Между рифами укрытое

      Затмение медленно набирало свою силу, гася дневные краски и привлекая холодные, сумеречные оттенки. Под толщами воды степенно распускались ночные цветы, заливая сиреневым светом витые кораллы и каменистое дно; собирались шустрые косяки рыб, что кружили в игривых танцах, показывая алые пятна на шкурке и воздушные, тончайшие плавники, будто хвастаясь друг перед другом изысканной красотой.       Нетейам наблюдал за магией рифового клана, затаив дыхание. Маруи, который им щедро выделили в селении, выходил на небольшую, тихую заводь, окруженную могучими соляными столпами. Они, срастаясь между собой, укрывали весь Ава’атлу широким настилом, защищая от суровых бурь и непрошенных гостей, однако у Нетейама они неизменно вызывали глухую тоску. Он безумно скучал по раскидистым изумрудным кронам родных лесов, по пряному запаху земли и старых листьев; скучал по печальным песням, которые таила в себе густая чаща. Колыбелью Меткайина же был заговорческий шепот волн, трескучее щелканье резвых илу и костяные переливы мелких ракушек, звеневших при каждом шаге местных на’ви.       С наступлением затмения жизнь в Ава’атлу словно замедляла свой ход, погружаясь в глубокий, но спокойный сон. Родители честно пытались привыкнуть к раннему отходу ко сну, однако привычно замирали перед очагом, грея руки у танцующего пламени, а души — в объятиях друг друга. Нетейам замечал их тоскливые взгляды, прикованные к черному покрывалу ночи, к необъятному агатовому небу, но лишь потому, что сам смотрел ввысь чаще, чем мог себе позволить. В Оматикайя, под зорким оком Полифема часто проходили охоты; устраивались дружеские и семейные полеты на икранах; племя собиралась вместе у костров, распивая напиток из дурманных ягод и делясь старинными историями. Нетейам в это время любил гулять в святой роще, погруженный в свои мысли и пурпурную сказку Великой матери, сонмы голосов которой унимали все его дневные тревоги. Иногда к нему присоединялся шебутной Ло’ак и даже Кири с Тук, и все они ласково перебирали ветви древа предков, словно нити бус, знакомясь заново и сливаясь с бесконечным сознанием. Пару раз Нетейам даже заставал в глубине рощи мило воркующих родителей, какое-то время наблюдал за ними со слабой улыбкой, а затем ускользал, сраженный их трепетной нежностью и привязанностью друг к другу.       Насколько Нетейам знал из рассказов бабушки, отец пришел к ним неловким, забавным ребенком, который только ворчать и умел. Он не знал ни традиций лесных на’ви, ни уклада их жизни, слабо стукнул от испуга одно из семян Эйвы и чуть позже оттаскал за хвост одного из лучших воинов клана. А затем стоял с таким же ошеломленным выражением лица, как сам Нетейам, когда матушка, не зная, смеяться ей или шипеть от досады, объяснила, что Джейк Салли выказал весьма однозначный интерес к будущему Оло’эктану. Воин брезгливо отверг ухаживания отца, отнекиваясь от правила брачной связи, а потом не рискуя приближаться к «дикому» ближе, чем на расстояние двух вытянутых рук (мало ли, что творилось в голове причудливого демона?).       «Твой отец, впрочем, отвечал ему полной взаимностью в этом», — приглушенно посмеивалась бабушка, задумчиво поглаживая ритуальный нож на своей груди. Взгляд ее при этом застилался дымкой светлой грусти, словно бабушка вспоминала, как когда-то давно за ней самой неуклюже ухаживал Эйтукан. Нетейам смущенно улыбался, представляя, как однажды появилась бы девушка, которая пришлась ему по сердцу, и к которой он бы не побоялся подойти, чтобы робко дернуть за кончик хвоста три раза, заявляя о своих намерениях.       Кто же знал, что вместо трепетной, хрупкой девы, его внимания станет настойчиво добиваться статный, грубоватый воин из чужого клана (краснея, впрочем, даже ярче не целованной девушки)? К слову, о нем… Приближение Аонунга к их маруи Нетейам отметил краем глаза. Плавно изгибаясь в воде и время от времени припадая к мерцающим крупным рифам, он словно раздумывал, — стоит ли оно того? — однако через пару мгновений снова направлялся в сторону Нетейама.       Должно быть, он сбежал из дома тайком, пока Оло’эктан Тоновари и Тса’хик Ронал занимались своими делами, увлеченные негромкими спорами, чтобы заметить отсутствие старшего сына. Нетейам неопределенно покачал головой и подполз к самому краю пружинистого настила, следя за метаниями Аонунга с едва различимым интересом. На одну руку он устроил подбородок, а вторую спустил так, чтобы она оказалась в переплетенье лазурных вод. Бусы звонко стукнулись в мелких косах Нетейама, спадая ему на плечи, а через мгновение послышался едва различимый плеск.       Аонунг показал на поверхности лишь растерянные льдистые глаза, да намокший пучок кудрей. Смешок сам по себе сорвался с губ Нетейама, но, видя, как недовольно дернулись остроконечные уши рифового юноши, смягчился. Поманил неуверенного беглеца легким наклоном головы, намеренно выдавая свое любопытство. Аонунг, несмотря на свой задиристый нрав, бывал до обворожительного неловок. Особенно, когда знал, что его чувства могли пострадать. Поразительно, что сам Нетейам за столь короткий срок смог рассмотреть в нем множество удивительных, ранимых черт.       Темная макушка наконец ушла под воду повторно, и Нетейам уже успел несколько огорчится, однако Аонунг не думал покидать заводь. Удивительно мягкими, текучими движениями он оказался перед настилом, и Нетейам против воли восхитился хищной грации, присущей Аонунгу под водой. На земле его движения были пылкими и порывистыми, да и сам он походил, скорее, на буйный костер, фырчащий во все стороны горячими искрами, нежели на мирный поток. С ним хотелось быть честным, признаться наконец, что Нетейам тогда отшутился, чтобы снять вуаль недовольства с их матерей, вот только… Разве он мог признаться в своем, казалось бы, безобидном розыгрыше, когда Аонунг так кропотливо подбирался к нему, готовый чтить чужие традиции? Разве это не значило, что он — Нетейам — был ему самую малость, но симпатичен?       Момент, когда Аонунг все же собрался с силами, готовый продолжать общение, он бы не пропустил никогда. Его длинные пальцы с опаской тронули под водой, а затем Аонунг все же переплел их со своими — более широкими и короткими. Вынырнул перед лицом улыбающегося Нетейама, шкодливо обрызгав, и застыл, боязливо поглядывая ему за спину — на единственный маруи, где еще рыжел свет от очага.       — Родители заняты собой, а младшие еще не вернулись домой, — негромко сказал Нетейам, успокаивая. — Я думал, рифовые на’ви зависят от восхода Альфа-Центавры, — беззлобно поддел он. — Вы разве не засыпаете перед оком Полифема?       — Как видишь, не все, — закатил глаза Аонунг, в одно мгновение превращаясь в самого себя — чуточку самоуверенного, нахального дурашку. — У нас не принято бродить по ночам. С приходом тьмы в воду выходят чудовища, — пояснил он, каверзно ухмыльнувшись. — Но откуда вам, лесным, об этом знать, верно?       — Действительно, — непринужденно пожал плечами Нетейам. — Ты вот тоже многого не знал, — дразняще заметил он и не без удовольствия отметил, как смущенно-гневные пятна румянца тронули его скулы, шею и плечи. Аонунг пробубнил в ответ что-то неразборчивое, покрепче сжал пальцы Нетейама, а затем нагло сдернул его в воду.       Громкий всплеск привлек внимание родителей и, пока Нетейам старательно пытался не утонуть, поддерживаемый руками Аонунга, выглянули из-за тканевого полога. Нетейам отплевался от воды, слыша, как зажато здоровался один коварный на’ви со «старейшинами Джейком и Нейтири», а потом не без удивления с чем-то соглашался.       — Мне казалось, твой отец довольно строг ко всему, что касалось вас, — изумился Аонунг и помог Нетейаму отвести от лица темную завесу из влажных кос. — Мои родители никогда бы не отпустили меня или Цирею после затмения, даже просто прогуляться по берегу.       — У Оматикайя в это время только начинается жизнь, — заметил Нетейам и свободно откинулся на сильный плавник на руке Аонунга, которым он осторожно придерживал его под лопатками. Сомневаться в его талантах не приходилось — едва ли вес Нетейама в воде был заметен для сильного и ловкого пловца. — Нам пока сложно привыкнуть к новым порядкам, — извинился он. В воспоминаниях почему-то сразу возник негодующий образ младшего брата, который с замешательством наблюдал за затихающим селением.       — Расскажешь что-нибудь? — не настаивая, спросил Аонунг, заглядывая расслабившемуся Нетейаму в глаза. — У всех лесных такие хищные глаза? Или это еще одна маленькая особенность вашей семьи?       — В них нет ничего необычного, — покачал головой Нетейам. Крохотную ремарку, которая непрозрачно намекала о пяти пальцах Кири и Ло’ака, он осознанно проигнорировал. Аонунг сказал это без намерения разжечь старый конфликт.       — Для вас, может быть, так и есть. Многие на’ви Меткайина были весьма впечатлены, когда встречали ваши светящиеся взгляды в темноте. Это до пугающего красиво, — сдавленно поделился Аонунг, глядя куда угодно, лишь бы не в лукавое лицо Нетейама.       — Эй, Аонунг…       — Что? — недовольно проворчал тот, все еще не глядя на несколько опечаленного Нетейама, что оттолкнулся от его плавника и уже самостоятельно застыл над кромкой воды.       — Ты же знаешь, что не обязан этого делать? — проникновенно спросил Нетейам, пытаясь поймать бегающий взгляд. Ему было важно, чтобы этот рифовый юноша осознал, — его отец не мог отдавать ему приказы в том, что касалось бы его сердца. Кроме того, Оматикайя вполне лояльно относились к незнающим, не принуждая, но поясняя, чтобы больше не случалось глупых недоразумений. Особенно после выходки его возмущенного отца…       — Я не такой skxawng, конечно, знаю, — тут же вспылил Аонунг, однако запал его почему-то быстро угас. — Но это не значит, что я не хочу…       — То есть… — с неясной дрожью в голосе подтолкнул его Нетейам, подплывая чуть ближе. В груди взволнованно билось сердце, охваченное тревожным, но в то же время ликующим ожиданием. Не мог же Аонунг и вправду отнестись ко всему этому с серьезностью и охотой?..       — Ты ведь уже изучал традиции рифов? — с преувеличенной небрежностью спросил Аонунг и, дождавшись согласного кивка, продолжил. — В таком случае, ты должен знать, что это означает, — сказал он, а затем что-то протянул Нетейаму на раскрытой ладони. На тонкой нитке, между двух простых белых раковин, висел камень сердца, переливаясь и завлекая Нетейама охряными всполохами, что плясали на не ограненных гранях.       — Ты сам сделал это? — прошептал Нетейам, с благоговением касаясь одной из самых редких драгоценностей на’ви. Вопрос, конечно, был довольно глупым. Кто, кроме Аонунга, мог пойти на подобное для явившегося лесного духа? Достать камень, а затем вплести его в украшение, чтобы преподнести избраннику, у клана рифов считалось признаком весьма сильных и светлых чувств. За диковинкой ныряли далеко за пределами спокойной морской гавани, где часто бушевали штормы и водились неведомые существа.       — Примешь? — с напускным безразличием осведомился Аонунг. Так, словно не его хвост выводил нервные фортеля, волнуя воду; словно и не он вовсе страшился наконец посмотреть в глаза Нетейама и увидеть там отказ.       — Oel niry’eu ngati kily’ameie, — улыбнулся Нетейам, а затем без единого сомнения наклонился чуть вперед, чтобы Аонунг мог надеть ему подарок. Тонкая нить легла поверх широкого нашейного ожерелья, а камень сердца мягко ударился о грудь Нетейама. Аонунг неспешно помогал высвободить косы из-под шнурка, ласково касаясь чужих оголенных плеч и мягко гладя щеки. Теперь он точно имел на это полное право.       — Ты действительно схватил меня за хвост потому, что я тебе понравился? — рассмеялся Нетейам вдруг, разрушая хрупкое таинство. Камушек, тем не менее, он с большим удовольствием катал между пальцев.       Нетейам совсем не удивился, когда Аонунг играючи притопил его, сбегая от провокационного вопроса. (Едва ли Тоновари учил сына так красиво уходить от проблем, но его здесь не было, а какие-то вещи не должны были меняться). Нетейам ощущал, как внутри медленно, но верно растекалось живительное тепло, и не мог стереть с губ слабую, однако счастливую улыбку, совершенно не подозревая, что его собственные родители, словно нашкодившие подростки, подглядывали за ними через небольшую щелку в тканевом пологе.