Mud / Грязь

Когда поток Силы отступает, я утыкаюсь лбом в плечо Энакина. Наступает освобождение, и его подпись раскрывается, словно распустившийся ядовитый цветок, запах которого — отвратительный, но болезненно притягательный — влечет меня. Это очарование пугает сильнее Тёмной стороны. Я отхожу на несколько шагов и застегиваю свой ремень, испытывая отвращение от того, что сделал, и от своих чувств. — Так странно, — говорит Энакин, который одевается, стоя лицом к стене. — Когда очень сильно и долго чего-то желаешь, но получив, понимаешь, что всё не так, как ты ожидал. Он оборачивается и прислоняется спиной к стене. На его лице выражение заботы смешивается с вызовом. — Не бойся ты так, мы просто попробовали. — Я не боюсь, — лгу я, — а сожалею. Если мы не сможем очиститься от страстного напряжения после случившегося, оно нас погубит. — Тебе жаль меня? Ты бы никогда не сделал этого, если бы не был уверен, что я хочу, — он вдруг довольно улыбается и добродушно поддразнивает меня, — и ты понимаешь, что я больше никому не позволил бы такого. — Да я не об этом говорю, — нетерпеливо отвечаю я, заставляя себя выдержать его взгляд. — Ты не попробовал, а окунулся в это, и тебе понравилось! — Мне кажется, тебе тоже понравилось. Позади меня стакан падает со стола — только так я могу удержаться и не избить его. — Асоку разбудишь, — драматично шепчет он, явно изумленный моим отсутствием самоконтроля. — Я хочу, чтобы ты ушел. Сейчас же, — пробормотал я, не успев осознать, что говорю. Он на секунду прикрывает глаза, как будто я его ударил. — Ты знал, что это случится. Есть две стороны, и мы не можем зайти далеко, не задействовав их обе. Он удрученно улыбается, и я вижу маленького Эни, который ждёт, что его отругают. — Ты видел что-то совсем плохое? Я просто продолжаю смотреть ему в глаза, и он понимает, что я отвечу. Пытаюсь сопоставить то, каким видел его в Силе, с его мальчишескими чертами, и у меня не получается. — Это палка о двух концах, — Энакин усмехается, его обида переходит в злость, — я чувствовал тебя, как и ты меня, с одной лишь разницей: ты меня ненавидишь, а мне понравилось. В конце концов, мой мастер — человек и жаждет обладания, как и все. Я определенно предпочитаю видеть тебя таким. Его губы скривились в жестокой ухмылке. — Если тебе так больно, мог бы просто попросить меня уйти от Падме. Я ждал этого. Я невольно сжимаю кулаки. — Только ты можешь говорить об этом дерьме в такой момент. Разве ты не видишь, что опускаешься? Только это имеет значение. Ты зашел слишком далеко. И меня тянешь за собой. Он разводит руками. — Такой уж я есть. Спаси меня, если думаешь, что можешь. Ты любишь меня достаточно сильно, чтобы замарать свои сраные сверкающие ботинки? Я не отвечаю, и он спрашивает дрожащим голосом: — Я тебе отвратителен? Энакин подходит ближе и возвышается надо мной. Я говорю, чтобы он не прикасался ко мне. — Даже так? — он пытается изобразить сарказм. — А ты говорил, что Свет побеждает всё. Он хочет услышать, что у нас всё будет хорошо, что я всё исправлю, но я не уверен, что смогу. — Ты должен сам себя спасти, только так, — с каждым словом мой голос слабеет. — Если ты вообще этого хочешь. Настал его черёд хранить молчание. — Ты прав, я наслаждаюсь этим, — наконец признаю я. — Именно это меня беспокоит. На самом деле меня беспокоит то, что без него я задыхаюсь, а когда он прикасается ко мне, готов нарушить все пункты Кодекса разом. Я возмущён тем, что позволил Тьме подчинить себя, но боюсь, что легко поддамся ей снова. — Я тебе говорил, — бормочет он, — винить меня во всех твоих ужасных, заслуживающих презрения поступках. Что может быть проще? — Ты же знаешь, что я считаю себя ответственным за нас обоих. Из бывшей комнаты Энакина раздается стук, и мы резко поворачиваемся к двери, глядя друг на друга большими глазами. Я бегло оглядываю его и комнату, замечая много компрометирующих деталей. Энакин прикрывает рот рукой, сдерживая неуместный смех. — Твое выражение лица бесценно, — шепчет он, когда ручка двери поворачивается. В проёме появляется Асока, в замешательстве поглаживающая своё лекку. — Мне приснился дурной сон, — она сморит на нас, и её взгляд проясняется после сна. — Я заснула на вас, да? Извините! — Не извиняйся, — отвечаю я, осознавая, что из всех событий этой ночи я предпочел бы запомнить только то, как она невинно устроилась у меня на коленях. Тем временем она уже сделала следующее умозаключение. — Как я попала с дивана на кровать? — размышляет она вслух, в голосе сквозит паника. — Я тебя отнёс, — Энакин усмехается, заметив её досаду. Мне редко доводилось видеть, чтобы кто-то так быстро краснел и морщился. — Я не юнлинг! — Поэтому обещаю, что такого больше не повторится, — он пытается успокоить её, но его явное веселье лишь раздражает ещё сильней. Асока смиряется и стонет: — На глазах у Мастера Кеноби, потому что уснуть на нём мне было недостаточно... — Оби-Ван не возражает, — Энакин бросает на меня намекающий взгляд, — иначе он бы не позволил. Он обнимает её за плечи и мягко подталкивает к двери. На полпути она оборачивается и задумчиво оглядывает меня, его и всю комнату, замечая разбитое стекло у моих ног. — О чём был твой кошмар, — спрашиваю, чтобы отвлечь её внимание, хотя подозреваю, что ответ мне не понравится. — Я задыхалась, — рассеянно бормочет она, — тонула в грязи. Она складывает в уме два и два и снова глядит на меня, зная, что я не смогу солгать ей. — Что случилось со стаканом? — Твой мастер немного перепил, — встревает Энакин, хотя я был уверен, что он будет с удовольствием наблюдать, как я пытаюсь оправдаться. — Оби-Ван терпеть этого не может, нам пора домой. — Мог бы просто сказать, что это не моё дело, — пробормотала она, направляясь к двери. — Вы двое вечно держите меня за дурочку.