Mud / Грязь

Несколько часов спустя я иду в лазарет рядом с женщиной, с которой только что занимался сексом, ни разу к ней не прикоснувшись. — Я попросила Энакина не приходить, — говорит она. — У нас получится лучше, чем у него. Я бы не стал говорить такое открыто. — Я думал об Этом, Падме. Я не могу просить рыцаря лгать Совету. — Хорошо, что я могу. Ты просто стой и веди себя естественно, насколько это возможно. Мы заходим в палату, и Шаали отрывается от своего голопада. Он полусидит на кровати. В больничной рубашке, с двумя белокурыми косами она похожа на ребёнка. Она пытается выпрямиться и кривится от боли. — Не надо, а то швы разойдутся, — говорю я. — Я только хотел выразить признательность за твой поистине выдающийся поступок. Она улыбается, и я ненавижу себя ещё сильнее. Падме легко касается её плеча. — Я очень рада, что ты поправляешься. Ты спасла мне жизнь, Шаали, и если хочешь что-то попросить... — Я выполняла свой долг, мадам, — девушка нахмурилась и опустила глаза. — Вообще-то, я бы осмелилась попросить вас оставить нас наедине с Мастером Кеноби. Падме бросает на меня многозначительный взгляд. — Конечно, дорогая. Всё нормально, мне не сложно. Я подожду в коридоре. Когда мы остаёмся одни, Шаали выглядит так, будто сожалеет о своей просьбе. — Боюсь, выражаться тактично не получится, Мастер Кеноби...То, что показали в новостях, не... — На кадрах, которые я видел, всё было понятно, Шаали. Тем не менее, я ценю твою заботу и осмотрительность. На самом деле сенатор Амидала хочет, чтобы ты подтвердила официальную версию. За этим она и пришла. — А вы зачем пришли? Прямо в лоб. Она мне нравится. Пока я стою в замешательстве, девушка задумывается, а затем лукаво улыбается. — Вы сказали, что хотели похвалить меня за исключительное мужество и убедиться, что со мной всё в порядке. — Похоже, я потерял нить разговора... А дальше? — Мастер Кеноби садится на кровать, берёт меня за руку и говорит: "Я хочу, чтобы ты прикрыла моего бывшего падавана и дала мне возможность самому с этим разобраться. Окажи мне услугу, Шаали". Её взгляд явно говорит, что бедная девушка не сможет мне отказать. Я вдруг ухмыляюсь: — Мне не нравится, как я выгляжу в этой сцене. — Поверьте, вы будете выглядеть ещё хуже, если сдадите Скайуокера Совету... Когда закончим репетицию, можете позвать сенатора Амидалу. — Не хватает сцены, где я тебя благодарю, Рыцарь. — Давайте оставим это на следующую часть, — ухмыляется Шаали. Когда мы идём обратно, Падме откровенно разглядывает меня. — Ты обеспокоен. Если боишься за Энакина, то уверяю тебя, вдвоём мы найдём способ наставить его на путь истинный... Может, я ещё чем-то могу тебе помочь, мой друг? Не глядя на неё — я больше не могу этого вынести, — отвечаю, что она могла бы оказать услугу Сатин. Падме кивает и говорит, что днём у них с Бейлом встреча с Советом. — Уж я-то понимаю, с чем этой женщине приходится сталкиваться каждый день, — добавляет она, после чего сообщает, что должна провести ещё день в Сундари, чтобы разобраться с причиной, по которой они сюда изначально приехали. Я не расспрашиваю её, а она не уточняет — насколько я их знаю, прозвучало бы слово "переворот" и обсуждение поддержки Мандалора в этом деле. Похоже, мы оба согласны, что джедаям лучше не знать лишнего об этом. Что до меня, то я не собираюсь проводить во дворце ещё одну ночь, подобную вчерашней. Честно говоря, побег уже кажется первоочередной задачей. Я планирую собрать вещи, спросить Асоку, поедет ли она со мной, и покинуть это место до обеда. Разумеется, я не успеваю ничего сделать, так как натыкаюсь на Энакина. Он впивается в мои губы и толкает меня в ближайшую комнату — как водится, это библиотека. Я вырываюсь и вытираю губы тыльной стороной ладони. — Ты наверно совсем тупой, раз думаешь о сексе. Ты зашёл слишком далеко, Энакин, и если совести у тебя нет, значит Совет тебя накажет. — Меня очень возбуждают нотации, но я слишком соскучился для прелюдии, — он начинает расстёгивать мой ремень. — Блядь, я бы предпочел, чтобы ты злился на меня за прошлую ночь, а не за Калевалу. Я хватаю его за тунику и грубо прижимаю к полкам, так что падают голокниги, а он ухмыляется. Я вот-вот ударю его. — Зачем ты это сделал? — зашипел я. — Сделал что? Я лишь оставил дверь приоткрытой, ты сам заглянул... Честно говоря, если бы ты просто показал, что тебе не плевать на меня, я бы не стал причинять тебе боль. — Я пустил псу под хвост всё, во что верил, и готов бы умереть за тебя, а ты всё сомневаешься? Энакин хватает меня за подбородок и хмурится, словно не может вспомнить, что собирался сделать. — Я в таком же положении, как и ты, Оби-Ван. Ты испортил мне секс, разрушил всё...Всё, кроме тебя, для меня как песок. Желание в его голосе ослабляет моё сопротивление. Я позволяю ему скользнуть губами вдоль моей челюсти. — Эта связь сожрёт нас заживо, — выговариваю я. — В последние недели я был скорее Энакином, чем собой. Я не могу вспомнить собственные мысли, потребности, эмоции. Иногда даже думаю, что меня и не должно это волновать. Но это ещё не самое страшное — ведь Сила достаточно ясно показала нам, чем это чревато. — Эти пугающие видения о том, что невозможно контролировать. Мы можем просто сделать выбор не сражаться...я бы никогда не причинил тебе вреда. Я поднимаю брови, а радужки Энакина окрашиваются в жуткий оранжевый оттенок. Он грубо поглаживает мою промежность, и с моих губ срывается стон, удивляющий нас обоих. — Судя по всему, — шепчет он мне на ухо, — у меня есть всё, чтобы выиграть эти переговоры. Он прав. Я могу проповедовать целыми днями, но бесполезно отрицать, что прямо сейчас больше всего хочу, чтобы он трахнул меня. — Не спеши, Мастер, сперва встань на колени, — отвечает он на моё невысказанное желание. Не успеваю я сообразить, что происходит, как уже стою на коленях и послушно расстёгиваю его ширинку. Энакин направляет мою голову к своему паху и рычит, когда я позволяю ему войти в себя. — Могущественный переговорщик на коленях передо мной, — хрипло вскрикивает он, крепко удерживая меня, но в то же время поддаваясь мне — поэтому ему так приятно наказывать меня. Я заслужил это лишь тем, что получаю от этого удовольствие. Каждый раз, когда я начинаю задыхаться, Энакин делает последний гневный толчок и позволяет мне перевести дыхание. Он смотрит, как я кашляю со слезами на глазах, а потом начинает сначала. Когда ему надоедает, он поднимает меня за волосы и прижимает животом к столу Сатин. Срывает с меня штаны и торопливо, грубо растягивает пальцами. Чтобы не доставлять ему удовольствие своими стонами, я закусываю губу. Я ощущаю себя изнасилованным и невыносимо уязвимым, однако, его неистовая жажда придаёт мне сил. Это не просто страсть, скопившаяся за несколько дней разлуки — Энакин метит свою территорию, клеймит меня своим именем. Он наваливается на меня всем своим весом, как животное, и тяжело дышит у меня за ухом. Наши подписи начинают смешиваться слишком поспешно и просто сталкиваются, крепко сцепляясь, как и наши тела. Стоны, которые я больше не могу сдерживать, распаляют его. Если я слишком долго молчу, он сдвигается, чтобы я снова закричал. Его руки поднимаются с моих плеч и обхватывают шею. На этот раз Энакин не контролирует удушение, постепенно наращивая его, а просто сильно сжимает мою шею и проникает глубже в меня. В момент, когда хватка становится довольно сильной, я понимаю, как всё произойдёт: он будет душить меня не Силой, а руками. Я буду кричать, что любил его, и смотреть, как он горит. Мои фантазии прерываются внезапной вспышкой удовольствия в его сознании. От его конечностей к пояснице течет грубая энергия, от которой его тело начинает дёргаться. Энакин напрягается, совершая последние толчки, в отчаянной попытке продлить то мгновение, когда я принадлежал ему.