Жёлтые глаза.

      Протяжный гул охотника в трубу поднял взрослых в небо. Члены клана Мармору были в праздничных одеждах и раскрасках. Над водой сверкали только-только появившиеся серебряно-золотые далёкие звёзды. Было холодно и немного ветряно.       Римтанши устало вздохнул, подымаясь на лапы. На берегу ярко горели ритуальные костры, вздымая свои ало-рыжие клыки к тёмному небосводу. Блики и искры весело скакали по песку, потухая у самых ног На’ви, громко напевающих уже знакомые Хранителю песни. Не смотря на то, что народы жили в разных частях света, придерживались других законов, все они поклонялись Эйве, говорили на одном языке и сохраняли похожие традиции.       Песенные нити — те самые песнопения, которые сочинялись членами кланов в самые яркие или тёмные минуты народа. Это — летописи их многовековой истории, где хранится мудрость предков, их победы, их несчастья, решения проблем, и просто счастливые моменты кого-то одного. Рождение ребёнка, первая охота, традиционные праздники. Смерти и отпевания, войны, болезни. Весь кладезь воспоминаний, какие бы они не были, хранились в длинных и коротких бусинах разных цветов, лентах, нитях.       Римтанши всегда поражался, как Тсахик всех кланов, медленно проводя пальцами по песенным нитям, напевали истории сотен и сотен жизней, их судеб и прожитых историй. И как-то счастье, та горечь могла передаваться какими-то простыми на первый взгляд вещами?       Сейчас же Хранитель стал частью одной из этих нитей. Его вплели яркими голубыми бусинами из его гладкой чешуи, жёлтыми шершавыми. Недавно там появились серые и красные — передающие его сражения, его боль, его кровь, что рассеял Океан, впитала Великая Мать.       Наблюдая за большими кострами, его жёлтые глаза блестели, будто начищенное золото. Подобно статуям, вырезанными самыми искусными мастерами клана Анурай, он изваянием стоял на побережье, обдуваемый прохладным влажным ветром, несущий солёный вкус и запах растений с парящих островов.       Что-то вдруг зацепило взгляд внимательных глаз. Отвлёкшись от разглядывания подбегающих пенящихся волн, он посмотрел себе под лапы. Треснувшая ветвь, будто тетива лука, выкинула тлеющий уголёк прямо к Хранителю. Наклонившись, ящер стал разглядывать вещь.       Внезапно, облизанный пламенем осколок ветви всего на мгновение вспыхнул странным, невозможным для себя иссиня-сереневым цветом. А затем, прямо перед глазами Слушающего Эйву, из маленького тлеющего уголька разрослось настоящее, охватывающее всё вокруг него, пожарище. Бьющаяся в унисон с чьим-то сердцем огромная фигура распахнула «живые» крылья в стороны, являя тёмного леоноптерикса, раскрывшего пасть и ринувшегося на Римтанши в диком, яростном броске.       Опешив, Хранитель сморгнул видение, с замиранием наблюдая за обычным чёрным угольком, потерявшим всякий свет. Охладевшая древесина испачкала когтистую лапу, а затем, будто по мановению, рассыпалась на ветру, оставляя в воздухе лишь еле уловимый среди остальных запах дыма. — Римтанши? Вы видели что-то, не так ли? — Вулу’а вгляделась в задумчивую морду гигантского ящера, продолжающего наблюдать за пеплом, рассеявшимся в воздухе. Она чувствовала, как только что себя явила Эйва. Какое-то странное ощущение посетило её сердце, вспыхивая и моментом погаснув. Тепло, которая могла подарить только Великая Мать для своего близкого дитя, ещё никогда не было таким ярким, кроме как в присутствии Хранителя. — Не все вернуться на банши, Тсахик. Не все…

***

— Я не знаю, что делать, Хранитель! Он просто срывает моё посвящение каждый раз, как только я пытаюсь поймать свою банши! Он врывается в стаю, распугивает всех своим появлением и рёвом. Ребята уже шутят, что я проклятая какая-то! — Умейва обессиленно упала на попу, от горя ударяя хвостом по каменному полу.       Сейчас было раннее утро. С момента церемонии Мармору, когда юные На’ви отправляются отыскать и создать свою связь с банши на всю жизнь, прошло пару затмений. Юная Умейва уже трижды пыталась отыскать своего боевого партнёра, друга и зверя. Но каждый раз один из тёмных леоноптериксов срывал её попытки, отбрасывая из раза в раз юную На’ви от банши.       Зверь вёл себя довольно странно и очень агрессивно. Шипел, рычал и даже ревел. Он сражался со всеми в небе, убивал любого, кто только посмел попасть на его территорию. Мармору предположили, что у них сейчас гон, либо же это молодой отец, защищающий гнездо неподалёку. Но только Римтанши и Тсахик клана понимали, что дело не в случайностях и даже не в природе главных хищников. Нет, тут дело глубже. Но Хранитель никак не мог сказать, как помочь отчаявшейся уже оседлать банши Умейве. Нельзя напрямую вмешиваться в судьбы… — Ты знаешь, что Торук ни за что просто так не нападёт на банши. Они родичи, одного цикла. — попытки намекнуть юной воительнице о том, что это знак Эйвы, не увенчались успехом. Малышка продолжала плакаться по всё время ускользающему шансу оседлать летающих ящеров, что из раза в раз упускала чуть иной расклад событий. Вулу’а так же пыталась направить Умейву в нужно русло, но встречалась с непониманием и злостью.       Она не могла осознать, что сам Торук против вечной связи Умейвы и простого банши.       Великий хищник так же пару раз был замечен у островов Мармору, пролетающий, кажется, на охоту, но лишь Римтанши видел, как его голова всё время была направленна точно на селение клана. Ни на ранчо, ни на ферму. Лишь дома, где часто мелькала Умейва, привлекали его. — И что?! Он каждый раз готов чуть ли не глотку разорвать им, а меня будто даже не замечает. Хотя на парней и де… Ох… — внезапно, Римтанши обернулся, наблюдая, как расширяются её янтарные глаза. Неужели осознала? — Точно! Может это ребята дразнят его!       Надежды не оправдали себя…

***

      Гортанный рёв вырвался из Коаша, когда он вплыл на территорию Святых земель. Стая тулкунов завершила свой цикл миграций, наконец оставаясь в тёплых водах Древа Духов на пару десятков затмений.       Вскоре волны впереди стали разрезать знакомые острые рыжие отростки. Не прошло и пары мгновений, как Хранитель появился в поле зрения существ. Всё стадо радостно приветствовало одного из своих, члена их большой и дружной семьи.       Осторожно погладив по головам молодых тулкунов, которые весело бодали его, Хранитель поздоровался со старшими самцами, наконец приветствуя Коаша — вожака. Подняв плавники, как бы готовясь похлопать Римтанши, он изогнулся, распрямляя татуировки на брюхе и боках. Те ветвились от самых глаз и до нижних плавников, заставляя тело немного мерцать в светло-тёмном переливе. — Рад видеть тебя, Коаш! Наконец вы сможете отдохнуть. — стадо вновь тронулось вглубь тёплых вод, проплывая между рифов. Над ними прокричали Мармору, подымая копья в воздух, радостно приветствуя таких же, как и для Меткайинов, братьев и сестёр по духу. Дети и подростки радостно выпрыгивали из воды, подымая тучи брызг в воздух. На’ви весело смеялись на такое баловство малышей. — Мы решили остановиться на подольше… — Коаш уверенно взмахнул хвостом, уходя от столкновения с резвящимися детьми. Вожак явно был в хорошем расположении духа и даже чем-то возбуждён.       Римтанши не видел их довольно давно. После того случая с Небесными людьми, нападений больше не было. Ни одно стадо не теряло своих членов, только если это были не старики, которых забирала Эйва. В Океане десятки стад наконец вздохнули спокойно.       Подобных сражений у Римтанши было всего несколько. Когда он полностью вырос и осознал, что должен защищать Океан от людей, он откликался на зовы помощи довольно часто. Но в какой-то момент люди сначала отступили, что сократило нападения, а затем и вовсе исчезли. Эйва открыла ему правду о том, что Торук Макто из клана Оматикайа смог откинуть людей назад, намного позже.       Самым большим сражением, которое было у Римтанши — это бой в Лазурных водах. Это был самый страшный и кровавый кошмар.       Многие стада приплыли к нему, так как молодые тулкуны стали пропадать один за другим. Вскоре обнаружилось, что их всех собирал Паякан — молодой, но довольно умный и сильный тулкун. До сих пор Хранитель чувствует всю тяжесть вины за то, что одно решение лишило жизни стольких созданий.       Однажды, два стада разом попали в ловушку Небесных людей. Он не мог помочь всем, поэтому ринулся к тем, у которых собирались отбить сразу несколько детей. Это послужило решающим мгновением для всей цепочки истории. Оно потянуло за собой дни скорби и прощания со многими тулкунами.       Римтанши не спас мать Паякана. Озлобленный и импульсивный молодой тулкун принял решение отомстить. Он был прекрасным оратором, созывая в моменты встреч у Древа Душ всё больше и больше молодых тулкунов и На’ви, готовых ринуться в бой. Это было глупо, но огонь ненависти и войны был зажжён.       Паякан повёл их за собой. В один из солнечных дней отряды с Паяканом во главе отыскали людей, готовившихся к охоте. Нарушая любые правила, установленные собратьями, они обрушили мощь Океана на них, руша корабли и топя членов экипажа.       Но… Самый большой зверь раскрыл пасть и из него изверглось десятки подобных. Вода окрасилась кровью На’ви и тулкунов.       Римтанши пришёл слишком поздно. Десятки раненных и убитых. Люди собирали тела поверженных. Пытаясь спасти хоть те крупицы уцелевших, Хранитель пожертвовал хвостом, парой гребней, но смог отогнать людей и потопить десяток катеров.       Но это не смогло уже ничего изменить и повернуть время вспять не было возможности.       Паякана, как и других четырёх из тех десятков, что были, изгнали из стад. Нарушившие законы Океана и тулкунов с позором уплыли, не смея больше приближаться к сородичам, обязанные проводить все оставшиеся им дни одни в бесконечных водах. Римтанши тогда был лишь частично согласен, но он не мог сказать слова против вождей стад. Те поступали на основании многовековой истории своей войны. И если тогда появился такой кровожадный лидер… что ж, их опасения были оправданы. Кто сможет остановить его от новой войны?       Отвлёкшись от печальных мыслей, Римтанши вновь уделил внимание разговору с Коашем. - Итак… Почему вы решили остановиться здесь на продолжительное время? - Роа и я… подумали и решили, что… нам пора задуматься о детях. Она очень хочет ребёнка.

***

— Яху!!! — воинственный вскрик послышался за мгновение, как облака прорвали два падающих и сражающихся в небе тела. Две тёмные точки кувыркались в воздухе, намереваясь то ли убить, то ли подчинить противника.       Взмахи огромных сильных крыльев тёмного леоноптерикса били оглушающими хлопками по ушам, заставляя юную На’ви хмурится и гортанно рычать. Вцепившись ногтями в кожу у самых дыхал, Умейва ударила ногами по шее, заставляя великого хищника вскрикнуть от боли.       Большой зверь извернулся, ускоряя падение прямо в пенящиеся океанические воды. Оставалось не так много до смертельно последнего купания.       Захрипев, Умейва перекинула косу, кое-как перехватывая её в полёте. — Ты, чёртов Торук, не давал мне соединиться с банши! Теперь я буду твоим всадником! — соединив тсахейлу, зрачки обоих существ в раз расширились. В ушах стало громко биться могучее сердце леоноптерикса, который сам слышал сбившееся дыхание новой Торук Макто.       Мысли, чувства, инстинкты, желания, влечения — всё это смешалось в головах двух партнёров, туманя голос разума. Но вскоре оба опомнились, и леоноптерикс с громким рёвом, будто обозначая поражение, раскрыл крылья и за пару футов от поверхности воды взлетел.       Умейва вздохнула, понимая, что это не последний её день. Торук так же расслабленно покачал своей большой головой, щёлкая пастью. Угольная окраска и пробегающими тут и там голубыми завихрениями, а так же чёрные, будто самый тёмный час перед рассветом, линии на крыльях. Два больших остроконечных гребня подобно кинжалам резали воздух, отливая синим. Всё в верхушке пищевой цепочки, в лидере небесных существ говорило о мощи, приспособленности и скорости. Торуку не было равных в вышине неба. — Ну что? Пойдём покрасуемся, м? — Умейва радостно оскалилась, а на её мысли Торук довольно зарокотал, прихорошившись и расправив отростки. — Как оказался великий леоноптерикс падок на внимание… — ! — хлёсткий удар по лицу частью их общей тсахейлы стёрло всякую лыбу с лица. Тихо загоготав, Торук наблюдал, как Умейва болезненно морщится, потирая нос. — Эй, ты меня и так по скалам протащил! Мне теперь даже дышать больно! — Крур-р-р… — самодовольно пророкотал тот, вовсе перестав обращать внимание на девушку.

***

— …Поздравляю ваш клан. Душа Тсахик ярко пылает в ней. Плыви, внук Горута, Нука́, и запечатлей Тунию, свою дочь. ayVitrayä Ramunong сегодня открыта всем. — Римтанши махнул головой, провожая взглядом молодого вождя, который недавно явился получить благословение для своей первой дочери — Тунии. Малышка была крепкой, энергичной и очень упрямой. Девушка из неё вырастет с характером, а уж жена…. Либо мужчина будет под строгим контролем, как Тоновари и Ронал, либо же заядлым подкоблу… Кхм! — Тсахик, ваш клан вскоре встретит горе в огне. Прошу тебя быть осторожной. Берегите себя. — Спасибо, Хранитель. Я учту ваши слова. — хрупкая на вид девушка поклонилась, попрощавшись с ящером, и нырнула в штормящие воды.       Сегодня Океан было неспокойным, будто его кто-то бередил. Большие волны накатывали на острова и скалы, грозно разбиваясь о них, рассекая камни, снося еле-еле держащиеся растения. Ветер беспощадно лупил по крыльям не только банш, но и леоноптериксы были сегодня прикованы к земле, вынужденно отсиживаясь в пещерах и гнёздах, дожидаясь, пока Океан утихнет.       Странное волнение, принесённое водой и ветром, поселилось в груди Римтанши. Под чешуёй, у старых шрамов, нескончаемо ныла боль. Тело от чего-то было ватным, непослушным, будто Хранитель захворал. Сердце неприятно сжималось лёгкими.       Страх. Забытый, давно уже не ощущаемый великим Слушающим Эйву. Животный инстинкт, показывающий то незримое, что даже самые внимательные глаза не увидят, уши не услышат, а нос не почувствует. В воздухе витало напряжение, как было перед сильным штормом.       Постучав когтями по полу, Хранитель начал размышлять. От чего первородные ощущения опасности заклекотали в нём, предупреждая о чём-то?       Ему часто виделись разрушения и смерти. От чего-то Эйва настойчиво показывала одинаковые сны с разными персонажами. Но знаки в них, что научился читать Римтанши, были пугающими…       В каких-то умирает ничем не примечательный молодой леоноптерикс. Совсем ещё юный Торук жалобно завывал, хрипя и захлёбываясь кровью. В груди его, около сердца, зияла четырхконечная звёздчатая дыра. Края раны темнели, а сверху покрывались инеем, будто северные ветра заморозили кровь в жилах несчастного зверя. И каждый раз леоноптерикс моляще смотрел на него, и каждый раз Римтанши не мог ничего сделать для него. Повелитель неба медленно умирал в страшных муках, пока в один из предсмертных воев вдруг не обледенел, будто с самого начала был ледяной скульптурой. На грани своих сил он продолжал тянуться куда-то вперёд. Лишь в предпоследнем подобном видении Римтанши смог понять, что там, за ним, было гнездо. Старший тянулся к яйцам, понимая, что без его тепла те умрут.       В паре случаев виделся огромный, нет, гигантский пожар, пожирающий лес. Стена, несущаяся подобно цунами, сметала на своём пути деревья, кустарники и травы. С ужасающим воем, ломая друг друга и самих себя, из чащи пытались выбраться звери. Змееволки громко рычали, вдыхая огромные клубы сажи и дыма, задыхаясь, падая, не замечая, как стая становилась всё меньше и меньше, пока последний представитель не гиб в ярости бушующей стихии. Струмбисты с полемурами на спинах отчаянно грохотали в ноздри, телами снося деревца, других зверей, но их скорости и мощи просто не хватало. Никто, даже некоторые лесные банши, что обитали там, не могли силится с обезумевшим пламенем. В последний момент даже сам Хранитель, кажется, чувствовал ужасающее дыхание смерти на своей чешуе и облизывающие его языки огня.       Были сны, где Океан состоял не из кристально чистой воды, а тёмной-тёмной крови. Дурманящий ужасный запах нависал над ним, тела мёртвых тулкунов, На’ви, их детей и стариков смотрели своими стеклянными глазами в чёрное от низких облаков небо. А так же Святые земли… Они поблёкли, потеряли все краски, вся жизнь с них будто стекла в смердящую кровь моря, а на самих землях вырастали странные, серебристо-серые шпили, тянущиеся в высь и дышащие, подобно готовым извергнуться вулканам, сажей, гарью и дымом. В воздухе витал страх, ужас, смерть и нескончаемые муки. Сама Пандора будто медленно тухла, в то время, как огни на бывших Святых землях разгорались ярче звёзд.       И везде, под самый конец, он оставался один. Живой, раненный, но дышащий и наблюдающий все ужасы, которые пока были лишь ведениями, кошмарами, предупреждениями Великой Матери.       Но был один, где небо оставалось лазурным и безоблачным. Озаряющее Океан светило медленно ныряло за горизонт, окрашивая всё в яркие рыже-алые цвета. Вода светилась потусторонним сиреневым светом, будто самые тонкие капилляры Древа Душ вышли со Святых земель, заполоняя собой буквально каждую молекулу. Но было место, где раздавалось безудержное рыдание и горькие-горькие слёзы скатывались по камням. и каждый раз Римтанши не мог узнать, кто же так опечален и чем. Только грудь нещадно колола, неким морозом, как у юного леоноптерикса, пробиралась неясная тоска ему под рёбра, сжимая в тисках глухо бьющееся сердце. Десятки незнакомых запахов витали в воздухе. В последние секунды этого странно светлого и печального сна, за пеленой, там, где еле-еле проглядывал островок, раздавалось уже не одно рыдание и сотни-тысяч На’ви заходились в печальной, незнакомой ему песне.       Было так же и других снов, не связанных друг с другом. Но все они сопровождались пеплом и гарью. Вокруг был лишь запах горя и огня.       Всё это пугало Римтанши. Каждый раз, когда к нему кто-то приходил, он боялся увидеть раненого, умирающего На’ви или зверя. Почувствовать на нём следы пожара. Узнать животный ужас в их больших глазах.       Все Тсахик, которые только были у него после всех этих ведений, получали одно сообщение: «горе в огне». Больше Римтанши не мог ничего сказать. Он сам не понимал посылы Великой Матери, выуживая лишь крупицы, точные и более возможные.       Думы лишь на время отгоняли инстинкт, кричащий ему бежать. Прятаться… …Ждать…