
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
А на улице цвела осень. Осыпалась своими багряными листьями, с тихим шорохом падая на асфальт, и лишь изредка плакала проливными дождями, напоминая об ушедшем до следующего года лете.
Примечания
пишется под песню Алёны Швец — мальчики не плачут
думаю, в названии этот факт уже понятен
впервые буду писать масштабный фанфик, поэтому надеюсь на отклик в ваших сердцах
тгк: https://t.me/wandererInTheStars
Глава 1 — день из бесконечности похожих
31 января 2023, 10:50
Тишину разрезает будильник и Кадзуха недовольно морщится, сдавленно мыча. Переворачивается на другой бок, зажимая голову подушкой, жмурит глаза и изо всех сил старается игнорировать назойливый звонок, трещащий из динамика телефона. И, честно, лучше бы очередной школьный день не наступал.
— Кадзу, ты такими темпами опоздаешь! — где-то внизу слышится крик Бэй Доу, следом — мягкий смешок Нин Гуан. И Каэдэхара лишь с шумом выдыхает, приподнимаясь на постели.
Короткое движение рукой — и музыка выключается, возвращая в спальню столь приятную слуху тишину.
Идти куда-либо не хотелось. Совершенно. Но усилием воли юноша заставляет себя встать с нагретой постели, с таким же усилием воли покидает комнату и идёт в ванную.
Коротко щёлкает замок. Багрянец поднимается на зеркало, впивается в его отражение, а после в отвращении отводится в сторону, уставившись в белоснежную раковину. Синяки под глазами только сильнее темнеют от недосыпа, гнездо на голове радости к внешнему виду не добавляет от слова совсем. Да и в целом подросток выглядел паршиво. И это мягко говоря.
Взгляд переводится на перебинтованное предплечье. Рассматривает бинты безучастно, мысленно забираясь под плотные белоснежные ткани, ковыряет свежие порезы, забираясь под кожу, мимо нервных окончаний к самим костям, и застывает, явно решая не исследовать уродливое тело дальше. Он не был суицидником, нет.
Дело не в этом.
С губ срывается лишь тяжёлый вздох, с которым Каэдэхара достаёт из аптечки свежие бинты с перекисью. Разматывает старые, кидает их в одиноко стоящую рядом со стиралкой мусорку, щедро льёт пахнущую чем-то мерзким жидкость, морщится, когда та начинает пениться, вступая в контакт с ранами, а после, судорожно смыв её под проточной водой, прячет под плотными лоскутами бледную изрезанную кожу, с силой её стягивая.
Он должен быть сильным. И с очередным безучастным вдохновением начать новый день.
Собирается наспех. Натягивает свитер и джинсы, хватает рюкзак и расчёсывается, пока сбегает по лестнице на первый этаж. Кидает короткое «утра» матерям, дёргает уголками губ и вылетает в коридор, игнорируя крики о завтраке. Он и так слишком сильно задержался, потратив большую часть свободного времени на мерзкие воспоминания о недавнем посещении школы.
Хоть бы в этот раз этого человека не было. Иначе, о, Архонты, он будет готов умереть на месте, столкнувшись с его взглядом.
— Ты ничего не забыл? — Нин Гуан недовольно смотрит на Кадзуху, что уже успел дёрнуть за дверную ручку, и протягивает ему контейнер с едой, — в этот раз готовила я. Так что постарайся съесть всё.
— Спасибо, мам, — Каэдэхара в ответ лишь кивает коротко, принимая свой завтрак из рук женщины, пихает его в рюкзак и, выдохнув, выходит из квартиры, тихо хлопнув дверью.
А на улице цвела осень. Осыпалась своими багряными листьями, с тихим шорохом падая на асфальт, и лишь изредка плакала проливными дождями, напоминая об ушедшем до следующего года лете.
Сейчас же светило солнце. Слепило, мягко грея бледное лицо, играючи забиралось под свитер и обнимало, успокаивая. И этому солнцу Кадзуха бы посвятил целые поэмы, только, жаль, что он может сложить для него лишь жалкое четверостишие, которое в очередной раз расцветёт и завянет в голове, как подаренные преподавателям, в честь начала учебного года, букеты в вазах.
Когда-нибудь он заведёт себе хотя бы заметки в телефоне, чтобы вписывать корявые строки и сохранять их хоть в какой-то памяти. Когда-нибудь.
Под ногами шуршит листва. Мимо пролетают машины, изредка друг другу сигналя, а в наушниках играет тихая музыка, разбавляя атмосферу города чем-то светлым и спокойным. Одна песня. Вторая. Светофор. И вот играет уже третья. Каэдэхара теряется среди куплетов, теряется в мягких нотах, периодически простукивая мелодию о лямку рюкзака, которую держал рукой. И вот, когда начинает играть четвёртая, из-за поворота выглядывает школа, так сильно выделяющаяся на фоне яркой природы. Серая, отчуждённая, ограждённая чёрным металлическим забором. И по позвоночнику невольно бежит табун мурашек, заставляя замедлить шаг.
Туда идти не хотелось. Совершенно. Каковы причины? Всё очень просто. Вот мимо пробегают одноклассники, любезно пихая его в плечо, а вот с лестницы на него высокомерно смотрят два наэлектризованных аметиста, грозясь прожечь в парне дыру.
Два.. что?
Замирает. Сглатывает тяжело, смотря на юношу впереди. И тот смотрит в ответ, кривя губы в мерзкой усмешке. Кидает что-то рыжему парню рядом с собой, кивает. А после, сплюнув куда-то в сторону, неспешно спускается по лестнице, не отводя взгляда от Каэдэхары.
Нет. Нет, нет, нет. Только не сейчас. Почему именно сейчас, именно сегодня, когда он так отчаянно просил об обратном?
Кадзуха в панике оглядывается по сторонам. Сторонится школьников, продолжающих пробегать мимо, тупит взгляд в каменную дорожку. А после, медленно выдохнув, быстро идёт в сторону школы в надежде миновать темноволосого. Просто игнорируй, просто..
Сердце делает кульбит, когда сквозь музыку слышно наполненное ядом:
— Здороваться не учили? Или ты думал, что я не замечу, как ты на меня пялишься, педик? — за руку дёргают, останавливая. Крепко сжимают локоть, не давая вырваться, смотрят пристально в багрянец, а после, издав тихий смешок, бесцеремонно выдёргивают наушники, лишая их обладателя прекрасного аккомпанемента, — тебе, видимо, надо преподать пару уроков вежливости, не так ли?
— Отвали уже, Скарамучча. Достал, — Кадзуха в ответ лишь огрызается беззлобно, поднимает взгляд на парня и хмурится, — я опаздываю, отпусти.
Снова попытка освободить руку. И та завершается провалом, от которого хочется раздосадовано поморщиться. Только он себя контролирует от любых эмоциональных порывов в присутствии этого человека — много чести. И темноволосый, будто чувствуя это, тащит Каэдэхару за школу, кивнув Тарталье параллельно, чтобы тот шёл следом.
Опять. Хотя бы один день не будет начинаться именно с этого?..
Его толкают в грудную клетку. Припечатывают к бетонной стене, ударяют кулаком в живот. После — пинают, заставляя согнуться пополам, хватают за волосы, дёргают. И выдыхают сизый дым (когда только Скарамучча успел достать сигарету?) в побелевшее лицо, поднося его ближе.
— Разговаривать ты тоже, видимо, не умеешь, да, Каэдэхара? — немного хриплый смешок. И от него из-под ног упомянутого уходит земля, заставляя сердце пропустить пару ударов, — как порезы? Зажили? Или нам стоит ещё добавить парочку, чтобы ты помнил о своих проёбах, а?
— Заживают, спасибо за беспокойство, — очередная фраза, никак не наполненная эмоциональной составляющей. Очередной удар под дых, от которого светловолосый хрипит, хватаясь за живот, — неужели тебя действительно так волнует моё состояние? Как ми..
Прерывается на сдавленный стон, когда от очередного удара он просто падает на асфальт, ударяясь коленями.
Больно. Больно, больно, больно.
Но по щекам не текут слёзы, которых так сильно жаждал увидеть Скарамучча, с губ не срываются просьбы прекратить. Наоборот — на них царит слабая улыбка, изредка подрагивающая от ноющих побоев.
— Как ты заебал меня уже со своей гейской хуйнёй, — а Скарамучча злится. Злится так сильно, что дёргает Каэдэхару за рукав тёплого свитера, заставляя тот жалобно затрещать, — Тарт, держи его.
— Слушай, может не надо? — и в очередной раз рыжий пытается отговорить. И в очередной раз, получив в свою сторону резкий взгляд, вздыхает, послушно хватая Кадзуху под плечом.
За рукав тянут, оголяя бледную кожу. И светловолосый бледнеет ещё сильнее, понимая, что сейчас будет снова больно. Очень больно. Поэтому из горла рвётся сдержанный стон, перебивающий глухой крик, когда тлеющая сигарета прижимается к запястью. Волна боли молниями мечется под кожей, заставляя дёргать зафиксированной рукой, эта боль посылает дрожь по конечностям, пока Кадзуха задыхается, вдыхая забивающийся в нос запах палёной плоти.
Больно. Больно, больно, больно..
Кажется, его отпускают, позволив упасть обратно на грязный асфальт. Кидают рядом окурок. Пинают напоследок, бросив очередное: «педик», а после уходят, оставив парня один на один с ноющим запястьем. Оно горит, краснеет, ощутимо пульсирует. И мелко подрагивает, не в силах даже пошевелиться, ведь одно движение — и нервные окончания вновь проснутся, посылая в мозг сигналы об опасности.
Где-то над головой слышен звонок, оглашающий начало урока. А Каэдэхара запоздало понимает, что безбожно опоздал.