиваться. — Возможно, я найду способ исправить первое обстоятельство. Давай покажу фокус, — отвечает он. Моё раздражение нарастает, и я начинаю ворчать: — Если не перестанешь влезать в мои мысли, я докажу, что Квин ошибается, и ты сам пострадаешь так, что даже не представляешь. Энакин не слушает. Он приседает и осторожно подсовывает предплечья под шею и колени Асоки, шепча что-то ей на ухо, плавно поднимает её с моих колен и улыбается мне, как иллюзионист после удачного шоу. Асока бормочет во сне, уткнувшись ему в шею. Он медленно несёт её в свою бывшую комнату, открывает дверь ногой, и они исчезают внутри. Энакин возвращается с пустыми руками, сияющий, и осторожно закрывает дверь. — Бьюсь об заклад, ты не думал об этом, когда учил меня наведению сна. ============================= 14 Энакин опускается на колени между моих ног с похотливой улыбкой, словно ожидая, что его похвалят. "Я хорош в этом, у меня богатый опыт..." Кладет руки мне на колени и смотрит взглядом, который был у него в детстве, когда он понял, что разозлить меня — эффективный способ привлечь внимание. "Ну знаешь, когда поздно возвращаешься домой и не хочешь, чтобы мастер злился на тебя...ты был прав — это лучше получается, когда тебе доверяют." Я смотрю на него сердито, но в конце концов его насмешливый взгляд очаровывает меня. Мне невыносимо хочется прикоснуться к нему — ударить или поцеловать. Блядь. — Лучше не становится, — шепчу я в надежде, что он не заметил мой шумный выдох. — Ты всё такой же идиот, а от неё нас по-прежнему отделяет только дверь. Его руки скользят по моим бедрам вверх, забирая с собой большую часть моего и так невнятного решительного настроя. — Ого, Мастер Кеноби, вы планируете громко стонать? — Вообще-то меня больше беспокоят твои стоны, — отвечаю я и решаю, что уже не могу сопротивляться желанию. Обхватываю его голову руками и позволяю своей мучительной похоти проявиться в поцелуе. Наши подписи начинают смешиваться, и Сила хаотично движется во мне. Мы разрываем поцелуй, его руки движутся вверх, легко касаясь главного источника моего дискомфорта, и он прижимает меня к спинке дивана. Энакин задирает мою тунику и целует грудь. Его аура загорается как свеча, отбрасывая трепещущие тени вокруг нас. Я смотрю в потолок, поджав губы. — Ты меня щекочешь, так нечестно. Он отвечает лишь приглушенным "ммфм" и обводит языком мой сосок, затем прикусывает его, и я не могу сдержать стон. От его усмешки мою кожу обдает теплым воздухом. Я хочу снова протестовать, но он начинает сосать мою грудь, и все мысли вылетают из головы. Вот его пальцы пытаются расстегнуть мой ремень. Я рефлекторно втягиваю живот, чтобы ему помочь. Энакин неторопливо целует меня в пупок и по волосам, ведущим к паху, замедляясь по мере приближения. Мне трудно дышать, сердце колотится. Когда он, наконец, касается головки, я вздрагиваю и испытываю вину за то, что хочу ещё. Он снимает мою правую руку со своего плеча и кладет на свою макушку, позволяя зарыться пальцами в спутанные кудри, а затем затихает, ожидая, когда я приму приглашение. — Энакин... — предупреждаю я дрогнувшим голосом. Внутри нашей связи кружит шепот Силы, и я пытаюсь к ней прислушаться, но взгляд на него сверху вниз разгоняет кровь и опьяняет. Он дразнит меня лёгкими прикосновениями языком, выражение его лица одновременно дерзкое и выжидающее. Я сдаюсь и мягко надавливаю. Он позволяет мне контролировать темп и глубину, и постепенно моя робость переходит в грубость. Я стыжусь того, что чувствую, когда он задыхается на мне. Мысль о том, как покорно Энакин позволяет мне толкаться в него, сам прося об этом, почти невыносима. В нужный момент я оттаскиваю его за волосы. Мы смотрим друг другу в глаза, и он выглядит до боли прекрасным — страстный и запыхавшийся. Вдруг я понимаю, что Тьма, которую я ощущаю, принадлежит не только ему. Меня пронзает примитивный, непонятный для меня импульс — желание полностью стереть её из его разума и тела, чтобы завладеть им целиком. Потребность слиться с ним ощущается как растерянность и беспокойство, близкое к страданию. — Мастер, — хрипло умоляет он, движимый плохо осознаваемым смятением, как и я. То, чего он хочет от меня, удивляет нас обоих. Это не мы — не те, кем мы всегда были. Тем не менее, это происходит на самом деле прямо сейчас. Сила давит на нас, пока мы задыхаемся от желания. Я знаю, что ещё не поздно, что я могу остановиться. Я борюсь с этим каждый день. Пытаюсь потянуться к Свету, но он отдаляется, и мне приходится отпустить его. Поднимаюсь с дивана, хватаю Энакина за тунику и бездумно толкаю к ближайшей стене, жестко прижимая к ней лицом. Пытаюсь расстегнуть его ремень сзади, он помогает мне, и мы швыряем ремень на пол. Снимаю с него только ту одежду, которая мне мешает, и он отступает назад, чтобы не потерять равновесие. Предплечье одной руки кладет на стену, а другой скользит вниз по своему телу. — Давай, — выдыхает он не своим голосом, утыкаясь лицом в свое плечо. Энакин не готов, но я всё равно беру его, заставляя сжаться и застонать в руку. Следуя за нашей Связью, я корректирую позу и достигаю мягкого местечка внутри него, от чего он задыхается. Фиксирую каждое мгновение, сосредотачиваюсь на каждом движении и стараюсь запечатлеть в памяти свои чувства в момент, когда он достигает вершины и сжимается вокруг меня с тихим вскриком. Я держу темп до тех пор, пока он не перестает содрогаться, а затем позволяю своему желанию направлять меня, забыв обо всем, кроме его тела, влажной кожи и тяжелого дыхания. Я предаюсь резким, ослепительным толчкам и впиваюсь пальцами в его талию, когда часть меня умирает внутри него. ============================= 15 Когда поток Силы отступает, я утыкаюсь лбом в плечо Энакина. Наступает освобождение, и его подпись раскрывается, словно распустившийся ядовитый цветок, запах которого — отвратительный, но болезненно притягательный — влечет меня. Это очарование пугает сильнее Тёмной стороны. Я отхожу на несколько шагов и застегиваю свой ремень, испытывая отвращение от того, что сделал, и от своих чувств. — Так странно, — говорит Энакин, который одевается, стоя лицом к стене. — Когда очень сильно и долго чего-то желаешь, но получив, понимаешь, что всё не так, как ты ожидал. Он оборачивается и прислоняется спиной к стене. На его лице выражение заботы смешивается с вызовом. — Не бойся ты так, мы просто попробовали. — Я не боюсь, — лгу я, — а сожалею. Если мы не сможем очиститься от страстного напряжения после случившегося, оно нас погубит. — Тебе жаль меня? Ты бы никогда не сделал этого, если бы не был уверен, что я хочу, — он вдруг довольно улыбается и добродушно поддразнивает меня, — и ты понимаешь, что я больше никому не позволил бы такого. — Да я не об этом говорю, — нетерпеливо отвечаю я, заставляя себя выдержать его взгляд. — Ты не попробовал, а окунулся в это, и тебе понравилось! — Мне кажется, тебе тоже понравилось. Позади меня стакан падает со стола — только так я могу удержаться и не избить его. — Асоку разбудишь, — драматично шепчет он, явно изумленный моим отсутствием самоконтроля. — Я хочу, чтобы ты ушел. Сейчас же, — пробормотал я, не успев осознать, что говорю. Он на секунду прикрывает глаза, как будто я его ударил. — Ты знал, что это случится. Есть две стороны, и мы не можем зайти далеко, не задействовав их обе. Он удрученно улыбается, и я вижу маленького Эни, который ждёт, что его отругают. — Ты видел что-то совсем плохое? Я просто продолжаю смотреть ему в глаза, и он понимает, что я отвечу. Пытаюсь сопоставить то, каким видел его в Силе, с его мальчишескими чертами, и у меня не получается. — Это палка о двух концах, — Энакин усмехается, его обида переходит в злость, — я чувствовал тебя, как и ты меня, с одной лишь разницей: ты меня ненавидишь, а мне понравилось. В конце концов, мой мастер — человек и жаждет обладания, как и все. Я определенно предпочитаю видеть тебя таким. Его губы скривились в жестокой ухмылке. — Если тебе так больно, мог бы просто попросить меня уйти от Падме. Я ждал этого. Я невольно сжимаю кулаки. — Только ты можешь говорить об этом дерьме в такой момент. Разве ты не видишь, что опускаешься? Только это имеет значение. Ты зашел слишком далеко. И меня тянешь за собой. Он разводит руками. — Такой уж я есть. Спаси меня, если думаешь, что можешь. Ты любишь меня достаточно сильно, чтобы замарать свои сраные сверкающие ботинки? Я не отвечаю, и он спрашивает дрожащим голосом: — Я тебе отвратителен? Энакин подходит ближе и возвышается надо мной. Я говорю, чтобы он не прикасался ко мне. — Даже так? — он пытается изобразить сарказм. — А ты говорил, что Свет побеждает всё. Он хочет услышать, что у нас всё будет хорошо, что я всё исправлю, но я не уверен, что смогу. — Ты должен сам себя спасти, только так, — с каждым словом мой голос слабеет. — Если ты вообще этого хочешь. Настал его черёд хранить молчание. — Ты прав, я наслаждаюсь этим, — наконец признаю я. — Именно это меня беспокоит. На самом деле меня беспокоит то, что без него я задыхаюсь, а когда он прикасается ко мне, готов нарушить все пункты Кодекса разом. Я возмущён тем, что позволил Тьме подчинить себя, но боюсь, что легко поддамся ей снова. — Я тебе говорил, — бормочет он, — винить меня во всех твоих ужасных, заслуживающих презрения поступках. Что может быть проще? — Ты же знаешь, что я считаю себя ответственным за нас обоих. Из бывшей комнаты Энакина раздается стук, и мы резко поворачиваемся к двери, глядя друг на друга большими глазами. Я бегло оглядываю его и комнату, замечая много компрометирующих деталей. Энакин прикрывает рот рукой, сдерживая неуместный смех. — Твое выражение лица бесценно, — шепчет он, когда ручка двери поворачивается. В проёме появляется Асока, в замешательстве поглаживающая своё лекку. — Мне приснился дурной сон, — она сморит на нас, и её взгляд проясняется после сна. — Я заснула на вас, да? Извините! — Не извиняйся, — отвечаю я, осознавая, что из всех событий этой ночи я предпочел бы запомнить только то, как она невинно устроилась у меня на коленях. Тем временем она уже сделала следующее умозаключение. — Как я попала с дивана на кровать? — размышляет она вслух, в голосе сквозит паника. — Я тебя отнёс, — Энакин усмехается, заметив её досаду. Мне редко доводилось видеть, чтобы кто-то так быстро краснел и морщился. — Я не юнлинг! — Поэтому обещаю, что такого больше не повторится, — он пытается успокоить её, но его явное веселье лишь раздражает ещё сильней. Асока смиряется и стонет: — На глазах у Мастера Кеноби, потому что уснуть на нём мне было недостаточно... — Оби-Ван не возражает, — Энакин бросает на меня намекающий взгляд, — иначе он бы не позволил. Он обнимает её за плечи и мягко подталкивает к двери. На полпути она оборачивается и задумчиво оглядывает меня, его и всю комнату, замечая разбитое стекло у моих ног. — О чём был твой кошмар, — спрашиваю, чтобы отвлечь её внимание, хотя подозреваю, что ответ мне не понравится. — Я задыхалась, — рассеянно бормочет она, — тонула в грязи. Она складывает в уме два и два и снова глядит на меня, зная, что я не смогу солгать ей. — Что случилось со стаканом? — Твой мастер немного перепил, — встревает Энакин, хотя я был уверен, что он будет с удовольствием наблюдать, как я пытаюсь оправдаться. — Оби-Ван терпеть этого не может, нам пора домой. — Мог бы просто сказать, что это не моё дело, — пробормотала она, направляясь к двери. — Вы двое вечно держите меня за дурочку. =========================== 16 Когда они, наконец, уходят, я оглядываю пустую квартиру и понимаю, насколько нуждаюсь в одиночестве и тишине. Событий много, а времени на осмысление мало. Наливаю себе стакан Поланского Красного Квинлана, смотрю на осколки стакана на полу и поражаюсь тому, что сотворил сегодня ночью. Идея обвинить во всём Энакина выглядит соблазнительно. Он более искушен в этой игре, мне не на что надеяться. Я повержен и испытываю отвращение к самому себе, но при этом не могу удержаться от эйфории. Такое несоответствие сильно беспокоит меня. Я должен быть в отчаянии, но вместо этого испытываю приятное волнение, как будто стою на краю обрыва и вот-вот упаду, не заботясь о последствиях — словно наркоман-новаджекер. Квинлан прав — мы катимся в пропасть. Но когда я думаю о том, что он на какое-то мгновение принадлежал мне, то готов упасть с дурацкой ухмылкой. Я изменяю его, разрушая себя, и в глубине души считаю, что оно того стоит. Всю жизнь я считал людей, находящихся во власти чувств, слабыми. Много лет думал, что Падме такая. Мне хотелось сказать ей: "Ты же его знаешь — он берёт то, что хочет. Ты старше, мудрее, ты можешь это предотвратить." Но теперь я осуждаю себя за тщеславие. Опьянев, ложусь в одинокую постель. Во сне я вижу Квай-Гона. Как обычно во снах, он спрашивает, обучил ли я мальчика. Отвечаю, что сделал всё, что мог, но он всё ещё на грани между Тьмой и Светом. Мой Мастер насмешливо улыбается. — Как и все мы, падаван, не правда ли? Хочу сказать, что заблудился, и мне нужен его совет, но горло сжимается. — Я выполнил обещание, — кричу ему наконец, — что теперь делать? Просыпаюсь на рассвете с его именем на устах, скорее в раздражении, чем в печали. Я давно понял, как пара слов может изменить жизнь. Слова Квай-Гона преследовали меня годами как вечное напоминание о том, что последняя мысль учителя была не обо мне. Когда он умер, обида на него и Энакина потрясла меня больше, чем сама потеря. Никогда бы не подумал, что способен на такие чувства, и рядом не было никого, кто помог бы мне с ними справиться. Энакин был ребёнком, а я неосознанно избегал его, потому что каждый раз, когда видел его, мне хотелось, чтобы мы никогда не встречались. Наверно ему было тяжело жить с тем, кто так сильно его ненавидел. Тогда я ощутил вину и начал скрывать свои чувства. Отвергнутый, брошенный, обиженный, я возложил всю вину на Энакина — и готов сделать это снова. В конце концов, я сделал то, что советовал Асоке: поднялся над своей болью и уязвленной гордостью и увидел в мальчике то, что видел Квай-Гон. Я изо всех сил постарался простить себя и своего Мастера, чтобы двигаться дальше. Энакин был... по-настоящему ужасен: требующий поддержки, плаксивый, высокомерный, неуважительный. Он сам усложнял заботу о нём, но занимал меня, и я начал понимать смысл своего обещания. Однажды я с удивлением подумал, что, возможно, оно было предназначено спасти меня, а не его. Пытаюсь поспать ещё, но в итоге лишь запутываюсь в потных простынях. Не могу смириться со своим безответственным поведением прошлой ночью. Асокин сон и встревоженный взгляд угнетают меня, вызывая дурноту, и я встаю с кровати. "Медитация не повредит ," — говорю вслух, садясь на привычное место у окна. Принимаю медитативную позу, и лезвие золотого утреннего света разрезает мою грудь пополам. Смотрю на него задумчиво и пытаюсь сосредоточиться. Как и следовало ожидать, я стараюсь подавить волнение в груди, и Сила ускользает от меня. Я слишком хорошо знаю, насколько сложно выбраться из порочного круга, когда попадёшь в него. Успокаиваюсь, чтобы не поддаться разочарованию, делаю медленный вдох и методично очищаю разум от всех мыслей. Я сдаюсь, когда ловлю себя на том, что погрузился в грёзы, уставившись на стену, возле которой заставил Энакина скулить. Выругавшись, поднимаюсь с пола. Боюсь, что никак не смогу избавиться от перепадов настроения. Несмотря на блуждание мыслей, старательно навожу порядок после вчерашней ночи, кривясь от отвращения. После пишу короткий рапорт для Совета и смотрю голоновости, списывая бессонницу на кошмары и моё предосудительное поведение. В который раз представляю, что бы подумал обо мне Квай-Гон — он бы решил, что я его подвёл? Последняя неделя определённо убедила меня в том, что я стал не таким джедаем, как он ожидал. Эти дни напомнили мне время перед его смертью, когда кажется, что любое решение задаёт определённый ход событий. Меня всегда мучили мысли о том, что всё могло пойти по-другому, о незначительных переменных, которые могли изменить всё. Поздним утром мне звонит Квин. Услышав жужжание комлинка, я понимаю, что не хочу знать, что он мне скажет. Пялюсь на аппарат, пока он не замолкает, ощущая одновременно облегчение и беспокойство. Больше не могу находиться в своей квартире и решаю лично отнести рапорт Мастеру Винду. Это решение оказалось чревато последствиями, которых я не мог ожидать. Добираюсь до коридора, ведущего к Залу Совета, и вижу, что на выходе из зала стоят Падме и Мейс. Падме кивает, и оба улыбаются одними губами. Не знаю, о чём они говорили, но уверен, что каждый из них считает себя победителем. Почтительно склоняю голову и пытаюсь проскользнуть мимо них, но Винду останавливает меня и спрашивает о нападении на посольство. Я ругаюсь про себя. Когда я отвечаю, он даёт понять, что заинтересован, а Падме сочувственно улыбается мне. — Сегодня утром мы с Мастером Восом обсуждали дальнейший ход расследования, — говорит Мейс. — Совет подозревает, что ситуация серьёзнее, чем мы предполагали. Он узнал, что Орра Синг и некоторые её сообщники в течение последних месяцев перемещались между Корускантом и Палавой. У нас нет доказательств того, что Синг сейчас там, но Совету нужно выяснить причины деятельности на столь заброшенной планете. Я бы попросил тебя заняться этим, но Мастер Йода сообщил, что ты хотел отложить свою очередную миссию. — Я бы не позволил себе такую роскошь в военное время, — легкомысленно отвечаю я. — В таком случае вас со Скайуокером отправят проверить наши предположения. Глянув вскользь на Падме, осмеливаюсь попросить, чтобы меня отправили одного. — Я бы предпочёл, чтобы кто-то прикрывал твою спину. У тебя какие-то проблемы? — спрашивает он. Я долго молчу, а Падме не сводит с меня глаз. Со своей обычной невозмутимостью Винду заявляет, что это будет решать Йода, и оборачивается к ней. — Сенатор, спасибо, что уделили ваше время. Пожалуйста, позвольте мне найти рыцаря, который проводит вас до выхода из храма, — он направляется к дверям Зала Совета, и они разъезжаются с тихим шипением. — А Мастер Кеноби не может? — спрашивает она. — Я бы провела десять минут со старым другом. — Как пожелаете, — отвечает Винду за меня. К сожалению, я вынужден сказать, что с удовольствием провожу её.