Пол-яблока

Всю свою жизнь они бежали. От своих обязанностей и проблем. От себя и от смерти.

Но когда наконец их загнали в угол, они воззвали к Вселенной.

И Вселенная их услышала.

Человек медленно приходит в себя, ощущая как его конечности сковывает холод. И тьма. В которой они сидели отблеск чьих-то глаз. Это конец?! Нет, пожалуйста, пожалуйста! Дыхание человека участилось, он дернулся, пытаясь вырваться из этих оков. Тщетно. Что-то в груди, их давно потерянная душа, тяжело застучало. Человек попробовал еще и еще, ведь он должен убежать, он всегда бежал от Этого, так почему же… Еще раз. Во тьме блестят глаза. Холод сковывает еще больше. Подбирается ближе. Нет! Еще раз. Еще раз. Человек чуть ли не воет. Пожалуйста. Еще раз. Удар. Удар. Удар. И наконец все заливает отвратительным красным цветом. Кроваво-красным. Человек хрипит, ощущая себя как рыба на суше, барахтаясь в грязи, ощущая ее вкус, ее запах, будто его погребают в ней. Сердце — сердце? Их душа вернулась? — застучало где-то в горле, дышать становилось невозможно. Его убивают, убивают, нет, все не должно кончиться вот так! Человек отмахивается, пытается отмахнуться, отбиться, пытается убежать, но руки как и ноги, не слушаются и постоянно норовят зацепиться за торчащие повсюду корни. Человек открывает, закрывает рот, пока наконец ему не удаётся судорожно вдохнуть. Густой, тягучий воздух наполняет лёгкие тут же вызывая чуть ли не рвотный рефлекс. Человек кашляет, снова падая на мертвую землю. Нет… В ушах шумит, голова прямо-таки на две части разрывается, когда их резко хватают за плечо и переворачивают на спину, а красный снова бьёт по глазам. Их кровь. Их кровь. Изо рта вырывается какой-то несвязный всхлип, человек жмурится, но не может отвести взгляд от кроваво-красного неба. О Вселенная! Где же ты… где же твоя помощь?! От такого контраста кружится голова, и даже закрывая глаза можно было видеть этот противный красный свет. Кашель снова дерет горло, но вакуум в голове наконец проясняется. Впервые за долгое время пустоту наполняют звуки — невнятное бормотание, шорохи, металлический звон, треск ветки рядом, далекий вой какого-то животного… Они слышат. А потом вместо красного неба и качающихся веток, перед лицом замаячила чья-то голова, исчезла и вдруг человека снова дернуло, теперь, правда, уже вверх. На такое грубое обращение, перед глазами будто вспыхнул сноп искр, человек протестующе зашипел. — Чш-ш… — раздается голос, успокаивающий, ясный и такой знакомый, что человек вдруг засомневался в реальности происходящего. — Пожалуйста, Дрим, потерпи немного, мне нужно тебя подлатать. Искры постепенно гаснут, все вокруг обретает какие-никакие очертания, человек опускает взгляд. И только успокоившееся сердце пропускает удар, когда вместо своих, живых рук, из-под желтых, перепачканных в грязи перчаток проглядываются голые кости. Тело пробивает дрожь, такая, что перед глазами пляшут пятна, дыхание перехватывает. Мертвы, мертвы, мертвымертвымертвымертвымертвымертв–! Их вдруг хватают за плечи, вдавливая в жесткий ствол дерева. От неожиданности существо стискивает зубы и ведомое базовым инстинктом выживания изо всех сил пинает силуэт перед собой, выгибается, стараясь вывернуться из цепкой хватки незнакомца. Все тщетно. Силы иссякают также быстро, как и появляются. — .Э-эй, чш-ш, все в порядке, слышишь? — голос, как и все остальные звуки вокруг, вернулся, все тот же мягкий, текучий шепот. — Расслабься, а то сейчас ушибешься; давай, дыши, вдох-выдох, сейчас, сейчас тебе должно стать лучше. И существо — существо? — повинуется, вдыхает пыльный воздух полной грудью и, подавляя кашель, медленно выдыхает. Говорящий опускается на их уровень, все еще придерживая за плечи. Его рука медленно переходит на грудь, давит, осторожно, мягко, и через секунду все вокруг окутывает мягким зеленоватым сиянием. Существо дергается, не сколько от страха, сколько от неожиданности и поднимает на него взгляд. И при виде зеленой полу-кошачьей морды, в бинтах и взъерошенной, как ни странно, страх тоже не появляется. Только в груди затрепетало странное, непрошенное чувство ностальгии. Такое, будто существо знало точно, кого видят перед собой. Будто когда-то, трудно понять когда именно, они провели не один ясный день вместе, болтая и смеясь. Все вокруг вдруг становиться каким-то ненастоящим, стеклянным, будто все сейчас происходит не с ними, а в каком-то сне. Крайне приятном сне. Тишину нарушил голос, их собственный, но какой-то далекий, непривычный. Неправильный. Нил. Существо даже не успело понять, что сказало, но такое маленькое слово, имя, произвело на монстра глубокое впечатление. Уши, ранее прижатые к голове, встали торчком, рука дернулась, но всего лишь на секунду. А потом… Потом монстра будто осветила яркая искра: на лице напротив появилась улыбка, маленькая, но настолько счастливая, что в груди у них вспыхнуло целое пламя. И прежде чем существо успевает хоть что-то осознать, его стискивают в объятиях, настолько крепких, что, кажется, оно слышит треск и скрежет своих костей. Как не странно, на этот раз их не передергивает. Они обнимают монстра в ответ, утыкаясь носом в его выцветшее, пропахшее стариной и чем-то кислым, напоминающим хозяйственное мыло, родным, пальто, чувствуя, как напряжение и страх уходят из их тела, меняясь на такое желанное, такое родное тепло и уют. В этот миг для них все остальное перестаёт иметь значение — не важно, кто этот монстр, почему он кажется им таким знакомым, не важно, где они находятся и что им грозит. В этот миг появляется твердое, такое приятное ощущение, что всё будет хорошо. Пожалуйста, пусть оно длится вечно… Стоило этой мысле едва только зародиться, Нил — это ведь его имя, да? — неожиданно отпускает их, отстраняется. Одно его ухо забавно заворачивается, сам он замирает, смотря куда-то через плечо. Только исчезнувшее напряжение возвращается к ним с новой силой, заставляя вытянуться струной и тоже посмотреть вдаль. И увидеть лишь всё те же ветви, красный да стволы деревьев. Нил одним движением вскакивает на ноги. — Нужно уходить. Срочно. Идти можешь? — спрашивает он и не дожидаясь ответа хватает их за шиворот, поднимает. От такого рывка одежда угрожающе трещит, и, шатаясь, они встают вслед за монстром, пожалуй даже резче чем стоило — голову наполняет пронзительный писк, а все вокруг начинает вращаться. Не давая опомниться, их хватают за руку и стремительно тащат непонятно куда — в глазах темнеет ещё больше, просто чудо как они умудряются не падать. В лицо прилетает ветка. Больно, но боль помогает сосредоточиться и разогнать противный туман. Унял бы еще кто этот чёртов треск! Казалось, вот-вот само небо упадёт на них, разорвётся ткань реальности, если она вообще была, но это было не так. И до них вдруг доходит что трещит-то вовсе не у них в голове. А ветки под ногами, деревья от ветра, трещала, содрогалась земля как от ударов. Что-то стремительно приближалось к ним. Ноги вдруг сами собой подкосились и им пришлось приложить немалую долю усилий чтобы не упасть. Бежать. Нужно бежать, бежать, чтобы выжить. Не хотелось увидеть смерть, что уже дышала в спину. Не было времени даже думать об этом. Но силы заканчивались. Нил тащит их дальше, удивительным образом сохраняя равновесие, несмотря на то что деревья вокруг становятся только гуще, корней, кочек и камней все больше, а красного — меньше. Где-то впереди, сквозь ревущий мрак, виднеются цветы, потускневшие, но все еще разноцветные пятна на стене потрёпанного временем строении. За ними идёт грязно-желтый, местами ободранный круг. А за всем этим художественным недоумением шла дверь и местами прогнивший деревянный пол, на который они упали стоило Нилу отпустить их. Монстр тут же метнулся к дальнему углу, захаращенному всевозможным хламом, и вдруг упал на колени. Они вздрогнули и как-то инстинктивно подхватились, сделали шаг ближе к нему, но не успели и рта раскрыть как все разрывается вспышкой света. Перед Нилом появился какой-то неправильный, не вписывающийся в окружение дверной проем. Увидев это в другом месте или в другое время, может быть, они бы подумали что этот голубоватый дымок, клубящийся в самом центре дверного проёма, на самом деле и правда не что иное, как дверь. А потрескивающие искорки — просто звонок барахлит, с кем не бывает. Нил поворачивается к ним, но слова тонут в оглушающем грохоте. Дом сотрясает удар, стена трещит, и они видят это… существо, большое, с рогами на голове, такими какие могли бы быть у оленя. Возможно когда-то Оно и было оленем. Но теперь уже точно нет. Это чудовище, щелкающее зубами и издаваюшее странное бульканье при каждом своём развалистом шаге, точно не было оленем. Сейчас Оно всем телом припало к земле и, издав хищный, пронзительный рык, вдруг выпрыгнуло. Они попятились назад, звуки снова перестают существовать, сливаясь в один пронзительный писк. Под ноги им попадает что-то плоское, скользкое, что тут же улетело вперед, они споткнулись и в следующий момент покатились по земле. Потом раздался грохот, рев, а за ним полный боли скулеж. Визг гаснет, их подхватывают под руку, снова куда-то тащат. Перед глазами, прямо перед тем как они упали, заплясало наваждение, спокойное на этот раз, не красное, а голубое-голубое, все в белых, размытых узорах, таких как тогда, когда… Когда они бежали к холму, смеялись и чуть ли не падая. Когда сидели там с важным видом заявляя о чем-то. Когда… Шелест листьев, щекочущая трава и тихое-тихое бормотание рядом. Они смеются. Они счастливы. По крайней мере сейчас они могут забыть о… О чем? Мысли сбиваются, цвета постепенно темнеют, и держать голову ясной становиться тяжело, даже еще тяжелее, чем было до этого, но в какую-то отдаленную часть оставшегося сознания приходит мысль. Они понятия не имели что и откуда это воспоминание.